Фаина Гримберг - Княжна Тараканова
Приглашение к обеду являлось, разумеется, знаком особенной дружеской близости. Алина это ценила. Как-то незаметно сделалось определенное положение дел, при котором Шенк и Эмбс уже совершенно отстранились от салона мадам Жоффрен. Алина бывала там одна, и это воспринималось как совершенно естественное. Она была в своем роде принцессой, а Шенк и Эмбс – ее доверенными лицами. Они даже не поселились в одной гостинице с ней. Но тем не менее ее репутация, основанная отчасти на подробностях вымышленного жизнеописания, отчасти на похвальных отзывах о ней людей серьезных и даже и влиятельных, вполне упрочилась. Шенк и Эмбс не докучали ей, только приносили бумаги на подпись и снабжали исправно денежными средствами. Она даже не знала, как живут они, чем заняты… Но кредиты поступали исправно. Порою она думала, что ведь все-таки должна предпринять нечто… И было даже и понятно, что именно: выйти замуж или завести постоянного любовника! Но это пугало ее. Она знала, что в обоих случаях уже не будет чувствовать себя свободной! И где-то еще ведь оставался Михал и связанное с ним радужное пространство зыбкой мечты о каком-то странном счастье, то есть о таком счастье, в котором они были бы вместе и в то же время оставались бы свободными!..
Мадам Жоффрен уже сидела на своем обычном месте во главе стола, на кресле с высокой спинкой, напоминающей картуш. Сегодня приглашен был престарелый Фонтенель. Рядом с его креслом поставлена была маленькая жаровня из опасения, как бы автор «Бесед о множественности миров» и «Истории оракулов» не простудился. В прошлый раз ему представили юную Алину. Девушка поцеловала тыльную сторону старчески сморщенной ладони его правой руки, вот это было совершенно искренне! Она сказала, робея, что искренне восхищается его «Историей оракулов», где с такою точностью разоблачены всевозможные суеверия. В ответ на нее брошен был взгляд проницательный и лукавый. Этому человеку она, пожалуй, легко и даже и с удовольствием открылась бы. Он, конечно, не посчитал бы ее аморальной, а только посмеялся бы… Но она уже не могла открыться ему, и никому не могла бы открыться.
– Дитя, – заговорил он с ней, – вы изъясняетесь на персидском языке с такою же легкостью, как и по-французски?
Возможно было предположить, что он догадался о ее авантюре, но она не поддержала его догадку, если вообще таковая была налицо! Она смотрела серьезно и грустно. Он был очень стар и не намеревался выдавать ее, он даже и скоро позабыл о ней, даже, возможно, и не расслышал ее кроткую фразу:
– У меня были хорошие учителя французского…
Никто не спросил, кто были эти учителя, а если бы и спросили, не составило бы труда что-нибудь придумать!..
Дружеские обеды мадам Жоффрен проходили запросто. Гости входили и садились за стол. Лакей не докладывал о новоприбывших. Не было доложено и о молодом человеке, вошедшем быстрыми шагами. Алина ярко увидела его живое лицо, темные блестящие глаза, маленький бритый подбородок, энергическое выражение, стройность ног и всего тела, отсутствие парика и распущенные по плечам каштановые, немного волнистые волосы, небольшой рот с губами розовыми и, должно быть, мягкими, – соединение этих черт напомнило ей тотчас Михала!..
Мадам Жоффрен выскочила из-за стола, спрыгнув со своего кресла, помещавшегося на двух ступеньках, и нарочито уперев руки в бока, двинулась навстречу молодому гостю со словами:
– Ну, мальчишка, что вы там такое наплели маркизу де Марину о графе Рошфоре?!
Молодой человек не растерялся, принял вид насмешливый с оттенком иронии и объяснил, что всего лишь передал маркизу слова графа… «которые граф сам и не думал скрывать»!
– Запомните, глупый ребенок, – сказала мадам Жоффрен, явно наслаждаясь взятой на себя ролью ворчливой, но заботливой матери юного красавца, – запомните, что когда кто-нибудь спрашивает вас: «Что говорят обо мне?», он желает услышать слова похвал, но отнюдь не критику в свой адрес!..
Молодой человек принялся весело и иронично уверять мадам, что де Марин и Рошфор уже давно примирились…
– …и тому залогом наша общая поездка в Понтуаз, на смотр драгунского полка «Де ла Местр де Камп»!..
– Так вот отчего вы, мой мальчик, так долго не появлялись здесь!
Молодой человек галантно подал руку хозяйке салона и провел ее к высокому креслу, затем сел на свободное место неподалеку. Маркиза спросила, верна ли слава «Де ла Местр де Камп» как полка образцового. Молодой гость тотчас ответил беспечно, что не очень хорошо разбирается в тактике и стратегии, а также и в образцовом устроении полков!
– Зачем же тогда было ездить? – бросила Алина. Она испытывала странное раздражение, потому что он был так похож на Михала! Хотелось говорить колкости…
Но он не успел ответить, маркиза поспешила представить их друг другу. Молодой человек оказался польским посланником при французском дворе, графом Михалом Огинским. Тождество имен раздражило ее еще более. И то, что он поляк…
Общий разговор и перешел на Польшу. Она должна была делать вид, будто для нее эта тема почти внове, но ощущала, как сердце забилось чаще. Говорили о дурном отношении к полякам…
– …и это несмотря на Станислава Лещинского и королеву Марию!..[63]
Тотчас было сказано некоторое число похвальных слов о супруге короля, которую непринужденно называли «прелестной полячкой»… Упомянули «Рассуждения о правлении в Польше» и, разумеется, обсудили некоторые стороны трудов и натуры Руссо… Михал Огинский молчал. Он не смотрел на нее, поэтому она могла позволить себе рассматривать его. Он был еще очень молод, но явно хотел казаться старше, она, напротив, гляделась совсем юной, совсем девочкой, но на самом деле была гораздо старше, только этого никто не замечал. Михал Огинский улыбался и наслаждался сначала супом из цветной капусты, затем щучьим филе, спаржей, зеленым горошком, жарким… Он приложил ко рту салфетку и деликатно поблагодарил, когда престарелый Фонтенель упомянул с большою похвалой о Копернике… Мадам Жоффрен спросила Огинского:
– Когда же мы снова увидим среди нас графа Виельгорского? Я помню, как он успешно склонял Шуазеля к поддержке вашей Барской конфедерации и если бы министерство Шуазеля не пало…
– Графа сейчас нет в Париже, – произнес Огинский любезно.
* * *Больше нельзя было терпеть, да она и не намеревалась терпеть! Она подошла к нему, когда вышли из-за стола и перешли в гостиную, куда подали кофий. Посмотрела косыми и темными-темными глазами. Она сама дивилась, но, впрочем, она часто сама себе удивлялась, и вот и теперь удивлялась, откуда в ее голосе эта отчаянная страстность, легкая хрипотца и нотки повелительности. Сейчас она нисколько не походила на трогательную девочку. Она попросила его, чтобы он проводил ее в своей карете до гостиницы, она приехала в наемной карете.
– Я отпущу карету, – сказала она, то есть она эту самую наемную карету и имела в виду. И она и не просила, она приказывала.
Ночью она снова чувствовала себя девочкой, девочкой, которая играет с его длинным, нежно-теплым, гладким мужским телом, так серьезно и радостно, как может играть девочка с новой, прекрасной и уже любимой куклой…
* * *Богатый торговец Понсе и банкир Маке продолжали кредитовать Шенка и Эмбса. Огинский и Алина, не сговариваясь, скрывали друг от друга свое прошлое, у Огинского, впрочем, в достаточной степени ясное. Но ни о его ясном, ни о ее неясном прошлом они не заговаривали. Маркиз де Марин и граф Рошфор де Валькур также вскоре появились в салоне мадам Жоффрен. Первый оказался неким обломком прошлого, аристократом, наклонным к изысканной вежливости и прихотливо-изящной фривольности в речах и манерах. Он частенько припоминал всевозможные галантные анекдоты, однажды, к примеру, рассказал о мадам Дюбарри некоторые комические подробности ее ранней юности, проведенной ею на парижских улицах. Но это был человек уходящего времени, времени Луи XV, которое уходило вместе с дряхлеющим королем. К власти во Франции должен был прийти, после смерти деда, его внук, женатый на очаровательной австрийской принцессе, одной из дочерей рассудительной Марии-Терезии[64]. Но покамест король был еще жив и о его преемнике де Марин не говорил. Второй, то есть граф Рошфор, являлся гофмаршалом владетельного князя Лимбурга и находился в Париже по делам своего государя. Но о государстве патрона Рошфора Алина и не слыхивала. Де Марин, по слухам, был совершенно разорен и давно жил в кредит. Эти слухи были, надо сказать, правдивы, но в Париже слишком многие жили в кредит. Алина уже знала, что очень нравится Рошфору. Мнимый Эмбс и фон Шенк проявили интерес к де Марину, несмотря на компрометирующие о нем слухи. Он шутя называл их «господами, одетыми в черный драп». Они облачались в черное, когда желали выглядеть солидными. Сам де Марин носил только гладкий велюр. Довольно скоро Алина разобралась в замыслах своих уже давних спутников. Фактическая бедность де Марина вовсе не занимала их, но они считали, что принцессе Али Эмете отнюдь не повредило бы наличие свиты, в своем роде маленького двора во главе, допустим, с министром, старым парижским маркизом. Кстати уж, была заплачена часть долгов де Марина, что могло послужить залогом его дальнейшего благосостояния в обществе персидской принцессы. Не то было с Рошфором, который вскоре обнаружил самые серьезные намерения, предложив Алине законный брак. Она отказала ему. Ее роман с Огинским уже ни для кого не был тайной. В салоне мадам Жоффрен добродушно подшучивали над влюбленными. Ее дочь заботливо и с некоторой грустью заметила графу Огинскому:
