Александр Волков - Чудесный шар
Алексей Горовой угрюмо сидел в телеге между двумя конвоирами. Мушкатер знал, какая страшная участь его ждет.
«Нет, врете, проклятые, – думал Алексей, – еще не пришел мой час!..»
Надвигались сумерки. Дорога была безлюдна.
«Сейчас самое удобное… – Алексей оглядел соседние телеги. – В Питер привезут – поздно будет. А ну, с богом!..»
Руки арестованного были связаны за спиной, но он толкнул конвоира плечом с такой силой, что тот слетел с телеги. Горовой спрыгнул вслед за ним и бросился в лес. Конвоиры быстро опомнились и выстрелили по беглецу. Они не целились, думая лишь о том, чтобы не быть обвиненными в пособничестве. Когда подбежали чиновники, встревоженные выстрелами, преследовать Горового было поздно: беглец скрылся в лесу.
В Петербург приехали поздно. Тройки подъехали к зданию Тайной канцелярии на Мойке. Арестованных развели по камерам. Трофим Агеич сидел в чулане на соломе, сжав голову руками.
Должность коменданта Ново-Ладожской тюрьмы опять казалась ему необычайно завидной: удобный халат, спокойное сидение с трубкой в кабинете или в садике среди клохчущих кур; неторопливый ежедневный доклад Семена, выпивки с попом…
«Рай, рай земной… Смутил же дьявол на старости лет…»
Прошло несколько дней. Майор вернулся с очередного допроса. Сняв и бережно разостлав мундир на соломе, он готовился пообедать хлебом с водой, как вошел тюремщик и объявил, что Рукавицына требует сам Шувалов.
Позеленев со страху, майор трясущимися руками натянул мундир и напрасно пытался застегнуть пуговицы. Тюремщик помог ему и стряхнул с мундира соломинки.
У крыльца стояла карета, сквозь стекла которой майор увидел Шувалова. Трофим Агеич подошел к карете, но, когда ему предложили войти, со страху заупрямился.
– Недостоин, ей-богу, недостоин, – бормотал он, пятясь.
Сердитый окрик из кареты привел его в себя. Пугливо озираясь, майор кое-как влез и встал в чрезвычайно неудобной позе. Но Шувалов сделал знак сесть, и он нерешительно опустился на сиденье против вельможи. Тот смотрел на Рукавицына с любопытством. Ему казалось странным, как такой робкий, забитый офицер решился на отчаянное дело, заинтересовавшее самое императрицу.
– Слушай меня, майор, – сказал Александр Иванович, кладя ему руку на колено. От прикосновения вельможи колено Рукавицына подпрыгнуло. – Ты сейчас поедешь к государыне. Она желает тебя видеть.
Непреодолимая тошнота поднялась к горлу Трофима Агеича.
– Твои преступления беспримерны, – продолжал Шувалов. – Но я знаю, что в этом деле принимал участие Александр Борисыч. Так вот, пойми меня, майор! Когда будешь докладывать о своем деле государыне – ни слова о Бутурлине! Ссылки на него только ухудшат твое положение. Если же выполнишь мой приказ, я сделаю все для смягчения твоей участи.
– Слушаюсь, ваше сиятельство, – дрожа, отвечал майор. – Вы мой отец и благодетель, и ваши приказания для меня священны…
«Однако Александр Борисыч ловок… – думал Шувалов. – Постарался для дружка Маркова, запугал дурака. Но дела против него затевать не буду – человек сильный…»
Карета остановилась у Летнего дворца. Потея от страха, Рукавицын шел за Шуваловым по длинной анфиладе зал. Перед массивной резной дверью кабинета императрицы он остановился и схватился за грудь.
– Не трусь, майор, входи, – подбодрил его Шувалов.
Рукавицын шагнул в кабинет и замер, не смея поднять глаза. Елизавета Петровна сидела за письменным столом, разбирая бумаги.
– Подойди ближе, майор, – послышался голос императрицы, прозвучавший в испуганном воображении Рукавицына как раскаты отдаленного грома. – Расскажи нам, как это ты столь важного арестанта упустил?
– Виноват, ваше величество! – вскричал майор, падая на колени. – Божеское попущение… Не иначе, околдовал он меня…
– Встань и изложи все по порядку.
Майор начал рассказ, который после многих допросов приобрел некоторую связность. Помня наставления Шувалова, он ни словом не упомянул ни о Бутурлине, ни о его посланце Морозове. Рукавицын повествовал о разговорах с узником, о том, как он испугался, услышав впервые о его прожекте, и как арестант ловко усыпил его страх и несбыточными обещаниями склонил к сообщничеству с собой.
Закончил майор описанием шара, рассказал, как наполняли его дымом и как шар поднялся и улетел, унося узника.
За время длинного рассказа Трофим Агеич освоился с обстановкой, и голос его зазвучал тверже. Елизавета внимательно слушала майора, лаская кудрявую белую болонку. Иногда она прерывала его вопросами. Рукавицын кончил.
– Как тебе все это кажется, Александр Иваныч? – обратилась императрица к Шувалову.
– Не знаю, что и сказать, ваше величество, – пожал плечами Шувалов. – Прямо какое-то небывалое дело.
– Вот-вот, именно небывалое, – обрадовалась Елизавета удачно найденному слову. – И я приказываю, именно приказываю, считать все это дьявольским наваждением и всякий розыск по этому делу прекратить! Ты согласен со мной, майор?
– Прошу покорно простить меня, ваше величество, но ведь мы все в крепости видели, как Ракитин полетел…
Вид майора выражал сомнение, и царица начала горячо убеждать его:
– Подумай, майор, какие ты несмысленные вещи говоришь! Ну, можно ли подняться на небо на пустом мешке да еще с дымом? Ты бы, например, поднялся?
– Упаси господи, ваше величество!
– Вот видишь, – довольным голосом произнесла Елизавета, гладя болонку. – Сознаешь теперь, что я правду говорю?
– Истинную правду, ваше величество! – гаркнул майор.
В голове его происходила страшная путаница. Ведь он собственными глазами видел, как улетел Ракитин. Мало того, мушкатер Горовой разбил при этом сыщику голову. Но с другой стороны, говорит императрица, первое лицо после Бога, и верить ей подобает, как Богу. Рукавицын начал склоняться к мысли, что никакого полета действительно не было.
– А ты как думаешь, Иваныч? – обратилась царица к Шувалову.
– Мудрость вашего величества превосходит человеческое разумение, – почтительно склонился Александр Иванович. – Я не нахожу слов…
«Ну вот и его сиятельство, – подумал майор. – Значит, правда… Эх я, дурак, а туда же – в генералы!..»
Императрица самодовольно улыбнулась.
– Бог человеку назначил ходить, и против его воли спорить никому не позволено. Понимаешь, майор?
– Так точно, ваше величество!
– Если бы Господь хотел, чтобы мы летали, он бы нам крылья дал на манер журавлиных, только побольше. Тебя не виню: трудно человеку бороться с бесовскими обольщениями. Но почему ты попа не слушал? Ведь он тебя предупреждал.
– Виноват, ваше величество! Я думал, он с ума спятил.
– Устами младенцев и безумных Господь глаголет истину. Жаль, что доношение запоздало. Кстати, Иваныч, что с попом?
– Окончательно свихнулся, ваше величество.
– Жаль, жаль! – Елизавета перекрестилась. – Это был достойный служитель Бога, одаренный даром пророчества. Я бы его в дворцовую церковь взяла. Назначить его жене приличный пенсион, а дочерям подыскать женихов из духовного звания. А вот насчет тебя, майор… (У Рукавицына потемнело в глазах, он затаил дыхание.) Преступление твое беспримерно: ты нарушил все гражданские и воинские установления и заслуживаешь смертной казни… (Рукавицын с трудом держался на ногах.) Но бесовские обольщения сильны, трудно с ними бороться человеку, а посему… – Императрица после долгой паузы повернулась к Шувалову. – Повелеваю: Рукавицына, разжаловав в капитаны, отправить помощником смотрителя Оренбургской… нет, дальше!.. Семипалатинской тюрьмы без права увольнения от должности даже до самой смерти…
– Матушка! Благодетельница!.. – Трофим Агеич хлопнулся об пол и с радостными слезами пополз к ногам царицы.
– Встань, капитан, – приказала Елизавета, – и помни: твоя судьба у тебя на языке. Станешь болтать, ну тогда… Иди, и чтоб я о тебе больше не слыхала!
Рукавицын, еще не веривший, что избавился от казни, шатаясь, вышел из кабинета.
– Весь прочий персонал из Новой Ладоги и караульный взвод, – продолжала Елизавета, – разослать по отдаленным тюрьмам со строгим наказом молчать о происшедшем дьявольском наваждении. И предписываю тебе, Александр Иваныч, чтобы ни в «Ведомостях», ни в книгах об этом деле ни слова и чтобы в народе разговоров не было. Надеюсь, ты так же хорошо, как я, понимаешь, что все толки об этом происшествии поведут к вредному смущению умов.
Шувалову все стало ясно, и он не мог не восхититься практическим умом Елизаветы. Да, это хитрое, неслыханное дело надо замолчать, так замолчать, чтобы о нем и следа не осталось в памяти народной. Ведь если воздушные сообщения получат широкое распространение, как это подорвет веру в Бога у русских людей. Они свято верят, что летать по небу могут только Бог и его ангелы. На небо вознесся Иисус Христос во всей славе своей после воскресения из мертвых. А подрыв веры в Бога неминуемо приведет к подрыву веры в незыблемость царской власти. Опасна, опасна затея непрошеного инвентора!
