Фау-2 (ЛП) - Харрис Роберт

— Чтобы что?

— Чтобы предложить его американцам. Вместе с собой. Как только война закончится.

Граф уставился на него. В тени дерева он почти не различал его лица, только красную точку от сигареты, прыгающую в темноте.

— Ты спятил.

— Ничуть. Мы предложим продолжить всю программу после войны, и всё пойдёт так, словно ничего и не было. Увидишь.

— То есть, мы будем строить ракеты для американцев?

— Сначала — ракеты, — кончик сигареты описал широкий круг во влажном воздухе, — а потом мы вернёмся к главному, к тому, ради чего всё это начиналось: к космическим кораблям!

— Корабли! — Граф рассмеялся. Это тут же отозвалось в носу резкой болью. Он был почти уверен, что тот сломан. Но остановиться не мог.

— Ты думаешь, я шучу? — Фон Браун звучал обиженно. — Если я убедил Гитлера потратить пять миллиардов марок на ракету, неужели ты думаешь, что я не смогу убедить американского президента полететь на Луну?

Граф посмотрел через плечо в сторону шоссе. Может, вернуться в Схевенинген? Но дождь усиливался, и он чувствовал себя смертельно уставшим. Плыть по течению — вот всё, чего он хотел.

— Как скажешь. — Он выбросил сигарету. — Поехали обратно.

22

4 сентября 1945 года, вторник

— Всё дело в географии, — сказал человек из Министерства снабжения. — Русские получили Пенемюнде, американцы — Нордхаузен, а нам, боюсь, достались крохи.

— Если не считать воронок, — заметил коммодор. Все рассмеялись. Кэй смотрела на свои руки. Это была её первая встреча с Майком с прошлого ноября. Они снова находились в той самой обшитой панелями комнате для совещаний, где когда-то утвердили операцию в Мехелене, и он чувствовал себя как дома — в окружении высших офицеров армии и ВВС.

— Точно, — согласился человек из Министерства снабжения, по имени сэр Марли Рук. — У нас есть четыре целых ракеты в Куксхафене и несколько пленных технических специалистов. В следующем месяце мы планируем их запустить. Но по сути это крошки с барского стола. У американцев сотня «Фау-2». Так что сегодня нужно использовать по максимуму.

— Когда они прибыли?

— Приземлились вчера вечером в Нортхолте, прилетели из Мюнхена. Военное ведомство разместило их на ночь в своём доме в Уимблдоне. Американцы хотят вернуть их в Германию уже завтра.

— А что им предлагают, известно?

— Новую жизнь в США — для них, их жён и детей. Сначала с ограничением свободы передвижения, но со временем — полное гражданство.

— С этим трудно соперничать.

— Мы в курсе. И, конечно, деньгами их там не обидят, — лицо Рука стало мрачным. — С другой стороны, жить им придётся в Уайт-Сэндсе, штат Нью-Мексико, на месте испытаний атомной бомбы — Бог им судья. А здесь они хотя бы ближе к родине. Попробовать стоит.

— Кто у нас сегодня?

— Фон Браун — главный. Штайнхофф — занимался системами наведения и управления. Шиллинг и Граф — отвечали за ракетные двигатели. Фон Браун и Граф, вроде бы, говорят по-английски, но у нас на всякий случай будет переводчик, если начнётся технический жаргон.

— Ладно, — сказал Майк, глядя на часы. — Они скоро будут. Поговорим с ними здесь. Я распорядился принести пиво и сэндвичи на перерыв. Офицер Катон-Уолш?

Он как-то умудрился посмотреть ей прямо в лицо, не фокусируясь на ней по-настоящему.

— Слушаю, сэр?

— Подождите пока в кабинете в конце коридора со своими материалами. Если останется время, мы вас подключим.

— Есть, сэр. Спасибо, сэр. — Она встала и отдала честь. Она заранее боялась этой встречи, но всё оказалось не так уж и страшно. Она не чувствовала к нему абсолютно ничего.

Четверо немцев ехали в одной машине — Austin 12, самой большой, какую смогло предоставить Министерство авиации. Фон Браун сидел спереди рядом с водителем, трое остальных теснились сзади. Сразу за ними следовала машина с военной полицией.

День был душный, в салоне стоял тяжёлый запах тёплой кожи и табачного дыма. Пригороды южного Лондона казались бесконечными. Граф сказал:

— Никто не против, если я открою окно?

Никто не ответил. Все уставились на улицу, изуродованную бомбёжками. Он опустил стекло. Там, где середина ряда домов была разрушена, на соседних стенах остались призрачные отпечатки прежних интерьеров — пятна краски, выцветшие обои, срезанные полы, рваные зубцы исчезнувших лестниц.

Фон Браун сказал по-английски водителю:

— Как называется этот район Лондона, пожалуйста?

— Уондсуэрт.

— Сюда попадали Фау-2?

— Да, — мрачно ответил тот. — Часто. — Они остановились на светофоре рядом с обширным пустырём, заросшим сорняками. Граф заметил лежащую на боку коляску без колёс. — Вон то — результат удара «Фау-2» в ноябре прошлого года, раз уж вы спросили. Девять домов — в щепки. Тридцать четыре погибших.

Ноябрь, подумал Граф. Это, возможно, была моя ракета.

Фон Браун вытянул шею, чтобы разглядеть.

— Всё уже убрали, — сказал он с оттенком разочарования в голосе. — Не видно, от чего именно случились эти повреждения.

Они переехали мост и поехали вдоль Темзы. Широкая река была серой и неспокойной, как Северное море. Впереди показалось здание Парламента с большим Юнион Джеком, ярко развивающемся на фоне желтовато-серого неба.

— Я помню, Каммлер говорил, что его разрушили, — сказал Граф. Он наклонился вперёд и обратился к водителю. За три месяца допросов у американцев его английский заметно улучшился:

— Правда, что Пикадилли-сёркус уничтожен?

— Сегодня утром он ещё был на месте.

— Лестер-сквер? Тауэр? Три моста через реку? Разве не по ним пришлись удары?

Водитель посмотрел на него в зеркало заднего вида.

— Кто-то вас водит за нос.

Штайнхофф выглядел профессионально оскорблённым — слишком целым оказался правительственный квартал.

— Что он говорит?

— Похоже, что мы в основном попадали по жилым домам.

— Не может быть! Мы выпустили по Лондону больше тысячи ракет, все были нацелены на центр!

— Успокойся, Штайнхофф, — сказал фон Браун. — Война окончена. Всё к лучшему. Думаешь, они были бы так любезны, если бы мы попали в Букингемский дворец и убили короля?

Они остановились у массивного здания на углу широкой изогнутой улицы.

— Приехали, джентльмены, — объявил водитель. — Министерство авиации. — А затем, себе под нос, добавил: — А теперь идите вы к чёрту.

Кэй находилась в коридоре, когда они поднялись по лестнице в сопровождении помощника Майка — четверо мужчин в несколько потрёпанных гражданских костюмах. Двое держали шляпы в руках и нервно теребили их поля, озираясь по сторонам, словно не могли поверить, куда попали. Учёные из Пенемюнде за последние пару лет стали таким важным элементом её жизни, почти мифическими фигурами в её воображении, что видеть их теперь такими обыкновенными было странно. Лейтенант постучал, открыл дверь в конференц-зал, и они вошли. Последний из них, прежде чем переступить порог, обернулся и взглянул на неё — мгновение человеческой связи в унылом свете — и исчез.

Она несколько раз прошлась по коридору взад-вперёд, прислушиваясь к гулу мужских голосов. Порой доносился смех. Казалось, они прекрасно ладят. Кэй вернулась в кабинет и разложила на столе фотографии, карты, схемы и стереоскоп, который она привезла из Мэдменхэма тем утром, затем села и стала ждать.

Фон Браун полностью завладел вниманием. Он стоял у доски, левая рука зацеплена за карман пиджака, в правой — мел. Говорил без записей. Время от времени поворачивался, чтобы записать химическую формулу или набросать схему, и британские технические специалисты старательно делали пометки. В комнате становилось жарко. Слишком много потеющих мужских тел в плотной форме цвета хаки и сине-серого сукна, а чиновники — в своей собственной униформе: чёрные пиджаки и брюки в тонкую полоску. К полудню окна распахнули, и внутрь хлынул шум уличного движения.

Граф наблюдал за фон Брауном бесстрастно, не вслушиваясь в слова. Он почти наверняка обязан ему жизнью. В конце февраля фон Браун вновь надел форму СС и повёл их колонной машин и грузовиков — сначала из Пенемюнде в Нордхаузен, потом дальше на юг, в Баварские Альпы, постоянно отслеживая, где проходит линия фронта американцев. Они находились в горнолыжном отеле на австрийской границе, когда узнали сначала о самоубийстве Гитлера, а затем о гибели Каммлера: тот велел водителю остановиться, вышел на дорогу и застрелился.