Валентин Рыбин - Семь песков Хорезма
— Где сейчас мой брат? — немного успокоившись, спросил Аманнияз.
— В городском зиндане. Мы его выручим, вы не беспокойтесь. Если не выручим, то сядем в зиндан сами.
— Кому нужны такие жертвы! — Аманнияз вздохнул, обдумывая, что ему делать дальше. Помедлив немного, сказал: — Ладно, прикусите свои языки и не болтайте лишнего. Я пойду к одному человеку — он поможет мне...
На другой день у портала дворца проходил публичный арс: Мадэмин карал врагов и жаловал героев. Церемония продолжалась чуть ли не весь день. Лишь к вечеру, когда ханский глашатай объявил об окончании ханского приема и толпы стали расходиться, Сергей сумел заговорить с главным визирем хана Якуб-мехтером, дружбу с которым не прерывал, но виделся реже, поскольку Якуб поселился во дворце хана и был доступен не во всякий день и час. Услышав от Сергея, что у него важное дело, Якуб-мехтер не стал говорить во дворе, пригласил его к себе на обед.
— Воистину праведными делами руководит магическая сила всевышнего! — шутливо воскликнул Якуб-мехтер, усаживая Сергея рядом на ковер — Обед мой был бы гораздо скромнее, если бы не было на нем такого дорогого гостя, как ты, Сергей-ака. Я и наш несравненный маградит гордимся твоей храбростью!
Пока гости устраивались у дастархана, слуги подали чай. Мерно потекла слащавая беседа о могуществе и беспрестанном радении на пользу государства великого Мадэмина. Сергею пришлось долго ждать, чтобы вы сказать свою заботу. Наконец, когда подали дымящийся ароматный плов и Якуб-мехтер высказался, что это царственное кушанье снимает тысячу забот, Сергей сказал:
— Жизнь такова: исчезают заботы большие, тут же появляются малые.
— О чем ты хотел меня просить, Сергей-джан? — вспомнил визирь. — Говори, и я с радостью выслушаю тебя и постараюсь помочь.
— Забот о себе у меня нет. Забота о близком мне человеке гложет душу. Родной брат моего друга из Куня-Ургенча поссорился с одним улемом. Они наговорили друг другу много всяких глупостей, кость бы им в горло! Бедный улем побежал к хакиму, и тот распорядился посадить обидчика в зиндан.
Визирь задумался. Некоторое время он молчал, пожимая плечами, наконец заговорил:
— Сергей-ага, тут не все так просто, как нам с тобой представляется. Я уже слышал об этой истории. Твой друг, если не ошибаюсь, знакомый мне иомуд?
— Иомуд, и очень храбрый воин, юз-баши к тому же... А еще проще, чтобы тебе не напрягать ум, дорогой Якуб-мехтер, скажу так: он сын Рузмамеда, раненного много лет тому назад под Боджнурдом. Когда-то Аллакули-хан высоко отличал его.
— Этот младший сын Рузмамеда схватился за нож и кинулся на улема. который недавно вернулся из Константинополя, от самого султана!
— Якуб-ага, помилуй! — повысил голос Сергей.— Неужели ты мне не сделаешь даже такую уступку?! Скажи хакиму, пусть выпустит из зиндана парня.
— Ладно, Сергей-ага, я выполню твою просьбу. Но ты предупреди заносчивых куня-ургенчцев, чтобы зря не болтали языками и не хватались за ножи. Наш маградит этого не любит.
— Скажу, конечно, — пообещал Сергей, и они заговорили о другом.
Вечером Аманнияз пришел с друзьями брата к городской тюрьме — круглой высокой башне. Здесь его уже ждали дворцовые слуги и сам городской голова — хаким.
— Ну что, иомуд, хочешь посмотреть темницу? — предложил он Аманниязу, зловеще оскалив зубы. — Пути всевышнего неисповедимы: может быть, и тебе придется сидеть здесь!
— Сохрани меня Аллах! — отмахнулся Аманнияз, однако вошел в узкую дверь и остановился у порога.
В нос ему ударил спертый запах мочи и кала. Он отвернулся и закашлялся, прежде чем разглядеть в зиндане узников. Это был необычный зиндан. В нем не было глубокой ямы, где содержались узники. Арестованные сидели у стены, прикованные цепями. В середине чернела круглая яма, куда стекали нечистоты, и оттуда несло зловонием. В куполе строения виднелось еще одно круглое отверстие: через него проникал дневной свет и воздух. Но воздуха явно не хватало. Аманнияз с содроганием подумал, как же все это терпят арестованные, и, представив себя вместе с ними, взмолился: «Не дай, всевышний, оказаться здесь!»
В то время как Аманнияз оглядывал тюрьму, стражник снял с рук и ног Атамурада цепи и вывел его наружу.
— Глупец, — процедил сквозь зубы Аманнияз, рванув за полу халата брата.
До самого Сергеева двора шли они молча. Но едва оказались во дворе, Аманнияз дал волю чувствам, а гневу — простор.
— Ты глупец, Атамурад! Ты забыл, где находишься! Как ты мог говорить то, что тебе вздумается? В Хиве даже стены имеют глаза и уши. Как мог ты доверить свои тайные мысли всяким ничтожествам из медресе, которые только сплетничают, поют да пожирают хлеб народа, собранный по налогам?!
— Не горячись, брат, не поднимай высоко огонь в очаге, не то сожжешь кибитку! — в тон возразил обиженный Атамурад.
Они стояли друг против друга — оба высокие и плечистые, в косматых тельпеках и халатах. Только красный халат на младшем брате был помят и испачкан тюремными нечистотами. Они были очень схожи: горбоносые, узколицые, с раскосыми глазами, в которых сверкал зеленоватым пламенем гнев! «Сущие барсы!» — говорили о них в Куня-Ургенче, когда братья ссорились. В ссоре они не щадили друг друга, но, слава Аллаху, до ножей дело не доходило: бранились до устали и расходились по своим кибиткам. И сейчас было похоже, что ссора только начинается.
— Щенок, это ты меня учишь, какой мне огонь держать в очаге?! — угрожающе надвинулся на брата Аманнияз. — Ты моложе меня на шесть лет, постыдился бы! Аллах покарает тебя за бесстыдство перед старшим! Братья в перепалке, сами того не замечая, шли по двору, пока не столкнулись с Сергеем, который стоял посреди двора, посмеиваясь и качая головой:
— Вот уж, действительно, гнев заслоняет разум, кость бы вам в горло! — высказался он громко. — Радоваться надо встрече, а вы грызетесь. А ну, кончайте.., Рад тебя видеть, Атамурад, целым и невредимым. Однако, попахивает от тебя дерьмом... Давай-ка топай в баню, специально для тебя истопили. Там в предбаннике возьмешь белье чистое и одежонку новую. Я предвидел, каким тебя из вонючего зиндана вытолкнут.
Сергей с Аманниязом занялись приготовлением плова и провозились с ним как раз до того времени, когда вернулся Атамурад, отдуваясь и смахивая с лица стекающий ручьями пот. Тут же Юлдуз-ханум расстелила скатерти, а Юсуп-ака наполнил до краев деревянные чашки пловом. За одну сели мужчины, за другую — женщины и дети. Как только приступили к трапезе, Сергей сказал Атамураду:
— Напугал ты меня сегодня не на шутку. Еле упросил Якуб-мехтера, чтобы распорядился освободить тебя. Надо же, полез с ножом на улема, русских принялся защищать... Кстати, что это за слухи такие идут по Хиве? Вроде бы генерал Перовский на Сырдарье объявился, Ак-мечеть захватил у кокандцев.
— Сергей-ага, так и есть, как говоришь, — отозвался Атамурад. — Но не за эти слухи схватил меня хаким. В это лето, когда вы с Аманниязом были на Мургабе, я гостил у Нур-ишана на Мангышлаке. К нему каждый вечер приходили русские люди. Нур-ишан со своим племенем давно русское подданство приняли, а его сын в Хиве живет. Весной Нур-ишан приезжал к сыну, а на обратном пути заехал в Куня-Ургенч к нашему деду. Ишан не знал, что Аман-ага давно умер. Я показал ишану могилу. Два-три дня он у нас жил, потом уговорил меня съездить к нему на Мангышлак. Когда мы приехали в Тюб-Караган, я сразу же увидал русских рыбаков и солдат. Туркмены работают у них и получают русские ассигнации. Это такие бумажки, на которые можно купить муку, сахар, бязь и даже бархат... Недели две я гостил, потом мы сели на русскую расшиву и поплыли к Челекену. Остановились у Кадыр-Мамеда. Это сын известного всем Кият-хама, который служил русскому государю и его наместникам на Кавказе. Сейчас уже все береговые туркмены торгуют с астраханскими и бакинскими купцами и не знают горя. Они даже не опасаются оставлять свои семьи, потому что их кибитки защищают русские солдаты...
Аманнияз слушал брата с интересом. Сергей же го и дело кривил в скептической усмешке губы. Наконец, не выдержал:
— Дорогой Аташ, ты видел русских со стороны, поэтому не заметил ничего плохого. Ну-да ладно, это дело для тебя — десятое. Если тебя бросили в зиндан за такие нести, то наш хаким просто-напросто безмозглый ишак
— Нет, Сергей-ага, я говорил о другом. На Мангышлаке, когда мы вернулись с Челекена, я узнал о войне между белым царем и турецким султаном. Я видел, как русские солдаты садились на корабли и отправлялись на кавказский берег. Вот об этом я говорил и хвалил русских, потому что их хвалит Нур-ишан...
— Кость бы ему в горло, твоему Нур-ишану! — выругался Сергей. — Разве он не понимает, что Хива на стороне Турции? И ты мог бы догадаться, прежде чем раззевать рот... А что это за война? Вот уж, действительно, живем мы, как на дне колодца, ничего не видим! Ясное дело, если это началась большая война, то русским в Хиве придется туго. Ты, Атамурад, придерживай язык и поменьше торчи на глазах хивинских хакимов.
