Далия Трускиновская - Сыск во время чумы
– Тучков! – на весь еропкинский особняк заорал Архаров. – Сюда, живо!
– Да что стряслось-то? – забеспокоился Мамонов.
– Вас много было?
– Я, да четверо наших, да солдаты…
– Тучков!!! И что, кошель взяли, старика лежать оставили?
– Так негодяи же подберут! Что ты, Архаров, как с хрена свалился? На что тебе тот старик? Мы и денег-то не взяли! Кроме трех рублей! – выкатывая светлые глаза до такой степени, что сделались не менее гривенников, закричал Мамонов. – Они вот у Никитина лежат! Старичишка, ему и так помирать пора… а тут бежал, как заяц…
– Где вы его встретили?
– Почем я знаю! – уже обидевшись на допрос, огрызнулся семеновец. – К тебе с добром, а ты чуть не с кулаками!
Подбежал, распихивая дворню, Левушка.
– Где тебя носит?! – зарычал на него Архаров. – Мамонов, дело поганое. Идем к…
Он сперва хотел, чтобы ночным нападением озаботился граф Орлов, потом сообразил – графу докладывать про три рубля пока не с руки. Расписываться в собственных оплошностях – радости мало.
– …к Волкову. Обстоятельно доложишь ему про старичишку и кошель, а я кое-чего иного присовокуплю. Тучков! Возьми солдата, ступай на ледник, тащи к Волкову того крикуна!
Сенатор Волков как раз сидел, подставив лицо под ловкую бритву своего камердинера. Он любил эти минуты полной расслабленности, когда можно было замечтаться о вещах приятных, пока с лицом происходили метаморфозы. Камердинер был опытный, умел изготовить прическу без дерганья волос и прижигания ушей щипцами для загибания буклей. До того опытный, что даже нарочно затягивал с этим делом, видя, сколь сладко барину деликатное расчесывание поредевших волос.
А тут, извольте радоватся, вламывается Преображенского полка капитан-поручик Архаров с какой-то околесицей!
Сенатор прекрасно умел держать в голове хитросплетения придворных интриг: кто за кого да кто почем перекуплен. Он тут же вспомнил о розыске по делу об убийстве митрополита, которое Орлов сгоряча доверил неповоротливому и грубому преображенцу. И то, что Архаров явился докладывать именно ему, Волкову, показалось весьма любопытным.
– Вашей милости известно, что вся Москва только и ждет, чтобы его сиятельство опозорился и допустил промашку. И коли промашки все нет и нет, статочно, найдутся ловкачи, чтобы ее подстроить. Люди видели ночью офицеров нашей экспедиции преследующими приказчика из разграбленной лавки, из сего вывели, будто наши солдаты – грабители и хуже мародеров, потому что безнаказанны! – взволнованно говорил Архаров. – Это случилось третьего дня, и слухи уже поползли по городу. Тучков, тащи сюда Якушку!
Якушка и сам был не рад, что вздумал в «Негасимке» показывать, сколь он силен и неукротим. После ночи на леднике, где безо всякого льда зубы сами собой стучали, он был за шиворот протащен через особняк и брошен на колени перед вельможей. Якушка поднял голову – и впал в прострацию, потому что вельможа оказался недобрит, одна щека гладкая, другая в мыльной пене.
– Говори, кто прибил твоего косого Савельича! – велел Архаров. – Как мне кричал – так и тут говори! И вот господин Мамонов, который может подтвердить – приказчик лавки сам нечаянно набежал на наших.
– Погоди, погоди, господин капитан-поручик, – принялся успокаивать его Волков. – Тут и писать-то некому и не на чем! Сыщи человека, сними с него показания… чего ты его ко мне приволок, я бы тебе и на слово поверил… Я этим делом займусь непременно и премного тебе благодарен!
– Надобно разобраться, кто сделал налет на лавку!
– Я помню, помню, разберемся!..
В итоге Архаров, Левушка, Мамонов и Якушка оказались на лестнице.
– Как быть? – спросил Левушка. – Николаша, а я ведь показания снимать не умею!
– Я тоже! – отрубил Мамонов, страшно недовольный визитом к Волкову. – Не по-товарищески это, Архаров! Мы-то тебе всей душой на помощь пришли!
Архаров отвернулся. Он уже несколько остыл и собственные крики в волковской комнате вдруг показались ему нелепыми. А признаваться в неловкости совершенного поступка он не желал.
– Вот что, Тучков, нам надобен Шварц, – решил он. – Пусть разбирается и с лавкой на Маросейке, и с этим недоумком и вытряхает из него истину.
– Ка-какой Шварц? – встрял вдруг Якушка. – Шварц? Черная душа?!
И рухнул на колени, и запричитал, умоляя выслушать его без всякого Шварца, потому что тот как прикажет своим кнутобойцам!..
– Какие еще кнутобойцы? – спросил Архаров.
И тут выяснилось, что тихий немец славится на Москве суровыми способами добывания сведений.
– Прелестно! – обрадовался Архаров. – Тучков, бери любую карету, скажи – его сиятельство позволил, живо на Никольскую, тащи сюда черную душу! А то у нас еще один детинка сидит в чулане…
И вдруг задумался.
Польза от визитации в чумной барак все же была – из-за Марфиного бреда Архаров побывал в «Негасимке» и первым в голове своей свел воедино старика Арсеньича, которого подобрали семеновцы, и ограбление лавки. А также и три рубля, будь они неладны!
И Мамонов ушел, клянясь, что никаких с себя показаний снимать не дозволит и что более никто из семеновцев Архарову доброго слова не скажет, а не то что для него приметные рубли собирать. И Левушка убежал – судя по тому, что не вернулся, карету он раздобыл и на ней умчался. И Якушка, не вставая с колен, притих. Только когда он стал потихоньку отползать, Архаров цапнул его за шиворот и самолично доставил обратно на ледник. А потом взял свечу и пошел в чулан, где содержался митрополитов убийца Устин Петров.
– Тебя кормили? – первым делом спросил он, еще не видя сидящего на полу в темноте Устина, а только услышав его тревожное «Господи Иисусе…»
– Нет еще…
– Чем занят?
– Богу молюсь…
Голос был тихий и спокойный. Не то что в Донской обители. Очевидно, Устин уже пережил первое потрясение от бешеного покаяния, уже в душе отдал себя на строгий суд, и теперь оставалось лишь в полном смирении дожить до него.
– Это правильно, – одобрил Архаров. – Помолись, чтобы врать тебе не дозволял.
И закрыл за собой дверь.
Маленький огонек освещал чулан слабо, но Архаров освоился – и ему этого хватало. Изменения на лице Устина, направление его взгляда, движения бровей он разглядеть мог. Привалясь спиной к двери, он устроился поудобнее.
– Стало быть, я хочу узнать от тебя вот что… Да не ежься ты, дурень. Когда ты со своим рублем притащился к косому Арсеньичу за провиантом, кото ты там видел? И чему стал свидетелем?
Устин молчал.
– Дуралей ты, – тихо сказал Архаров. – Хочешь быть убийцей митрополита – я тебе мешать не стану, нам же легче… Но ты своим молчанием хорошим людям вредишь. Статочно, ты видел злодеев, которые разгромили лавку и убили приказчика. Коли их не изловить – от них много беды будет.
Устин вздохнул.
– Знаешь ты, о ком я толкую, а выдавать не хочешь. Не по-божески это…
– А Богородицу обокрасть – по-божески?
– Нет, – отвечал Архаров.
– А крестных ходов Господа лишить? Восемь крестных ходов в год из Успенского собора, такое для души утешение! А он и этого лишил. К Илье Пророку, что на Воронцовом поле, ходя не было, и потом, в Новодевичью обитель, и в празднование происхождения честных древ, – ничего не было! И к Донской Богородице не ходили, а она ведь Москву спасла, вот откуда у ней обида, вот почему все за нас, грешных, не вступается. Тогда она и Митеньке в видении являлась! И на Сретенье хода не было… Да что уж говорить…
Устин, взволновавшись было, с некоторым трудом принудил себя к смирению.
– По мне, коли уж митрополит наказан поделом, и иные люди тоже должны наказание понести – те, что сундук с деньгами на всемирную свечу преступным образом унесли и спрятали, – отвечал Архаров. – Вот они уж точно Богородицу обокрали.
– Так разве ж?..
– Что?
– Разве ж владыка его отцу игумену не отдал?
– Какому отцу игумену?
– Донской обители.
– Нет, не отдал.
Архаров пристально посмотрел на Устина. Тот несколько смутился. В словах про отца игумена было некое увиливание от подлинной сути событий. Но зачем, для чего – Архаров пока не мог взять в толк.
– Ты все же расскажи, кого в лавке у косого Арсеньича повстречал. И не запирайся – я знаю, что ты на рубль, что я тебе оставил, купил продовольствия. Ночью ходил за провиантом. И сколько-то его приобрел. Да только домой к себе не понес. Куда ты его девал?
Устин низко-низко опустил голову – видать, по наитию оберегался от архаровского взгляда.
Архаров же соображал так – коли Мамонов не путает, а он не путает, кошель возле мертвого приказчика семеновцы подобрали в ночь, последовавшую за тем днем, когда были розданы три меченых рубля, розданы наобум лазаря, лишь потому, что подозрительность архаровская так присоветовала. И, раз они все в ту ночь сошлись у косого Арсеньича, то те, кто их туда притащил, должны были встретиться!
