Эвелин Энтони - Елизавета I
Пока королева и её советники искореняли заговор в Лондоне, армии, собранные на севере, чтобы её низложить, прошли через четыре графства, но им не удалось ни приобрести новых сторонников среди простых людей, ни освободить Марию Стюарт. Народного восстания, на которое надеялись мятежники, так и не произошло. Мятежные графы и их сподвижники, усталые, подавленные и деморализованные слухами о мощи войска, высланного навстречу им Елизаветой, проезжали через молчаливые села и города под неприязненными взглядами людей, которые выслушивали их воззвания и расходились. Большинство англичан сохранило верность Елизавете; им были безразличны и династические притязания Марии Стюарт, и реставрация религии, обряды которой уже почти двадцать лет не исполнялись. Народу не было известно о Марии почти ничего; знали только, что она принесла в Шотландию смуту и кровопролитие и в конечном счёте лишилась трона. Между тем преимущества правления Елизаветы — процветающая торговля, работа для всех и мир — были очевидны повсюду.
Народ не желал иметь дела с бунтовщиками, и в Тадкастере графы Нортумберлендский и Вестморлендский остановили свою редеющую армию и отдали приказ отступать. К январю мятежников прижали к шотландской границе, и проживавшие на приграничных землях сторонники Марии Стюарт предоставили им убежище. В том же месяце сводный брат Марии лорд Джеймс был убит человеком, сводившим с ним личные счёты, и отец Дарнли Ленокс стал регентом при своём внуке, младенце-короле Иакове. Между мятежными английскими графами, которых поддерживали шотландцы-католики, и новым шотландским правительством немедленно завязалась ожесточённая междоусобная борьба. Однако в Англии с мятежом было покончено. Оба его вождя бежали; шотландская королева находилась в Ковентри, её бдительно охраняли, и страже было приказано в случае попытки к бегству её убить; а Норфолка заключили в Тауэр.
Большинство мятежников удалось выследить и взять в плен; сотни исповедовавших католическую веру дворян и тысячи их приверженцев ожидали в тюрьмах решения королевы об их участи. Решение это было таково, что стало ясно: Елизавета действительно дочь своего отца.
Никто никогда не считал её жестокой; Сесил и Лестер, которым казалось, что они так хорошо её знают, были удивлены и поражены той мстительностью, с которой она отнеслась к своим врагам, когда они оказались в её власти. Сидя в Зале совета Уайтхоллского дворца, она, Елизавета, глядя в лицо своим советникам, среди мёртвой тишины сообщила, как она предполагает поступить с изменниками.
— Одиннадцать лет, — заявила она, — я царствовала милостиво. Не так давно я показывала некоторым из вас мои руки и хвалилась тем, что на них нет крови моих подданных. Теперь выяснилось, что некоторые из моих подданных не ценят оказываемой им милости; они предпочли мне мою кузину с её замаранной репутацией, которая к тому же показала себя как никуда не годная правительница. Более того: чтобы посадить её на моё место, они обратились за военной помощью к Испании. Благодаря тому, что большинство моего народа и вы, милорды, остались мне верны, их замысел потерпел неудачу. Теперь они должны поплатиться за это, как поплатились их отцы, когда они подняли мятеж против моего отца, короля Генриха.
Большинство из присутствующих хорошо помнили религиозное восстание, о котором она говорила, — то была последняя попытка спасти католическую веру от яростных гонений, которые обрушил на неё Генрих VIII. Они также не забыли и то, что, подавляя это восстание, король залил весь север Англии кровью.
Королева между тем продолжала говорить; её голос был искажён гневом, а чёрные глаза пылали яростью.
— Никто из тех, кто обладает землёй или капиталом, не будет казнён. Они заплатят за свою жизнь всеми своими богатствами, до последнего пенни. Что же касается тех, кто за ними последовал, каждый десятый из них будет повешен.
Минуту все молчали, а затем вперёд вышел Хандсон.
— Я желал бы довести до сведения вашего величества, — произнёс он, — что милорд Сассекс предложил поступить прямо противоположным образом. Он предлагает покарать тех, кто по своему положению и образованию должны были знать, что восставать против вас не следует, и проявить милость к их фермерам и солдатам. Это невежественные крестьяне, госпожа, которые лишь последовали за своими лендлордами. Будет ли справедливо повесить их — да ещё в таком количестве — а знати и дворянам позволить уйти восвояси?
— Мы живём не в средние века, — возразила ему Елизавета. — Те, кого вы именуете невежественными крестьянами, должны понять, что они прежде всего мои подданные. Повесить их будет справедливо, так как, даровав им жизнь, мы от этого ничего не выиграем. Если они не желают быть верными мне из любви, милорд, я заставлю их хранить мне верность из страха. Сассекс, возможно, хороший полководец, но плохой юрист. Если мы казним землевладельцев, государство будет не вправе претендовать на их владения. А мне эти владения нужны. Они подняли этот мятеж, и, видит Бог, я постараюсь, чтобы они возместили мне причинённые убытки.
— Касается ли ваше решение шотландской королевы, ваше величество? — решился наконец спросить Сесил. Для него было непостижимо то, что, приговорив к смерти сотни англичан, она даже не назвала истинную виновницу происшедшего.
Губы Елизаветы гневно сжались:
— Она не моя подданная; её не связывает со мной ничто, кроме собственного чувства чести. Если вы опять заводите свою песню насчёт необходимости покарать шотландскую королеву, я отвечу вам раз и навсегда. Она будет помещена под более строгую охрану, но это и всё.
— А Норфолк, госпожа?
Елизавета повернулась к Лестеру, задавшему этот вопрос. Он всегда ненавидел герцога Норфолкского. Теперь настал момент, когда он может отомстить человеку, который годами его оскорблял или смотрел на него как на пустое место.
— Я заключила герцога в Тауэр за попытку вступить в брак без моего согласия; я пощадила его и оставила в живых, потому что он обещал никогда больше не писать шотландской королеве и не общаться с ней. Бумаги синьора Ридольфи свидетельствуют о том, что он нарушил своё слово и был причастен не только к этому восстанию, но и к заговору, целью которого было призвать испанцев вторгнуться в Англию и умертвить меня. Вам всё это известно, милорды. Норфолк предстанет перед судом по обвинению в измене; в том случае, если вы признаете его виновным — а я полагаю, что так и будет, — он будет казнён. По справедливости ему следует болтаться как собаке на виселице рядом со своими приспешниками. Вы удовлетворены, милорд Лестер?
В ответ Лестер вкрадчиво улыбнулся.
— Если это удовлетворяет вас, ваше величество, — сказал он.
По личному указу королевы было повешено восемьсот англичан низкого происхождения. Во всех городах и селениях северной Англии стойл и виселицы, на которых раскачивались трупы; целые деревни стирались с лица земли; поместья богатых мятежников конфисковывались, а их владельцы долго гнили в темницах и после того, как они выплачивали за себя выкуп. Елизавета наказывала своих подданных с яростью ревнивой женщины, мстящей неверному возлюбленному. Она гордилась любовью народа к себе; она разъезжала по всему государству, посещала города и университеты, демонстрировала себя народу и просила взамен верности. Она была мудрой правительницей и сделала своих подданных богаче, а страна процветала как никогда в прошлом, и поэтому она не могла простить и забыть того, что часть её подданных предпочла ей кого-то другого и обратила против неё оружие. Она мстила им, не испытывая ни малейших угрызений совести. Тем более удивило её советников то, что, приговорив без раздумий к смертной казни сотни людей, она никак не могла решиться предать смерти Норфолка.
Его судили и признали виновным; ожидалось, что королева подпишет смертный приговор. Узнав о постановлении суда, она выразила своё удовлетворение и провела вечер, танцуя с сэром Томасом Хениджем и играя в карты с Лестером, который проиграл ей большую сумму денег. Елизавета была в таком хорошем расположении духа, что даже изъявила готовность отсрочить уплату долга чести до следующего дня. Всё в ней было великолепно и всё дышало безмятежностью — от выбора нового платья, которое сверкало серебряной парчой и жемчужным шитьём, до знаков расположения, которыми она осыпала своих фаворитов, со смехом кокетничая с ними обоими по очереди. Но когда следующим утром Сесил вошёл к ней со смертным приговором Норфолку, она отказалась его подписать.
Её лицо было землистого цвета, под глазами залегли тёмные круги. Она казалась такой больной и измождённой, что Сесил не на шутку встревожился. Когда он положил перед ней приговор Норфолку, её рука взяла перо, обмакнула в чернила и замерла. Смерть не казалась ей страшной, а пытка — отвратительной. Чтобы добиться у несчастного Бэйли ключа от шифра Ридольфи, пришлось выломать ему все суставы, и Елизавета спокойно выслушала отчёт об этом допросе и даже взглянула на корявый крест, поставленный жертвой на протоколе, потому что изувеченная рука Бейли не могла вывести подпись.
