Гурам Батиашвили - Человек из Вавилона
Наконец все расселись, и теперь внимание переключилось на молодого человека.
— Замечательный юноша!
— Сразу видно византийское воспитание!
— Говорят, он очень умен и благочестив.
— Говорят, он заправляет всеми делами Византии, ни шага не предпринимают, не посоветовавшись с ним.
— Да, да, я тоже слышал, — подтвердил один из вельмож.
Григол Лорткипанидзе, человек в летах, известный своим остроумием, как бы между прочим, наивно спросил:
— Скажите на милость, кто этот молодой человек, который постоянно находится рядом с царем? Он состоит с ним в родстве?
Вельможи переглянулись. Никто ничего не сказал. Не получив ответа, князь удивленно повел глазами и слово в слово повторил свой вопрос, но ему не дали его закончить. С разных сторон посыпалось:
— Погоди, Григол-батоно!
— Поистине царский стол!
— Шутка-то неуместная!
— А кто сказал, что я шутил?! Я спрашиваю, в каких родственных связях они находятся? Если можете, ответьте.
— Это не предмет для шуток, я потом тебе все объясню…
В это время Гузан Таоскарели затянул громовым басом «Слава царю, царю слава». Юноша Боголюбского залился краской, взгляд у него заблестел и, обратившись к царю, он восторженно произнес:
— Какой сильный, какой красивый народ! — и мечтательно прикрыл глаза.
По знаку Абуласана Вардан Дадиани наполнил рог и начал произносить здравицу новоявленному царю. Вельможи повскакали с мест. Дадиани так проникновенно, так вдохновенно говорил о преданности Грузии, о любви к ней, что мог вышибить слезу у непосвященного. После Вардана тост произнес военачальник Самцхе Боцо Джакели. Юноша-грек снова повернулся к царю:
— В конце концов ты царь или нет? Царь ты или нет?
Боголюбский окинул его надменным взглядом, а тот продолжал:
— Ежели ты царь, вели им говорить тише, почему они так кричат?!
— Я не только скажу, я языки у них повырываю, дай время, милый.
Этот диалог не ускользнул от слуха Гузана Таоскарели, и он прошептал Абуласану на ухо:
— Похоже, мы не нравимся молодому греку, он восстанавливает царя против нас.
— Не нравимся? — Абуласан улыбнулся. — Ничего не поделаешь, князь, ничего не поделаешь.
Гузан Таоскарели сперва улыбнулся, а потом от души расхохотался.
В Гегути
Георгий Боголюбский все чаше мечтал о возвращении в Тбилиси. Пару раз даже выразил неудовольствие, почему откладывается поход на столицу. Тоска по Тбилиси усилилась после того, как рядом с ним уже не было юноши, вывезенного из Карну-города. Оставшись один, он чувствовал приступы отчаяния, особенно по ночам. Соратники — Абуласан, Гузан Таоскарели, Вардан Дадиани и спасалар Боцо Джакели — целыми днями вертелись вокруг него, диктуя, что ему делать: этому дадим, у этого отберем, этого вздернем, а этим наведем на всех ужас. А с наступлением вечера он оставался один. Днем — царь, вечером — одинокий человек. А для заговорщиков — несмышленое дитя, которому надо спеть колыбельную, подоткнуть одеяло, усыпить, а самим заняться важными делами. Молодых людей к царю не подпускали. После того как на Боголюбского надели венец, луна менялась дважды, и он не видел во дворце ни одного молодого человека. В вине ему не отказывали. Вина было столько, хоть купайся в нем, но… «Когда рядом нет родственной души, вино теряет вкус. Жизнь без друга бессмысленна. Убив его, они обрекли меня на одиночество».
Сегодня утром он спросил:
— Не пора ли идти на город, я задыхаюсь в Гегути!
Абуласан нахмурился:
— Поход на город требует большой подготовки. Тамар так просто трон не уступит. Ты должен быть таким царем, чтобы народ стал слагать песни о тебе, и гораздо больше, чем слагает о Тамар. Оставим все в стороне, ты думаешь, я не скучаю по своим внукам, а ведь я даже не знаю, где они укрываются! — Слова его звучали буднично, но интонация… Боголюбский понял, Абуласан отчитал его.
Эх, времена, когда он был царем-супругом, были гораздо веселее — переодетый, он тайно посещал места, которые ему нравились, общался с теми, кто был ему по душе. В неделю трижды, по крайней мере, гостил у татар. А эти твердят сейчас о каких-то песнях, которые должны слагать в его честь. Боголюбский поражался, как грузины, у которых столько внешних и внутренних врагов, не исчезли с лица земли.
«Сколько у них ненавистников и дома, и за его пределами, а им бы только попировать. Живут, будто их окружают друзья, а не зложелатели. Только сядут за стол, затягивают песню и поют так, что и враг заслушается. Вкладывают в свои песни столько страсти, словно решается вопрос жизни или смерти. Любят вино и застольные разговоры. На заходящее солнце смотрят, как на единственное дитя, отправляющееся на войну, а восход воспринимают как явление Божье. Они и дождь любят, посвящают ему песни».
С тех пор как он воцарился в Гегути, он подметил еще одну черту этого народа. «Предатели! Как они отступились от собственной царицы! Как долго они будут верны мне?»
Одно утешало: сегодня они верны не ему, Боголюбскому, а собственному вероломству, они сторожат собственную измену. Поэтому он должен обставить их прежде, чем они допетрят, что больше в нем не нуждаются. Здесь, в Гегути, его ничего больше не ждет, вот когда в городе он завладеет настоящим троном, тогда…
Боголюбский прекрасно понимает, что из его сторонников, по крайней мере, двое станут его головной болью — Абуласан и Гузан Таоскарели. Впрочем… не надо забывать и о Вардане Дадиани. Ладно, Вардан был управляющим хозяйством царского двора, он сделает его главным казначеем, подарит земли… Расширит его владения… Что касается Гузана… Самолюбив, тут тоже надо расширять владения, привык быть первым… Пожалуй, все, Гузану больше не надо… А вот Абуласан, с ним что делать? Был главным казначеем, будет ли амирспасаларство ему по плечу? Нет, он хочет царствовать над царем… Но Боголюбский уже не ребенок, его поздно воспитывать… Вот кто его головная боль… Что уготовить Абуласану? Судьбу грека? Славный был парень! Сидел бы себе в Карну-городе, но нет, он предпочел следовать за ним, а тут… ему ничего не нравилось… Вздумал царствовать над царем. Все же не надо было соглашаться так быстро, надо было прежде выбрать нового… поспешил. Стало быть, Абуласан! О, он не прочь поцарствовать… ежели Боголюбский ничего не придумает, Абуласан разделит судьбу молодого грека. Тот был молод, нашел могилу на чужбине, этот уже пожил, и в последний путь его с почетом проводят близкие и родные. Разве это мало?! Немногие удостаиваются такой почести! Чудаки! Хотят сделать из него царя, о котором сложат больше песней, чем о Тамар. Как они любят эти песни! Они еще не вышли из первобытного состояния — отсюда и их измены. Надо опередить их! А что другое сделал его дядя?! Отнял у его отца не только город, но и жизнь. Надо указать им на их место.
Боголюбский поднялся, подошел к иконе, осенил себя крестом и стал думать о том, о чем даже не заикался, тем более в присутствии заговорщиков. Узнай они, какая буря бушует в сердце Боголюбского, они разорвали бы его на части. Не для этого они возвели его на престол… Их бесит любое упоминание о Тамар. А для Боголюбского она — глоток свежего воздуха! Сама мысль о ней. Душой он с Тамар, а вот плотью… «К черту всех этих Абуласанов и Боцо! Порублю им головы и верну Тамар… Тамар!»
Боголюбский пойдет на все, преодолеет все свои недуги, лишь бы вернуть Тамар!
В зале появился Гузан Таоскарели.
«Какой надменный вид, почему он так близко подходит ко мне?!»
Боголюбский смерил его взглядом — представителен, широк в плечах, но ему ничего не стоит уложить его на лопатки.
Эх, это с женщинами Боголюбский слаб, а в представительности и осанистости он мало кому уступает, только вот в объятиях Бахуса сознание его меркнет.
— Что происходит, Гузан, почему войско не готово, мы ведь даем время Тамар!
— Войско готово, царь, но мы тронемся только после того, как народ присягнет тебе на верность.
«Господи, ну что за люди, хлебу они предпочитают разговоры о хлебе», — в тоске подумал новый царь, а вслух произнес:
— А для чего эта клятва в верности?
— Присягнувший грузин более предан, ибо он раб своего слова!
Боголюбский рассмеялся.
— Но они ведь уже присягали Тамар!
— Тамар — это прошлое, она уже пять лет на троне, даже больше! Ты — новый царь. Новый царь приносит народу надежду. Тебе присягнули уже Сванети, Абхазети, Гурия, Рача, Таквери, Самцхэ, Джавахети — почти вся Западная Грузия.
— Кто же остался?
— Одиши. Завтра тебе поклянутся в верности одишцы. Я отправлюсь в Джавахети. А потом пойдем на город.
— Владетель Одиши Вардан Дадиани рядом с нами, — с усмешкой заметил Боголюбский, — и так все ясно, к чему дополнительные клятвы, — он помолчал, потом спросил: — А кто не признал меня царем, кто не присягнул на верность?
