Валерий Мухачев - Сын предателя
-Всё на компьютере клацаешь? - прервал молчание Володя.
-Да вот так и клацаю, - в тон ему ответил Николай Фёдорович. - Жизнь-то свою надо как-то подитожить.
-А есть что-нибудь почитать?
-Да вон сколько! Что, прямо сейчас хочешь посмотреть? Может сначала отметим твой приезд? У меня в холодильнике литр водки имеется.
Володя вмиг оживился, поднялся со стула, ещё раз окинул взглядом комнату, которая в отличие от первого этажа была и светлой, и просторнее казалась благодаря высокому потолку и небольшой печке. Спустились на первый этаж. За столом, после нескольких ста граммов, которые Володя сам себе наливал, он стал необыкновенно говорлив и теперь полностью походил на Николая Фёдоровича в молодости. Отец любовался сыном, слушал, иногда задавал короткие вопросы о семье, о внуке.
Душа его пела от счастья, что у сына всё в порядке, и не нужно беспокоиться о его житье-бытье. Иногда Володя спрашивал, как живётся отцу, но Николай Фёдорович только отмахивался, не желая отвлекать сына от рассказов о жизни его на чужбине.
Володя всё налегал на водку и после того, как в литровой бутылке осталась половина жидкости, вдруг перестал скрывать недовольство своей личной жизнью. Тут и тёще досталось, и тестю. Тесть не нравился тем, что был под каблуком у тёщи, а тёща не нравилась потому, что была против любви Володи к строительной профессии. Тёща хотела, чтобы Володя работал в Художественном Фонде в городе Акмоле, бывшем Целинограде, а Володя сбежал в Алма-Ату, чтобы с бывшим первым мужем тёщи и отцом своей жены строить дома.
Тёща жила в Акмоле со вторым мужем, который был Председателем Союза художников Казахстана. Сама она тоже была художницей, наверно, не бездарной, поэтому была о себе высокого мнения, как понял Николай Фёдорович из рассказов сына. Николаю Фёдоровичу, выпившему не больше ста граммов водки, было удивительно, что сын не пьянеет. Его нисколько не шатало, слова звучали чётко. У Николая Фёдоровича создалось впечатление, что сын научился пить много за время учёбы в Художественном училище.
Но Володя, в довершение к одному сюрпризу, ещё и закурил в комнате.
-Володя, может не надо воздух-то утяжелять? - извиняющимся тоном попросил отец, не терпящий курящих.
-Извини, папаня, забылся!
Николай Фёдорович, надышавшись масляными красками и скипидаром за свою жизнь, оберегал свои лёгкие, сколько было возможности.
После перекура во дворе, для которого они оба вышли из комнаты, Володя обнаружил, что кровать на первом этаже была одна, вторая была на втором. Володя наотрез отказался покинуть отца. Его после изрядной дозы водки тянуло на бесконечную беседу. Пришлось сооружать ложе из восьми стульев.
-Пап, откуда у тебя столько этих красавцев? - смеясь, спросил Володя по поводу стульев с мягким сиденьем бордового цвета.
-Так люди выбрасывают, чуть только расшатаются. А я ведь по образованию ещё и преподаватель труда!
Сутки пролетели птицей. Отец с сыном бегали по магазинам весь следующий день. Володя, обеспокоенный непритязательной одежонкой Николая Фёдоровича, обменял доллары на рубли и швырял их направо и налево, покупая костюмы, обувь, головные уборы, рубашки. Вечером оба с полными сумками вернулись домой. Николай Фёдорович чувствовал, что всё это богатство едва ли ему удастся износить, но не мешал сыну проявлять щедрость.
Кончилось тем, чем и должно было кончиться. Денег хватило на покупки, но не осталось на обратный путь. Николай Фёдорович втайне мечтал о том, что Володе по этой причине придётся остаться в Ижевске. Но сын из каких-то ещё глубин карманов выковырял бумажки, достаточные для билета до Свердловска. Там ещё продолжала жить жена Володи, у которой он и хотел занять денег до Алма-Аты. Такой "бисквит" Николаю Фёдоровичу становился непонятным, в душе его появилась боль за будущее сына. Но Володя уже собрал свой рюкзак, подхватил на плечо.
Проводы опять были без слёз, жарких объятий и только до трамвая. Николаю Фёдоровичу казалось, что он видит Володю в последний раз. Но не мог он себе позволить при людях сказать даже лишних напутственных слов, кроме пожелания счастливого пути.
глава 60
Первым посетителем, как почти и ожидал Фёдор, был лейтенант МВД. Раскосые глаза его смотрели настороженно, неулыбчиво, что Фёдора сразу напугало. Лейтенант осмотрел комнатушку, заглянул почему-то под кровать, под которой были в открытом ящике сложены деревянные колодки под разный размер - самое большое богатство сапожника.
-Сколько берёшь за туфли? - будто обухом по голове ударил милиционер. Неосторожно было назвать сумму, и неосторожно умолчать.
-Так всё зависит от доброты людской, - осторожно начал Фёдор.
-А с меня, например?
-А что вы хотите заказать, гражданин начальник? Я вообще-то по ремонту больше, - попытался улизнуть от скользкого разговора Фёдор. Ремонт он мог ещё осилить для такого большого начальника, который стоял перед ним. Но изготовление новой обуви, вероятнее всего бесплатно, могло оставить его без надежды зарабатывать на хлеб. Ведь следующими пошли бы все те, от кого могла зависеть возможность задержаться и в этом бараке, и в этом посёлке.
Но лейтенант, которому впервые удалось увидеть живого сапожника во вверенном ему районе, собирался именно подремонтировать обувь его жены. Он только напускал побольше строгости своему лицу, опасаясь, что сапожник окажется не настоящим и только окончательно испортит туфли. Видно, впечатлением первым он остался доволен и решился из-за спины вывести на свет жену, маленькую казашку, более похожую на школьницу из седьмого класса.
-Вот на эту ногу, вот эти туфли! - показал милиционер пальцем, будто его жена была не только немой, но и больше походила на манекен. Фёдор знал, что прикасаться к чужой жене не желательно, тем более - лейтенанта, поэтому он на глаз определил рисунок ступни маленькой женщины, осмотрел стоптанную подошву и порванные места. Ремонт по его опыту был не таким уже и сложным, но он глубокомысленно осматривал и осматривал обувь, качал головой, прижмуривал глаз, наконец медленно проговорил:
-Однако работы много, спешить не буду, чтобы не испортить.
-И сколько? - нетерпеливо спросил лейтенант, приобретая вид заинтересованного торгаша. Лицо его напряглось, он уже не походил на начальника, от которого что-то в судьбе Фёдора зависело. О, великое дело быть мастером в дефицитной профессии! Вот так всегда - сначала давят на Фёдора обстоятельства, а потом он эти обстоятельства приручает!
-Как же я могу с вас деньги-то брать, гражданин начальник, - скромно потупясь, мягко возразил Фёдор, - сколько изволите отщипнуть от своего, столькому и будем благодарны.
-Ну, какой же я тебе - гражданин! - осклабился лейтенант. - Теперь я тебе - товарищ лейтенант и не начальник! Ты ведь теперь - вольный! Ну, когда работу сделаешь, сочтёмся.
Лейтенант проследил взглядом, куда Фёдор поставил туфли и закончил:
-Хорошо сделаешь, принесу ещё.
После этих слов он подтолкнул жену к выходу, дверь за ними захлопнулась, и Фёдор облегчённо вздохнул.
Надя сидела на кровати во время этой встречи, не шевелясь и глядя на свои ладони, будто в них обнаружилось что-то таинственное. Страх, неизбывный от столкновения с владельцами погон, так извратил её, что уже не могла она демонстрировать чувства достоинства в малой степени. Вертухай в лагере держал её в положении рабыни столько времени, что извратилась её душа. И если бы лейтенант положил на неё глаз, не смогла бы она найти силы отказать в чём-либо. Да и Фёдор бы по привычке сделал вид, что ничего не случилось.
И когда лейтенант милиции покинул барак, Надя начала свободно дышать всей грудью. Ей и в голову не приходило, что время её ушло, бояться уже нечего, потому что предательские морщины превратили её благополучно в бабульку. И после ухода лейтенанта стало казаться, что они оба действительно - вольные, и лейтенант действительно заплатит за работу.
В этот год наехавший народ поднимал тракторами целину в каком-то радостном упоении. Многие жили в палатках, многие тут и женились. Особенно в этом преуспели "зэка". Уж им-то, в основном потерявшим свои семьи, хотелось и ласки, и наверстать упущенное. Кто-то, если надеялся на верность жены или хотя бы родственников, детей своих, чаще возвращались назад, повстречавшись с отчуждёнными взглядами тех, с кем начинали идти по жизни, кого качали на руках, целовали перед сном и учили первым словам.
Фёдор Иванович однажды потерял покой, встретив в магазине девушку лет двадцати, красивую, несмотря на излишне длинный нос. Всё остальное - и волнистые, чёрные волосы, тёмнокоричневые глаза под вопросительными бровями, аккуратные тонкие, в ниточку, губы - всё это пахнуло таким знакомым и родным, что он встал в проходе, широко раскрыв свои глаза и, не мигая, смотрел на стройную красавицу. Девушка посмотрела куда-то в грудь старика, как будто даже сквозь его истончённое лагерной жизнью тело и, не спеша, проплыла к выходу.
