Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая
Кончились заморозки, растаял ледяной дворец. Ника нашла новый «шалаш», тоже под сводом кустарника, но в другой стороне. Она показала его подружкам, и они стали играть здесь втроем, приносили кукол и медведей, расставляли на расстеленной рогожке игрушечную посуду.
Погода никак не могла устояться. То светило солнце, и, казалось уже, что зиме наступил конец, то снова надвигались тучи, сыпал дождь, море вздувалось темными с белыми барашками волнами и гремело где-то далеко внизу.
В конце февраля поднялась мокрая метель. Снег выпал, но пролежал не долго. Он сохранился отдельными пластами, потемневший и ноздреватый, лишь в самых затененных местах.
Чуть только подсохла земля, девчонки полезли в свой шалаш, и обнаружили в глубине под кустарником такой пласт.
Они поползли к нему с намерением хоть напоследок слепить снежную бабу. Ведь, как известно, мокрый снег хорошо лепится.
Колючие ветки мешали продвигаться вперед, цепляли за одежду, лохматили волосы. У Тани уже краснела через щеку красная полоска, Ника уколола палец, и, время от времени высасывала выступавшую капельку крови. Вера ползла на четвереньках первой, отгибала самые длинные прутья, и держала до тех пор, пока девочки не собирались возле нее.
Но чем ближе они приближались к заветной цели, тем все более странным казался им снежный пласт. Он был ослепительно белым, он даже светился удивительным серебряным светом, а этого не могло быть.
Через минуту все разъяснилось. Это был не снег. Это расцвели подснежники.
Цветы стояли невысокой стенкой. Ослепительно белый колокольчик плотно прислонялся к такому же белому колокольчику, прохладному и спокойному в сознании собственной красоты. Казалось, еще минута, и они начнут издавать чуть слышный звон, так они были хрупки, словно сделанные из тончайшего фарфора.
— Подснежники! — ахнула Таня, — чур, вот эти мои!
Но Вера степенно возразила, что подснежников много и хватит на всех.
Ясное дело, глупые девчонки обнесли все, до последнего цветочка и, счастливые, с полным сознанием выполненного долга, потащили букеты домой.
С утра девочки уходили в школу, Ника гуляла одна. Выходила на склон, садилась на густую прошлогоднюю траву, сидела в терпеливом ожидании чуда.
Здесь, редко расставленные, росли старые кряжистые деревья. Стволы их были темны, кора растрескалась. Из земли местами выпирали скрученные толстые корни, кроны деревьев была не высоки, но раскидисты.
Возвращаясь однажды с прогулки, Сергей Николаевич подошел к крайнему дереву, пригнул ветку и внимательно осмотрел.
— А вот здесь, Ника, скоро произойдет чудо.
— Какое, какое чудо? Нет, ты скажи, какое, — прыгала она вокруг него.
— Потерпи, и сама увидишь, — коротко сказал отец, и перестал говорить на эту тему.
С тех пор Ника приходила сюда с Дымком в ожидании обещанного чуда, садилась на сухую прошлогоднюю траву, сидела тихо, обтянув платьем коленки. Дымок укладывался рядом, и вскоре начинал дремать. А чудо все не наступало и не наступало.
Но и без всякого чуда здесь было необыкновенно хорошо. Продувал легкий, уже нагретый солнцем ветерок. Вдалеке заливалась трелью невидимая птица. Временами она умолкала, и ей отзывалась другая, дальняя. Ника не знала, что это за птицы.
Пологий склон, уже зазеленевший, уводил вниз к морю, и море лежало там, внизу, радостное и спокойное, насыщенное синью и светом, странно приподнятое.
Ника, если бы ее спросили, наверное, не смогла бы оценить красоту этого мира. Она как бы находилась внутри него, она была его частью. Этот мир был дан в подарок, но не как внезапный сюрприз к определенному дню, а постоянный, и потому привычный.
В тот день, когда Ника не думала о папином чуде, позабыв о нем, оно и свершилось. Они пришли с Дымком на привычное место, и сердце ее слегка сжалось от сладкой, едва ощутимой боли, таким почти непереносимо прекрасным оказалось то, что она увидела.
Каждое дерево, каждая веточка на нем, распустились белыми, с нежным розовым оттенком, цветами. Благоухание, как невидимое облако, плыло над склоном. Ника медленно пошла вниз по молодой траве, за ней, торопливо перебирая лапками, тяжело бежал толстый неуклюжий щенок. Она приблизилась к деревьям и оказалась в их странной, невесомой тени. Цветы были необыкновенно нежны, почти прозрачны, с тонкими прожилками.
Каждый лепесток их слегка вздрагивал, словно смеясь и радуясь собственной красоте. Небо и море сквозь розоватую белизну казались еще синей, чем были на самом деле.
В Крыму зацвел миндаль. Началась весна.
8
Травка, цветочки, — все это хорошо и даже здорово, но кушать что-то тоже надо было. Малярные работы в совхозе «Кастель» закончились. Баню так и не выстроили. Торчал посреди поселка остов красного кирпича, смотрел с упреком на мир пустыми глазницами окон.
Но директор совхоза не разделял пессимистического настроения Сергея Николаевича.
— Нет в данный момент малярных работ, Сергей Николаевич, — бодро сказал он, — меняй профессию.
Сергей Николаевич удивился, поднял бровь, сел глубже на стуле в директорском кабинете.
— Это вы только сейчас придумали?
Но Петр Иванович не стал заострять внимания на проскочившую в голосе Уланова саркастическую нотку.
— Мне помнится, — переложил он с места на место какую-то бумажку на столе, — вы говорили, что вам доводилось заниматься садоводством.
Сергей Николаевич поморщился.
— Да бросьте, какой из меня садовник, я дилетант.
Но Петр Иванович сделал вид, будто не слышал последнего замечания. Пошарил на столе, нашел бумажку, молча прочел содержимое, положил документ перед собой и решительно накрыл ладонью.
— Дело вот, какое. Поступило указание сверху, — Петр Иванович поднял указательный палец, — сажать по всему Крыму цитрусы. Вы понимаете: лимоны, апельсины, мандарины, грейпфруты всякие. Но, главным образом, лимоны.
— Я-то тут при чем? — почти враждебно спросил Сергей Николаевич.
— А вот именно вам мы и хотим предложить заняться этим делом. Временно, пока строится баня. Тася!!! — внезапно закричал он.
На пороге незамедлительно появилась секретарша Тася.
— Позови Пал Саныча, — приказал директор.
Павел Александрович был главный агроном совхоза. Вскоре он явился, и они вдвоем взялись за Сергея Николаевича. Сулили златые горы. Рабочих копать траншеи выделят, постоянный оклад младшего агронома дадут, оклад Наталье Александровне, как помощнику, тоже не помешает. Наконец, есть возможность переехать с четвертого участка в центральную усадьбу. На электростанции недавно освободилась хорошая комната.
От такого посула Сергей Николаевич дрогнул, но продолжал сопротивляться. Он упирал, главным образом, на свою полную некомпетентность в деле выращивания цитрусовых растений.
Пал Саныч, одетый по случаю наступившей весны в чесучовый костюм, круглый, как шарик, бритый, добродушный, с ручками, аккуратно сложенными на животе, посмеивался.
— Ты, Сергей Николаевич, главное, не дрейфь. Цитрусы, они, знаешь, как растут?
— Как?
— Корнями вниз.
И все трое стали смеяться тому, как ловко «купил» Сергея Николаевича главный агроном.
— Ты скажи спасибо, — Пал Саныч с трудом нагибался вперед, хватал руку Сергея Николаевич и тянул ее книзу, — что мы тебе кок-сагыз не предлагаем сажать.
— Это еще что за зверь? — настороженно спросил Сергей Николаевич.
— О, это брат, потрясающая штука… Ты осенью вот такие здоровенные одуванчики видел? — Пал Саныч растопырил короткие пальцы, округлил и показал размер с детскую голову.
— Ну, видел.
— Если стебель сломать, молочко протечет. Советские ученые пришли к выводу, что это молочко есть чистый каучук. Принято решение сеять кок-сагыз. Ясно?
— Шутите, — недоверчиво косился Сергей Николаевич.
— Отнюдь, — кольнул его торжествующим взглядом Пал Саныч, — поступило распоряжение засеять кок-сагызом по всему Крыму (слава Богу, не у нас, а в степном районе) сто гектаров плодородных земель. Каучуковая независимость, это вам шуточки, нет?
В глазах главного агронома плясали, грозили вот-вот выскочить веселые чертенята. Сергей Николаевич так и не понял, серьезно он говорит или пускает шпильки по своему обыкновению. Веселый человек был Павел Александрович.
«Да черт с ними, — думал Сергей Николаевич, — цитрусы, так цитрусы. Пока на кок-сагыз не отправили. Все равно деваться некуда».
И он дал согласие перейти на новую работу.
В тот же день Тася повела Сергея Николаевича смотреть комнату. Они поднялись к электростанции. Было тихо, дремотно возле белого здания, замеченного Натальей Александровной в первое утро ее пребывания в Крыму. Движок не работал, казалось, здесь нет ни души. Но Тася поднялась на крыльцо, постучала в дверь, и на пороге появился электрик Алеша, некогда претерпевший необычайное приключение в бане. Застенчиво улыбнулся, спохватился и пожал протянутую руку Сергея Николаевича. Выслушал от Таси распоряжение директора и повел их показывать свои владения.
