Наталья Павлищева - Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
— Да не урод он, не красавец, конечно, но лучше… лучше Петра Федоровича.
— А Аннушка — Понятовского?
И снова надежда звучала в голосе государыни, окажись девочка в Понятовского, знатной красавицей бы выросла. Пока она была хороша, как все маленькие дети.
Великая княгиня только пожала плечами, и пусть императрица думает что хочет.
Та махнула рукой:
— Ну и ладно, от кого родила, от того родила. Больше не рожай, Петр не простит. Я о другом мыслю…
Невестка молчала, понимая, что перебивать нельзя, сейчас прозвучит что-то очень важное.
— Ехать тебе домой или еще куда никак нельзя. Петр дурак, он Лизку на престол притащит, а саму Россию Фридриху в подарок преподнесет! При моей жизни тому не бывать, а вот после смерти каково будет?
И снова молчала великая княгиня, только слушала.
— С Бестужевым о чем сговаривалась? Меня с престола убрать?
Екатерина невольно вскинула на Елизавету Петровну глаза:
— Нет! Нет, только не это! Напротив, думали, как после… как потом быть…
Язык не поворачивался говорить о смерти нестарой еще женщины, хотя все прекрасно понимали, что долго Елизавете Петровне не протянуть, приступы все чаще, боли сильнее, а перерывы между ними все меньше…
— Что удумали? — Государыня спросила спокойно, она тоже хорошо понимала, что недолго осталось. — Петра императором нельзя, Россию погубит, а Павла назвать, так при нем Регентский совет нужен. Снова тот же Петр будет либо Воронцов вон сам, как Бирон.
Глаза государыни чуть сверкнули:
— Тогда тебе и вовсе не выжить. Ты живешь, пока я жива, а после — пока императрица, запомни это.
Елизавета Петровна вдруг указала ручкой на стоявшее совсем рядом кресло, хотя Екатерина и так сидела недалеко. Но, видно, теперь разговор должен пойти уж совсем секретный. Екатерина пересела…
— Как помру… — государыня жестом остановила протест невестки, — как помру, Петра сразу прочь, не то он тебя в монастырь отправит. Ты думаешь, я по своей воле побежала Анну Леопольдовну скидывать? Нет, выбора у меня не было, либо я ее, либо она меня. И зла на нее не держала, а вот пришлось загнать дуреху подальше. Скинешь Петра, близко не оставляй и в Голштинию не пускай. Он дурак, но за ним другие стоять будут, кто поумней. Не жалей, Петру престол не нужен, но и не губи, пусть живет под присмотром где подальше.
Елизавета Петровна тяжело дышала, мешала уже излишняя полнота и волнение, все же говорила то, о чем и подумать страшно. Екатерина молчала, пытаясь понять, что за этим последует. Если это действительно откровенный разговор, значит, императрица выбрала ее, а не Петра, и наставляет, как быть после. А если провокация, если даст послушать, а после обвинит? Но в чем? Она говорила, невестка слушала. Говорить государыня может, о чем пожелает, хоть о собственной смерти, перебивать нельзя. А вот что делать потом?
Слушая, Екатерина соображала. Все, что произносила Елизавета Петровна, верно, она сама могла бы подписаться под каждым словом. Это означало, что императрица много думала о будущем великокняжеской четы и России вообще. А делать пока ничего не нужно, нужно просто быть готовой к такому развитию событий.
— В одном поклянись, что править станешь, пока Павлуша не повзрослеет, а после ему трон отдашь. На троне правнук Петров быть должен. Если и впрямь похож на Карла-Фридриха.
— Похож.
Елизавета Петровна не потребовала клятвы, а зря, потому что Екатерина Алексеевна не отдала трон сыну, Павел Петрович стал императором только после смерти своей знаменитой матери, и то ненадолго…
Конечно, Екатерина не ожидала столь откровенного разговора, ждала расспросов с пристрастием о любовниках, боялась ругани из-за Понятовского и Вильямса, а тут вдруг вон как повернуло. Зато теперь она словно получила индульгенцию за предстоящие поступки.
Понятовский во всей этой истории не пострадал, ему не вменили в вину дружбу с Бестужевым, мало ли кто с кем дружит, если не во вред России. У них с Екатериной начался новый виток отношений.
В Петербурге белые ночи, светло, красиво, погода отличная… Молодой двор находился в Ораниенбауме, но, желая как можно реже встречаться с мужем и его фавориткой, Екатерина поселилась подальше — у самого купального павильона, «на водах». Петру было наплевать. Она снова много ездила верхом, конечно, встречаясь с Понятовским, который жил в Петергофе, но нередко и он приезжал на ночь к возлюбленной.
Однажды такой визит едва не закончился плохо…
Станислав не выдержал и решил навестить Екатерину, даже не предупредив ее об этом. Ехал быстро, хотя и поздно ночью, но ведь июньские ночи в Петербурге светлы. Но на подъезде к Ораниенбауму их вдруг встретила развеселая компания, невесть откуда возвращавшаяся.
— Стой! Кого везешь?
Откуда же знать извозчику, кто именно едет в его карете, но лакей на запятках оказался смышленым, ответил, как велено:
— Портного к Ее Высочеству.
Понятовский, обливаясь холодным потом, услышал, как пьяный голос великого князя проорал:
— Ез-з-зжай!
Казалось, пронесло. «Хорошо, что пьяны, — радовался Станислав, — не то могли бы проверить».
О том, что нелепо называться портным в ночное время, он сам не подумал. А вот пьяная Лизка Воронцова сообразила, принялась ерничать:
— Что это за портной по ночам? Какие такие части тела он у великой княгини обмеряет?
Петру бы задуматься, какой портной может навещать по ночам его супругу, а он решил, что это вор. Когда Понятовский выходил от Екатерины, его схватили и привели к великому князю. Но к этому времени и Петр понял, в чем дело, а потому решил устроить назидательную разборку.
Увидев, кого именно привели охранники, расхохотался:
— Сказал бы сразу, что ты любовник моей жены, были бы мы с тобой друзьями…
У Понятовского сердце ухнуло в пятки, но, как романтический герой, он принялся отрицать связь с княгиней и клясться, что ничего подобного не было.
— Тогда зачем ты здесь? Против меня что замышлял? Против кого, к кому шел, у кого был ночь? Не скажешь, буду считать, что ты злоумышленник и в заговоре против меня.
Брокдорф тут же предложил убить наглеца, Петр отмахнулся:
— Убить я его всегда успею.
Князю очень хотелось либо добиться от супруги признания, что у нее есть любовник, либо покуражиться над незадачливым ловеласом. Теперь он понимал, к кому бегала Екатерина из дворца по ночам и от кого возвращалась, когда он сначала закрыл, а потом, пожалев ее, открыл потайную дверь.
Но Понятовский признаваться не желал. Его отвели в дальний угол Ораниенбаума и поместили под жесткой охраной в небольшом домике. Пришел Александр Шувалов, сделал вид, что намерен строго разобраться с нарушителем спокойствия великого князя, проникшим в Ораниенбаум и не желающим называть причину своего ночного визита.
Понятовский доверительно заявил:
— Думаю, в интересах всех, чтобы все закончилось тихо, мне нужно поскорей отсюда удалиться…
Шувалов, которому вовсе не хотелось разбираться в любовных шашнях великой княгини, видевший, что Петр тоже не горит желанием наказывать посла, согласился. Пришлось несчастному Понятовскому спешно уносить ноги в Петергоф.
Когда Екатерина утром узнала об этом, она пришла в ужас. Теперь Петру ничего не стоило отправить Понятовского прочь, да еще и опозорив перед тем. Она знала, кто может помочь выпутаться из этой истории, но это была ненавистная Лизка Воронцова! Просить помощи у Воронцовой?! О нет, только не это!
Желая спрятаться от всех, она изобразила болезнь и вставать из постели не стала. Однако поговорить с мужем пришлось. Петр был несколько смущен:
— То, что произошло, не должно стать известным государыне. Мне неловко говорить с вами… поговорите с Елизаветой…
— Я не могу встать, мне дурно со вчерашнего дня… — Наткнулась на насмешливый взгляд мужа и попросила: — Пусть она придет сюда…
Лизка пришла, она чувствовала себя хозяйкой положения. От ее милости зависела сейчас если не жизнь, то положение Екатерины. Она, горбатая, уродливая, глупая Воронцова, могла ожидать мольбы о помощи со стороны красивой, уверенной в себе великой княгини. Могла помочь, а могла и не помочь. Так же, как Петр, простить или не простить…
Но они решили быть милосердными, пусть великая княгиня тоже имеет любовника, только знает свое место, а то зазналась.
Понятовскому полетела записка:
«Будьте на балу. Вы должны быть весьма вежливым с одной дамой, я с ней переговорила…»
На балу Понятовский был вежлив с Воронцовой до приторности. Даже на танец пригласил, хотя танцевать кривобокой Лизке было весьма проблематично.
— Только вы можете сделать кое-кого счастливыми…
Воронцова была счастлива уже: ее просили эти зазнайки! Всего-то надо было сообразить, что портные ночью по лесам на примерки не ездят. А еще говорят, что она глупа, но вот оказалась умней этих умников!
