А. Сахаров (редактор) - Екатерина Великая (Том 2)
Русская армия, стоявшая под Измаилом, насчитывала 28 тысяч человек, среди которых было много больных. Половину войск составляли казаки, вооружённые только пиками и не привыкшие к пешему бою. Осадной артиллерии почти не было, в полевой был один комплект снарядов. Солдаты оставались раздетыми, разутыми и голодали.
Светлейшему, как и Екатерине, было ясно: только один человек мог бы взять Измаил – Суворов. О нём при дворе вспоминали всякий раз, когда наступал критический для России момент, и тотчас же забывали, едва опасность проходила.
Более года, со времени Рымника, Суворов жил в одиночестве и бездеятельности в Бырладе. Он был единственный из генералов, никогда не приглашавшийся Потёмкиным в главную квартиру на шумные пиры, которые там устраивались. О Суворове Румянцев-Задунайский говорил: «Вот человек, который хочет всех уверить, что он глуп, и никто не верит ему».
Сам Александр Васильевич очень хорошо понимал, что, пока жив Потёмкин, он будет оставаться в тени. Это угнетало его, характер его портился, а странности стали проявляться всё чаще и сильнее.
Теперь, когда светлейший 30 ноября 1790 года обратился к нему с письмом, возлагавшим на него руководство всеми операциями против Измаила, Суворов обрадовался – бездействие ему надоело. Но он понимал, что эту задачу ему поручили потому, что она почти невыполнима.
– Обещать нельзя. Посмотрю, – отвечал он светлейшему.
Впрочем, и сам Потёмкин сомневался в возможности взять Измаил. В своём письме к Суворову он ругал генералов, руководящих осадой: «Получается некоторый род сейма нерешительного», указывал на то, что «сторону города к Дунаю я почитаю слабейшею» (впоследствии это подтвердилось), и тут же писал ему, что «если он (Суворов) не совершенно уверен в успехе, то лучше б не отваживался на приступ».
На другой день в русском лагере под Измаилом показался всадник – это был Суворов. За ним ехал казак с узелком одежды. Вдали видны были ещё 40 казаков. Из частей своего корпуса Суворов взял только свой любимый Фанагорийский гренадерский полк, 200 казаков и 150 егерей – добровольцев под командой князя Лобанова-Ростовского.
21
ИЗМАИЛ
Когда Суворов прибыл к Измаилу, осаждавшие его армии уже отступили от крепости. Корпус генерал-поручика Павла Потёмкина отошёл далее всех. Остальные части до установления зимних квартир расположились длинной дугой на расстоянии трёх и более вёрст от неё.
Один контр-адмирал де Рибас по-прежнему стоял с флотилией на Дунае. Он отличался беспокойным характером, не давал туркам передышки, и у него не проходило ни одного дня без стычек.
Через четыре дня после приезда Суворова были возвращены к крепости все ранее осаждавшие её части.
Суворов первые дни посвятил тщательному изучению крепостных укреплений. Он ездил в сопровождении всех главных начальников для того, чтобы разъяснить им, в каких пунктах и как вести колонны на приступ. Сам он пришёл к выводу, что Потёмкин прав и та часть крепости, которая прилегает к Дунаю, наислабейшая. Но об этом он не сказал никому ни слова. Турки, вначале было обстреливавшие русских генералов, ездивших вдоль крепостной стены, потом привыкли к их рекогносцировкам и перестали на них обращать внимание.
Суворов приказал на некотором расстоянии от крепости построить точную копию измаильских стен, с таким же рвом, насыпью и палисадами.
Все части по очереди проходили обучение. Они устремлялись ко рву, забрасывали его фашинами,[80] перебегали к стене, связывали лестницы и взбирались по ним. Взобравшись, разрушали палисады и бросались в штыковую атаку. Зная, что в Измаиле узкие улицы и много каменных зданий – ханов, которые придётся брать с бою, Суворов велел спешить почти всех казаков и начать обучение их уличному бою. У казаков пики были укорочены наполовину. Их части были соединены с пехотными.
Для овладения каменными зданиями Суворов изобрёл особую тактику. Лёгкое полевое орудие наводилось прямо на ворота, и после того, как их пробивали, здание бралось штыковой атакой. Лёгкие же орудия должны были после прорыва в крепость двигаться впереди атакующих групп и простреливать узкие улицы.
Для того чтобы накормить солдат и уберечь их от ночных холодов, Суворов приказал вызвать всех маркитантов – торговцев из Галаца, а костры топить тростником, который рос в изобилии вокруг Измаила.
Через девять дней после своего прибытия к войскам он закончил все приготовления к штурму и созвал военный совет.
– Два раза русские подходили к Измаилу, – сказал он, – и два раза отступали. В третий раз остаётся нам только взять его или умереть со славой. Правда, крепость сильна, гарнизон – целая армия, но ничто не устоит против русского оружия. Я решился овладеть этой крепостью или погибнуть под её стенами.
Всего в осаждающей армии было тринадцать членов военного совета, из них самым младшим – казачий атаман Платов.
Он первый произнёс слово «штурм», и все остальные повторили его.
Постановление военного совета было кратким: «Приближаясь к Измаилу по диспозиции, приступить к штурму безотлагательно».
Сераскиру Аудузлу-паше Суворов послал записку:
«Сераскиру, старшинам и всему обществу. Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление – воля, первый мой выстрел уже неволя; штурм – смерть. Что оставляю вам на рассмотрение».
Сераскир ответил витиеватым письмом, в котором советовал русским отступить ввиду наступления бурной погоды и недостатка во всём необходимом, в то время как в Измаиле всё есть в изобилии. Если же они настаивают на прежнем своём предложении, то ему нужен месяц срока, чтобы снестись с великим визирем.
Суворов вторично послал в крепость офицера, знающего турецкий язык. В разговоре с ним Бим-паша, заменявший сераскира, сказал, что «скорее Дунай остановится в своём течении и небо приклонится к земле, нежели русские овладеют Измаилом».
Особенность полководческого гения Суворова заключалась в том, что он никогда не повторял (как это делал Наполеон) одни и те же тактические приёмы, а каждый раз решал стоявшую перед ним задачу по-новому.
Если в сражении при Рымнике он впервые применил атаку укреплённой линии кавалерией, то под Измаилом он решил осуществить штурм соединением общей атаки с десантной операцией на наиболее слабом участке крепости – со стороны Дуная. Эта операция обдумывалась Суворовым давно. За четыре месяца до прибытия к Измаилу, находясь в Килии и получив от Потёмкина письмо с просьбой приехать, чтобы обсудить дальнейшие планы, он ответил ему:
«Гребной флот овладеет входами в Дунай; Тульча и Исакча нам сдадутся; сухопутные войска наши с помощью флота возьмут Измаил и Браилов и заставят трепетать Чистов».
Суворов разделил атакующих на три отряда, по три колонны в каждом. Отрядами командовали контр-адмирал де Рибас, генерал-поручик Павел Потёмкин, генерал-поручик Самойлов, а колоннами – генерал-майоры и штаб-офицеры: Кутузов, Львов, Лассий, Безбородко, Мекноб, Платов, Чапега, Асеньев и Марков.
Суворов сумел внушить каждому командующему отрядом и начальнику колонны, что именно на него возлагается задача первым ворваться в Измаил, и никто не сомневался в общей атаке крепости.
Между тем две трети всех сил и почти вся артиллерия были переданы де Рибасу.
За сутки до начала операции турки узнали о предполагаемом штурме от перебежчиков, которые их уверяли, что наступать будут со стороны центральных Бендерских ворот. В тот же день начался общий обстрел крепости из 600 русских орудий. Турки энергично отвечали. К вечеру канонада стихла. Суворов объехал войска, беседовал с офицерами и солдатами, потом уединился в палатке. Он был задумчив, вопреки обыкновению молчалив, даже не обратил никакого внимания на присланное ему письмо австрийского императора и не вскрыл его. Суворов знал, что завтрашнее сражение будет наиболее кровопролитным из всех, какие он вёл.
В три часа ночи взвилась первая ракета, и войска выступили к назначенным местам. В четыре часа утра по второй ракете они подвинулись вперёд и остановились на расстоянии 300 сажен от стен крепости. В пять часов третья ракета рассыпалась в воздухе – все русские орудия открыли огонь, и войска бросились на приступ.
Каждая колонна подходила ко рву, солдаты кидали фашины в ров, бросались в воду, подбегали к валу, ставили лестницы и поднимались по ним наверх, опираясь на штыки. Вал был такой высоты, что надо было связывать две лестницы по пять сажен каждая, чтобы взобраться на него. Особенно трудно приходилось казакам, широкая одежда которых намокла и связывала движения.
Турки ожидали приступа и стояли наготове на стенах крепости. Они не ждали пощады ни со стороны русских, ни со стороны султана, поэтому в их рядах было много женщин, вооружённых кинжалами и короткими кривыми саблями. С обеих сторон стреляли сотни орудий. Крепость, как вспоминал впоследствии Ланжерон, «казалась настоящим вулканом, извергавшим огненное пламя».
