Павел Загребельный - Смерть в Киеве
- Князь Иван! Князь Иван!
Собаки, сопровождавшие прибывших, тоже словно бы обрадовались вместе с княжной и сыпанули прямо под ноги Ольгиному коню. Конь испуганно отпрянул в сторону. Ольга покачнулась в седле туда и сюда, покачнулась опасно-угрожающе, - наверное, она упала бы с коня, если бы Берладник, мгновенно поняв, что происходит, не стряхнул с себя величественность и надлежащую торжественность для приветствия великого князя и не превратился в юркого, удивительно ловкого атлета, который в один прыжок догнал княжну, подхватил ее левой рукой, а правой рванул удила, заставив напуганного коня встать на место.
Произошло это так быстро, что никто и не понял, как это было. Перед глазами у всех мелькнуло что-то красное, а уж потом все увидели, что княжна Ольга отдыхает на сильной руке Ивана Берладника, и услышали наконец его голос, сдержанный, спокойный, достойный именно такого человека:
- Княжна Ольга?
- Я уже выросла? Правда? - спросила Ольга.
- Просто не верится. Еще два лета назад ты была дитятей, а теперь вон какая!
- Поздоровайся с моим отцом, - становясь серьезной, сказала Ольга.
- Как раз это я хотел сделать. Здрав будь, великий княже. Здрав будь, князь Андрей. Встречаю вас без надлежащей учтивости, потому что застали моих берладников за работой, по сему прошу не гневаться.
Князья здоровались, слезая с коней; всех опередила Ольга, которая белым пушистым зверьком скатилась со своего коня и, забыв про суровые предписания, которым неминуемо должна была подчиняться девушка ее положения, первой очутилась возле Берладника.
Княжна ведь не должна без сопровождения старших женщин выходить к мужчинам, ибо кто-нибудь неуместно может пошутить и от этого был бы причинен ущерб ее чести, - такой царил обычай. Ну что из этого?
Ольга еще в Кидекше одиноко бродила по всем княжеским палатам, никто не упрекал ее в этом, белый камень, казалось, обретал жизнь лишь тогда, когда слышался голос и смех этой девушки, когда с непостижимой легкостью проносилась ее гибкая фигура, появляясь то в переходах, то в покоях, то во дворе, когда светились доверчиво и ласково ее серые глаза. Она облагораживала камень и делала более мягкой каменную суровость мужчин-князей, углубленных в свои нелегкие думы и дела; и если иногда напоминал ей, скажем, князь Андрей о высоком долге и о древних обычаях, которым все они должны были следовать, то даже он ничего не сказал, когда Ольга захотела поехать с ними к Берладнику - к князю худой славы, окруженному людьми подозрительными, чуть ли не преступными.
И вот она тут и стоит перед самим Берладником, которого видела один лишь раз в жизни, в позапрошлом году в Суздале, куда он приезжал к князю Долгорукому. Ольга была тогда совсем ребенком, хотя, если как следует подумать, можно было бы вспомнить немало примеров, когда высокородные девицы уже в десять лет становятся женами властителей, а то даже и вдовами. Для Берладника это время прошло, быть может, и бесследно, для Ольги же составляло целую вечность, теперь перед князем Иваном стоял уже не ребенок, а девушка, княжна, которая должна была стать женщиной, в душе уже была женщиной, властной, полной страстей, неугомонных желаний, быть может, и капризов.
Сказано, на людях не поднимай глаз, ибо по глазам сразу отгадают твои мысли, а мысли следует всячески скрывать.
А почему она должна прятать глаза и мысли? Мысли у нее чистые, как глаза, а глаза... чисты, как мысли. К тому же перед нею был князь Иван, прозванный Берладником, который, как бы его ни называли, все равно превосходил красотой всех мужчин, когда-либо виденных княжной и каких вообще она могла себе представить.
К беседам прислушивайся, обучаясь высоким словам, но не стремись говорить сама, ибо легко ошибиться себе во вред и стыд - неуместная речь плодов не приносит. Кто это выдумал?
- Князь Иван, ты помнишь меня? - прокричала Ольга, едва соскочив с коня. - Ты узнал меня?
- Неужели и впрямь княжна Ольга? - прикинулся растерянным Берладник, красиво кланяясь Ольге и поддерживая ее за руки, которые она подала ему сразу обе, то ли здороваясь, то ли ища опоры, чтобы не упасть.
- Мы приехали к тебе, - торопливо сказала она Берладнику, чтобы опередить отца и брата, хотя и так видно было, что приехали они именно сюда, раз находились тут. Однако, начав говорить, нужно вести речь дальше, а княжна не знала, что сказать еще. Слишком большая оживленность девушки, в особенности же высокородной, означает избалованность, которая у взрослой будет свидетельствовать о непостоянном сердце.
Ольга не могла оставаться спокойной, она вертелась вокруг Берладника, ее интересовало все, все, она хотела разом обо всем узнать, и еще Берладник не успел как следует поздороваться с Долгоруким и князем Андреем, не успел взять в толк, что это за киевский лекарь и зачем он приехал в такую даль, как Ольга стрельнула глазами туда и сюда, взмахнула белой рукавичкой в сторону темных прорубей, спросила:
- А это что, князь Иван?
- Проруби, княжна Ольга.
- Зачем?
- Ну, - Берладник малость растерялся, хотя трудно было предположить, что такой человек мог теряться в любых условиях, - у нас тут кое-кто хочет купаться.
- Купаться? - Она смотрела теперь в большие черные глаза Берладника своими серыми, ясными глазами. - Ты сказал, купаться, князь Иван?
- Купаться, - повторил Берладник.
- Купаться! Ха-ха-ха! - засмеялась Ольга, и лишь мрачнейшая душа не посветлела бы от такого искреннего, звонкого, почти детского смеха, и кто сейчас мог вспомнить о суровом, чуть ли не монашеском правиле: "Непристойно громко смеяться, показывать зубы, как хищный зверь".
- Отложим эту забаву, - сказал Берладник, обращаясь к князю Юрию. Прости, княже, что затеяли мы тут свое берладницкое купание. Но ведь мы не знали о твоем прибытии. Отложим на другой раз, а теперь поедем в город да поприветствуем тебя, князя Андрея и княжну Ольгу, как велит обычай и как этого требует ваше княжеское достоинство, хотя должен напомнить сразу, что прибыли вы к людям, единственная святыня для которых - воля.
- Что должен был тут делать - делай, - Долгорукий с любопытством окидывал взором пеструю толпу берладников. - Ежели забава - то и мы повеселимся, отдохнем после долгой дороги.
- Это и не забава, а просто так, - Берладник подыскивал подходящие слова, но почему-то не находил, будто был встревожен то ли присутствием великого князя, то ли этой тоненькой девушки в белом, такой непривычной для их сурового мужского общества. - Тут, княже, такое дело. Много охочего люда прибивается к берладникам, первоначально мы брали всех, ибо если ты один, то рад каждому сообщнику и товарищу. А вот когда оброс верными людьми, начинаешь подбирать себе лишь таких, без кого не обойдешься, потому что изготовляешься к службе тяжкой и, быть может, кровавой. Верно ли глаголю, княже?
- Тебе виднее.
- Идут ко мне ободранные, обиженные, перепуганные, едва живые, грязные, плюгавые, завшивевшие, в струпьях и чиряках, замухрышные, дерзкие, голые и босые, часто с пустыми руками, иногда с добром, добыть которое дозволит судьба или случай, бывают умелые воины, а чаще всего неуклюжие и никчемные. Однако все это не беда, потому что человека можно и научить, и вымыть, и одеть, и согреть да накормить. Труднее сделать его отважным, когда у него трусливое сердце, из-за чего и пришлось мне прибегать к некоторым выдумкам, дабы определить меру отважности того или иного. Так и с этими прорубями. Кто хочет пристать к берладникам, должен проплыть подо льдом, нырнув в одной проруби и вынырнув в другой.
- И ты, княже, загоняешь их в проруби? - спросила Ольга.
- Не загоняю - лезут сами.
- Будто темные язычники при крещении?
- Нет, тут с темной душой никто нырять не станет. Да и зачем?
- И ты нам покажешь, княже? - не отставала от него княжна.
- Ежели великий князь дозволит...
- Не будем мешать, - поднял руку князь Юрий. - Мы твои гости, князь Иван, - гости незваные, дело, ради которого прибыли, подождет, ты же делай свое дело.
- Дело не дело, а так - наша берладницкая выдумка. - Берладник всячески старался не придавать значения тому, что происходило здесь до сих пор, до приезда князей, и что должно было теперь снова возобновиться. Если подумать, то перед мужчинами он и не колебался бы, но тут была эта нежная девушка высокого рода, невольно нарушался берладницкий обычай не допускать к своим делам женщин, князь Иван даже опасался, что либо взбунтуются его берладники, либо просто не захочет ни один из тех, которые должны были нырять под лед, бросаться в прорубь, ссылаясь на то, что нарушен обычай, согласно которому женские глаза не могли наблюдать ни за их позором, ни за их геройством.
- Кто там у нас еще? - громко спросил Берладник, подавляя растерянность, которую никто в нем и не заметил. - Где тут киевлянин? Кузьма, ты здесь?
