Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
Екатерина II, канцлер А. П. Бестужев-Рюмин, Г.Г. и А. Г. Орловы
— Вы положительно все свои государственные обязанности решили посвятить хлопотам свахи, мой дорогой канцлер. Сначала Григорий Орлов, теперь император Иоанн Антонович.
— Вы отвергли первый прожект, ваше императорское величество, хотя, должен признаться, я руководствовался в нем не только государственными интересами, но и интересами вашей личной жизни.
— Посланник Купидона! Вы меня развеселили, Алексей Петрович! Вы — и мысли о тихой семейной жизни!
— Я должен восстановить свою репутацию государственного чиновника и вашего покорнейшего слуги, государыня. Я никогда не имел в виду личных отношений моей монархини — это было бы чистейшим безрассудством с моей стороны. Мною руководили совсем иные соображения.
— И какие же?
— Орловых много, ваше величество, они отважны, преданы вам и на редкость дружны между собой. Они могли бы послужить каждому монарху превосходной и надежной опорой в его нелегкой жизни, тогда как любая ссора, недопонимание, обида способны превратить опору во вражеское оружие. Чувствуя себя увереннее, они бы с еще большим рвением действовали в ваших интересах.
— Иными словами, вы имели в виду на всю жизнь обречь свою обожаемую монархиню на касту Орловых. Что же заставило вас отказаться от подобных соображений и притом так быстро?
— Ваше императорское величество, события после вашего счастливого и благословенного для России прихода к власти показали, насколько преданы вам ваши подданные.
— И следовательно?
— И следовательно, возникают иные масштабы заботы об укреплении престола уже в пределах, выходящих за границы России.
— Несчастный сумасшедший и международные вопросы? Вы не преувеличиваете, канцлер? Любому человеку достаточно бросить один взгляд на так называемого императора, чтобы убедиться — он совершенно неспособен к царствованию.
— Это не так уж и убедительно, ваше императорское величество. Современники утверждали, что в подобном состоянии находился государь Федор Иоаннович. Он иногда переставал узнавать окружающих, забывал их имена. Его главным развлечением было звонить в колокола, отрубать петухам головы и мазать теплой их кровью лицо и шею. Единственным не изменяющим ему проблеском сознания оставалась только его супруга — царица Ирина Годунова. Но ведь историки с полным почтением пишут о правлении благочестивейшего и благословенного царя.
— И вы решили предложить мне роль Ирины Годуновой?
— Ни в коем случае, ваше величество. Годунова не имела отношения к царскому роду.
— Как и я к царствующему российскому дому.
— Но к иному царствующему дому, а это огромная разница. Главное же, в России остается вопрос существования двух ветвей потомков царя Алексея Михайловича. Этим пользовались и могут пользоваться в будущем разные интриганы из России и всей Европы. Ваш брак с Иоанном Антоновичем положил бы конец подобным возможностям и никак не сказался бы на полноте вашей власти в государстве.
— Вы забываете, у Иоанна Антоновича есть еще два брата и у них те же права на престол, что и у него.
— С той существенной разницей, что объявленным императором является он один.
— Вы заставили меня рассмотреть этого человека. Он ужасен. Связать себя с ним? О, нет!
— И все же сопоставьте, ваше императорское величество, все «за» и «против». Вам свойственно холодное логическое мышление. При жизни Иоанна Антоновича вы никогда не будете чувствовать себя спокойно.
— Хорошо, я подумаю над вашими словами, канцлер. А пока извините — мне предстоит обед в семейном кругу. Я не хочу опаздывать.
— Разрешите откланяться, государыня.
— Гриша, ты знал, что ко мне прошел Бестужев, и вполне мог бы заглянуть до обеда.
— Помочь тебе, государыня, избавиться от непрошеного советника. Виноват, Катенька, как есть виноват. Заговорились мы с Алексеем Григорьевичем, о свете белом позабыли.
— Государыня, вас снова навестил канцлер. Вы нуждались в его советах?
— Это ревность, Алексей Григорьевич?
— Что в ней плохого? Это естественное чувство верного слуги, которому мешают служить его сюзерену. Так вы не хотите нам с Гришей сказать, в чем опередил нас канцлер?
— Ничего любопытного: речь шла об узнике Шлиссельбурга.
— О нем уже все, надо полагать, забыли.
— Канцлер уверен, что нет и что в любую минуту им могут воспользоваться для бунта против законного монарха.
— А кто может знать о его существовании, государыня? Помнится, батюшка говорил, его имени не было ни в каких государственных документах.
— Покойная императрица-тетушка специально об этом позаботилась. Канцлер Воронцов вспоминал, что монеты все переливались, печати государственные переделывались, деловые бумаги с именем Иоанна Антоновича собирались и высылались в Сенат. Мало того, все манифесты, присяжные листы, церковные книги, формы поминовения особ царствующего дома в церквях, проповеди было приказано сжечь. А особо важные дела хранить за печатью и никогда в описях не применять титула и имени Иоанна Антоновича. Для них придумано было название: «дела с известным титулом».
— И всего этого Бестужеву кажется мало. У него родился собственный прожект?
— Да. Он предложил идею моего брака с бывшим императором.
— С бывшим императором? Для вас, государыня?
— Я наотрез отказала ему, Гришенька.
— Вот, значит, как обернулся канцлер.
— Он имел в виду объединение двух ветвей потомков государя Алексея Михайловича и уверял, что это никак не скажется на моем единовластии.
— Вот как. А то, что былой император отлично знает свое происхождение и свои права, то, что он постоянно кричит о них, что ему никто не сумеет заткнуть рта во дворце, как его ни сторожи, об этом Бестужев не говорил? Не знаю, говорил ли вам об этом Никита Иванович Панин?
— Значит, верно, что надо искать выход, Алексей Григорьевич, значит, не так уж и не прав старик Бестужев.
— Верно. Только выход должен быть другой, на который у него ни преданности вам, ваше императорское величество, ни смелости не хватит. Не ему о вас заботиться, не ему!
ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ
…Оставшихся арестантов содержать по-прежнему, еще и строже и с прибавкою караула, чтобы не подать вида о вывозе арестанта; в кабинет наш и по отправлении арестанта перепортовать, что он под вашим караулом находится, как и прежде репортовали.
Предписание главному приставу при Брауншвейгской семье полковнику Вындомскому после тайной отправки императора Иоанна Антоновича из Холмогор в Петербург (Шлиссельбург). 1756…Если арестант станет чинить какие непорядки или вам противности или же что станет говорить непристойное, то сажать тогда на цепь, доколе он усмирится, а буде и того не послушает, то бить по вашему рассмотрению палкой или плетью.
Инструкция А. И. Шувалова — главному приставу князю Чурмаитееву. Из Петербурга в Шлиссельбург. Декабрь 1762…Ежели паче чаяния случится, кто б отважился арестанта у вас отнять, в таком случае противиться сколь можно и арестанта живого в руки не давать.
Указ Петра III — главному приставу князю Чурмантееву. 1 января 1762…Ежели паче чаяния случится, чтоб кто пришел с командою или один, хотя б то был и комендант или иной какой офицер, без именного за собственноручные Ее императорского величества подписанием повеления или без письменного от меня приказа и захотел арестанта у вас взять, то оного никому не отдавать и почитать все то за подлог или неприятельскую руку. Буде же так оная сильна будет рука, что опастись не можно, то арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать.
Инструкция Екатерины II при восшествии на престол Н. И. Панину, назначенному осуществлять главный надзор над узником в Шлиссельбурге. Сентябрь 1762ПЕТЕРБУРГ
Петергофский дворец
Екатерина II, Н. И. Панин
— Государыня! Государыня, у меня нет слов. Это ужасно. Ужасно и бессмысленно!
— О чем вы, граф? Прежде всего придите в себя? Вам дурно?
— Государыня, вы поручили мне опеку над бывшим императором Иоанном Антоновичем, и вот…
— С ним что-то случилось? Он бежал? Его пытались освободить? Он погиб?
— Государыня, это моя вина. Исключительно моя. Надо было внимательнее проверять караул, самому дознавать каждого офицера.
— Довольно, Панин. Я не хочу выслушивать ваши причитания, объясните толком, что произошло!
— Государыня! Иоанна Антоновича больше нет в живых…
— Так что же? В чем же причина вашего отчаяния? Я не понимаю вас, граф, вы стерегли или берегли бывшего императора, никому не нужного безумца с амбициями самодержца?
