Георгий Гулиа - Сулла
– Во-первых, я – консул.
– Об этом надо забыть, – сказал Руф.
Сулла проявлял крайнее нетерпение. Руф это отлично понимал. И он торопился.
– Сципион, о консульстве надо забыть. Эта должность потеряна для тебя, если даже мир перевернется вверх дном или станет дыбом. Об этом забудь и думай о своем спасении. Тебе предлагается выбор: или мы тебе отрубим голову…
Руф показал, как это делается, рассекая воздух ребром ладони. Повторил несколько раз, словно у Сципиона, как у восточного сказочного чудища, было пять голов вместо одной.
– Мне?.. Отрубить?.. На каком основании?
Руф улыбнулся:
– Как пленнику. Это право победителя.
Сципион повернул голову в сторону Суллы: тот сидел безучастный, будто все, что делается в этой палатке, его вовсе не касалось: раздобыл тоненькую палочку и ковырял ею в зубах.
– Это все?
– Нет, не все, – продолжал Руф. – Или мы отрубим тебе голову, или отпустим на все четыре стороны. Но с одним условием: ты подписываешь официальную декларацию о том, что уходишь на покой, в частную жизнь. Ясно ли я выразился, Сципион?
Сципион спросил:
– Сулла ничего не добавит?
– Нет, – небрежно бросил Сулла. – Надо кончать эту комедию!
– Мне будет дано время на размышление?
– Да, – сказал Сулла.
И кивнул Дециму. Центурион вышел на середину, обнажил меч и замахнулся им. Меч сверкнул, точно молния, и где-то вверху застыл. Застыл в ожидании приказа…
– У тебя есть время на размышление, – усмехнулся Сулла.
Руф позвал писца с пергаментом и чернильным прибором. По-видимому, писец был уже готов. Более того, у него на пергаменте написано все, что необходимо. Он положил декларацию перед окаменевшим Сципионом и вложил перо в его безжизненную руку.
– У меня отекла рука, – предупредил центурион, потрясая мечом.
Сципион знал, что шутки с центурионами плохи. И, не мешкая более поставил свою подпись. Красными чернилами.
– Никудышная, – сказал писец, демонстрируя Сулле подпись.
" – Сойдет, – буркнул полководец. – А теперь отведите его в Вольтурн, посадите на коня, дайте охрану и отправьте…
Сулла подумал. Почмокал губами.
– В Неаполь, – подсказал Руф.
– Пожалуй, – согласился Сулла. – Или куда ему заблагорассудится.
– У меня вилла в Этрурии, – проговорил Сципион, к которому стала прибывать жизнь.
– Успеешь. Потом, – ворчливо сказал Сулла. – Все?
– Да, – ответил Руф.
Сулла поднялся и вышел. За ним последовали его помощники.
Децим вежливо пригласил Сципиона к выходу.
– Конь ждет тебя, великий Сципион!
Но это унижение прошло мимо сознания консула – уже б ы в ш е г о, и он послушно поплелся следом за центурионом.
10
Консул Норбан выслушал сообщение о пленении и позоре Сципиона. Все подивились его спокойствию. Он объяснил, откуда оно: Норбан уже давно подготовился к печальному известию. Ему было ясно все с тех самых пор, когда ему сообщили о братании войска Суллы с солдатами Сципиона.
– Сципион сам себе вырыл могилу, – заключил Норбан. – Но мы этой ошибки не сделаем.
Он приказал провести смелую, очень смелую и неожиданную атаку против Суллы, пока тот еще празднует победу.
Пишут, будто унижение Сципиона произошло после битвы Норбана с Суллой. Но это не так. Между обоими событиями лежали день и ночь. Возможно, это и ввело в заблуждение не только многих квиритов, но также историков.
Итак, Норбан отдал приказ атаковать Суллу… А в это время уже сражались в своем месте Помпей и Красс, Метелл и Сервилий. И Долабелла…
11
Некий носильщик тяжестей принес удивительную новость: Сулла разбит, посажен в мешок и утоплен в Вольтурне. Носильщик ел хлеб с луком, сидя на приступке лавки башмачника Корда.
Зеленщик, сгорая от любопытства – он обожал, когда сажали в мешок кого-либо из сильных мира сего, – просил не торопиться, говорить все по порядку Он принес вина, чтобы носильщик пил, сидел спокойно и рассказывал все, как было…
– Очень просто, – говорил носильщик, коренастый, тридцатилетний, рябой и чумазый, жуя хлеб и похрустывая луком. – Этот Норбан влетел в лагерь, как вихрь, как буря мавританская. Сулла не ожидал. От удивления скулы ему свело. Он, значит, за меч. А меча-то нет! Он под кроватью. У них же своя кровать! Походная. Почище вашей. И вшей у них не бывает. И клопов тоже. Не как у нас.
Зеленщик и башмачник молча обменивались взглядами. Зеленщик не мог, как ни старался, скрыть своего крайнего любопытства, а Корд сопел потихоньку, слушал и не перебивал голодного рассказчика. А носильщик при воспоминании о вшах и клопах, пригубив вина из глиняной бутылки, вдруг начал проклинать свою постылую жизнь. Одни обжираются, спят без клопов, а другие только и знай себе, что скармливают свою плоть клопам да вшам и живут впроголодь. Вот обещали цены на хлеб снизить. Даже кто-то заговаривал о том, что надо, дескать, вовсе уничтожить плату за хлеб. Чтобы буханки бесплатно выдавались населению. Ан нет! Одни, значит, паштет из соловьиных языков едят, а другие с голодухи пухнут…
– Постой, – сказал зеленщик, – откуда ты взял соловьиные языки?
– Оттуда! – огрызнулся носильщик, который очень-очень клял свою постылую жизнь, жизнь бобыля-, жизнь муравья в человеческом обличье.
– Довольно, – остановил его Корд. – Запел свою жалобную песню. Можно подумать, что мы здесь объедаемся пулярками да каплунами. Мы, брат, тоже зубы на полках храним. Нас своими речами не разжалобишь. Сами готовы землю жрать. Понял?
Носильщик отпил вина и чистосердечно признался:
– Понял.
– Давай дуй дальше, – сказал зеленщик.
– Что – дальше? Этому, значит, Норбану… Нет, вру!.. Этому, значит, Сулле всадили кинжал в пупок… И Норбан испустил дух!
Зеленщик сплюнул:
– Да ты, брат, заговариваешься. Отставь вино в сторонку да скажи толком: кто кому всадил кинжал?
– Как – кому? Я же сказал: Сулле всадили.
– А может, Норбану?
– Нет, Сулле!
– А ты только что назвал Норбана! – уличал его зеленщик.
– Разве? – Носильщик почесал лоб грязными пальцами.
– Ты сказал: Сулла. Потом – Норбан. Потом опять: Сулла.
Носильщик обиделся. Перестал пить и жевать. Схватил свой нос и чуть его не оторвал, сморкаясь. Он сказал:
– Эти правители все на один лад. И мне все равно, кому дали ножа. Кто навсегда зажмурился. Мне плевать на них! Понятно вам?
Зеленщик при молчаливой поддержке башмачника все пытался урезонить носильщика: дескать, важно знать, кто убит, кто проиграл. От этого зависит даже цена на хлеб.
– Ну-у? – удивился носильщик. – В таком случае я подумаю. – Он так долго думал, что чуть не уснул. Его растолкал Корд.
– Любезный, – сказал он, – или ты вспомнишь, или катись отсюда. Слышишь?
Носильщик, кажется, слышал. И вскрикнул:
– Сулла! Сулла!
– Что Сулла, брат? Говори же!
– Он и убит. Точно! Чтобы Юпитер огнем сразил меня на этом самом месте!
Корд подал зеленщику тайный знак: дескать, пусть поскорее отвязывается этот тип. Дескать, надо словечком перемолвиться. Дескать, ничего более любопытного этот гигантский муравей не скажет…
И зеленщик с большим трудом спровадил носильщика, который обещал назавтра еще более удивительные новости.
Когда болтун исчез в глубине улицы, Корд сказал:
– Да, Криспа, видно, доставят на щите.
– Похоже, – согласился зеленщик, но тут же оговорился: – Если этот пьянчужка не врет.
И они принялись судить да рядить, что и как сложится, ежели убит Норбан. И что будет, ежели все наоборот, то есть ежели убит Сулла. На это ушло довольно много времени. Пока их не отвлекли покупатели.
12
У нас имеется полная возможность восстановить подлинную картину того, что случилось в долине реки Вольтурна. На этот счет имеются неопровержимые документы. Это необходимо сделать, по крайней мере, по двум причинам: 1) потому что «после Вольтурна» картина стала предельно ясной и все увидели и поняли, на чью сторону склонилась чаша весов, и 2) чтобы последующие события стали более ясными и не допускали двух толкований.
После того что произошло с Фимбрием и Сципионом, Норбан заявил: правы те, что утверждают, что из лисы и льва, сосуществующих в душе Суллы, всегда опаснее лиса. Лев есть лев, рассуждал консул Норбан, он надеется на свою силу и имеет дело с силой. А лиса пользуется оружием, не дозволенным среди порядочных людей. Поэтому она способна заморочить голову, усыпить бдительность и уже уснувшему врагу преспокойно перегрызть глотку.
Консул Норбан, как это явствует из документов, отдал приказ об атаке. Пусть лев покажет свои когти! Это лучше, чем лисий хвост – рыжий, облезлый, противный…
Момент для удара был выбран удачно: новое войско Сципиона не успело по-настоящему влиться в когорты и манипулы Суллы. Командование над бывшим войском Сципиона Сулла поручил Фронтану. В течение ближайшей недели предполагалось полное слияние двух войск. Поэтому к вечеру (в день пленения Сципиона) Сулла с воинами возвратился в лагерь. И тут же приказал копать еще один ров вокруг лагеря. Поздно вечером работа была в разгаре. Дозоры, высланные на север, восток и юг, не обнаруживали движения врага. В направлениях Вольтурн – Калым, Вольтурн – Капуя, Вольтурн – Кумы как будто все было спокойно. Ни Марий, ни Норбан, ни Телезин не высказывали ни малейшей активности. Сулла велел всю ночь копать ров, утроить бдительность, а Фронтану поскорее избавляться от неблагонадежных и готовить войско к движению на север, к Риму.
