Борис Федоров - Царь Иоанн Грозный
Слёзы блеснули в очах Николы, он взял одного из младенцев, благословил его, поцеловал и, подняв высоко, громко сказал:
— Есть Бог Спаситель, есть Господь заступник! Его молите, он Него ждите покрова.
И граждане, ободрённые одним словом юродивого, кланялись ему в землю, лобызали ноги его, и трудно было старцу пройти с крыльца сквозь толпу их.
На другой день, с рассветом, Псков огласился колокольным звоном из края в край города, как будто в радостнейший день. Никого не осталось в домах; все выбежали к воротам, окружая длинные столы, накрытые чистыми скатертями, уставленные праздничными яствами, украшенные, чем кто мог и как кто придумал. Все ожидали одного; сердца всех трепетали прежде, нежели появился он. Иоанн ехал на аргамаке, чёрном как ночь, блестящий царским великолепием, но сурово опустив голову и только по временам взглядывая на обе стороны; взоры его казались молниями для предстоящих, но он видел не то, чего ожидал — никто не бежал от лица его; все преклонились перед ним, все называли его милосердным отцом-государем, как бы радуясь его пришествию; даже младенцы, сложив ручонки свои, кланялись в землю и, наученные матерями, лепетали с детской невинностью: «Отец-государь, будь над нами воля твоя!»
Грозный смягчился. Одним словом, он мог изречь смертный приговор всем сим живым существам, прославляющим его милосердие; но, казалось, остановился в намерении и обдумывал жребий Пскова.
Он не пошёл в палаты наместника, ожидавшего его пришествия, но вздумал оказать эту честь Николе Салосу, которого желал видеть, наслышавшись о его странной жизни и уважая в нём святость добродетелей, прославивших его имя. Он ожидал его встретить в толпе народа, но, не замечая его, повелел проводить себя в жилище Салоса.
— Государь! — отвечал ему наместник. — Никола юродивый не имеет постоянного жилища; прежде проводил он целые дни под открытым небом на куче соломы или хвороста, а теперь проживает в пустой келье Знаменского монастыря, где избрал для себя пристанище, прислуживая юному отроку, приведённому им в монастырь.
— Хочу видеть Салоса, — сказал Иоанн и в сопровождении наместника и знатнейших сановников отправился посетить убогую келью юродивого старца. Сойдя с аргамака перед вратами обители, Иоанн взял у юного рынды хрустальный посох и, опираясь на него, вошёл в святые ворота, но здесь уже ожидал его Никола, держа в руках кусок окровавленного мяса, и поднёс Иоанну с низким поклоном. Грозный царь изменился в лице.
— Я сырого мяса не ем, — сказал он юродивому.
Салос, бросив свой дар, взял хлеб у юного отрока, стоящего возле него, и, подавая Иоанну, сказал:
— Иванушка, Иванушка, покушай хлеба и соли, а не христианской крови!
Если бы в эту минуту лицо Салоса не выражало святого чувства, если бы в голосе его не было твёрдости праведника, ничто, казалось, не спасло бы его от Иоаннова гнева, но царь видел в нём необыкновенного человека, во взгляде его — прозорливость, в словах его — предвещание. Он скрепил порыв гнева и, милостиво подав Салосу руку, сказал:
— Веди меня в келью свою, не отказываюсь от твоего хлеба и соли, не хочу проливать крови христианской.
Войдя в тесную келью, Иоанн увидел набросанную в углу солому, служившую постелью Салосу. На стенах ничего не было видно, кроме старинной иконы Спасителя. Она украшена была вербами, а с другой стороны кельи виден был деревянный примост, занавешанный пологом; возле него стоял простой дубовый стол, на котором два глиняных сосуда служили для трапезы, а рукописная, обветшалая псалтырь — для вседневных молитв.
Иоанн, сев на скамью, спросил Салоса, для чего он держит при себе отрока?
— Хочу наглядеться на него! — отвечал Никола. — Детство его мирно, он тих, как младенец, а кто не будет подобен младенцам, не войдёт в царствие Божие. Не припомнишь ли, государь, кто сказал это? У меня «слабая память.
Между тем Иоанн внимательно смотрел на отрока; черты лица его казались ему знакомы, и чем более царь глядел на него, тем грознее становилось лицо Иоанна.
— Скажи твоё имя! — спросил он отрока.
Юрий хотел отвечать, но юродивый предупредил его.
— Сын земли, — сказал Никола, — пред твоим величеством, которое некогда будет перстью земной.
— Малюта, — спросил царь, обратясь к любимцу своему Скуратову, — на кого походит сей отрок?
— Если верить глазам, государь, он совершенно походит на твоего изменника Курбского.
— Я давно ищу сына Курбского, — сказал Иоанн. — Малюта, что, если зверь на ловца бежит?
— Не давать ему бегу, — отвечал Малюта.
— Не далёк и твой бег! — сказал Салос. — Превозносишься ты, Малюта, и падёшь, как Иванушкин конь. И вы, — продолжал Салос, обратясь к другим царедворцам, — веселитесь за трапезой царской, а не знаете, что для многих из вас и дерево на гроб уже срублено.
— Кто отец твой? — спросил Иоанн Юрия.
— Бог милосердый! — сказал Салос.
— Ты отвечай мне, — продолжал гневный Иоанн, схватив Юрия за руку, и приметил висящий на груди его позолоченный крест. Рассматривая крест, Иоанн воскликнул: — Так, это сын предателя, изменника Курбского! — и яростно взглянул на Салоса.
Никола стоял спокойно перед окном, не обращая внимания ни на кого: он посмотрел на небо и тихо сказал:
— Разразит!
— Я вижу по кресту, в котором хранится часть мощей Феодора Ростиславича; узнаю этот крест, не обманываюсь, сей отрок — сын Курбского.
— Разразит! — сказал Салос. — Конь твой падёт, и всаднику горе.
— Не пугай, безумный! Грозы в феврале не слыхать, а будет моя гроза над всем Псковом, и прежде всего да погибнет отродие Курбского! — Сказав это, Иоанн поднял жезл свой, чтобы поразить несчастного Юрия, упавшего пред ним на колени и молившего небо о помиловании.
— Разразит! — воскликнул громко Салос. — Не посягай на Псков; что у Бога возьмёшь, то от себя отнимешь.
Иоанн остановился, услышав отдалённый гром.
— Отец мой! — сказал Юрий, обратясь к Салосу. — Помолись обо мне!
— Отец твой Андрей Курбский, — вскричал Иоанн с порывом яростного мщения, — умри за отца твоего!
В это мгновение сверкнула пламенной стрелой молния и, казалось, пролетела над жезлом. Юрий упал без чувств. Иоанн содрогнулся и отскочил от него, уронив жезл.
— Ещё ль не помилуешь Пскова? — спросил Салос у Иоанна. — Ещё ль не пощадишь невинного отрока? Разразит!
И снова блеснула молния, и второй удар грома, сильнее прежнего, последовал за словами юродивого.
В это время прибежал юный рында сказать государю, что любимый аргамак его пред вратами обители пал.
Иоанн побледнел и, видя вокруг себя трепет на лицах бояр и воинов, поспешил удалиться из кельи с такою поспешностью, что даже забыл свой посох.
— С Богом нет при человеку, — сказал торжественно Салос ему вслед.
С того времени Юрий неотлучно находился при Николе юродивом. С ним вместе странствовал он в окрестностях Пскова, был участником его молитв и посредником благотворений. Салос, собирая дары богатых, отдавал их убогим рукою Юрия. Юноша рос в смирении и благочестии и дивился мудрости того, кого все другие почитали безумным. Научась плесть кошницы из гибких древесных ветвей, он работал, сидя на камне среди поля, с таким же удовольствием, как на мягком ковре, слушая рассказы старца, говорившего ему о чудесах неба и земли. Иногда, прерывая работу, Юрий возводил на небо глаза, орошённые слезами любви и усердия к Богу.
— Благодарю тебя, отец мой, — говорил он Салосу, — ты научил меня познавать во всём благость Божию и любить Создателя; утешительны слова твои, жаждет сердце слушать тебя, моя душа просвещается.
— Свет Божий просвещает всякого, чьё сердце смиренно! Но отвечай мне, счастлив ли ты? — Юрий несколько смутился. Салос продолжал: — Ещё есть в душе твоей семя скорби; память о матери и злополучном отце. Молись о нём, ищи в Боге всего, что утратил, и Бог тебе возвратит.
— Он возвратил мне в тебе, — сказал С чувством Юрий.
— Время переходит, сын мой; были дни, настанут другие. Старец дряхлеет, и Господь велит праху возвратиться в землю; довольно мы шли с тобою рука об руку; будь для других добрым и надёжным спутником.
— Ужели ты хочешь оставить меня? — спросил Юрий, поражённый горестным предчувствием.
— Не оставить, но найти тебя под кровом Божией Матери. Когда увидишь на хворосте ветхое моё рубище, возрадуйся обо мне и иди на восток, на восток и север; среди бурного моря узришь тихий остров, корабль златоглавый в пристани спасительной; над ним лучи благодати небесной. «Здесь!» — скажет тебе Ангел пустыни, и ты пребудь там, услышав сей голос.
Так говорил старец, и Юрий с благоговением слушал непонятные слова его.
