Жан Маркаль - Жизор и загадка тамплиеров
Мы располагаем несколькими сотнями свидетельств такого рода. Все обвиняемые, кроме человек пятнадцати, признали, что совершили этот ритуал, которому то ли подвергали новых тамплиеров, то ли обязывали их совершить его. Ритуал имеет некоторые вариации, но основное содержание его неизменно. На кресте в большинстве случаев изображен Распятый, но иногда для отречения использовался и пустой крест либо крест на плаще. Отречение всегда производилось от Иисуса, как бы последнего ни называли. Даже те, кто заявлял, что отрекается от Бога, подразумевали под этим бога Иисуса, который на кресте. И большинство свидетелей, которые, похоже, ничего не понимали в этом ритуале, заявляют, что отреклись «устами, а не сердцем». В некоторых случаях, вероятно, по отношению к новому тамплиеру угрожали применить силу, если он откажется произнести слова отречения.
Поразительно, что ни один свидетель, похоже, не понимал смысла того, чего от него хотели. Этой причудливой церемонии никогда не предшествовало ни предупреждение, ни объяснение: все свидетели заявляют, что были удивлены тем, что потребовали от них. Видимо, они этого не ожидали.
Итак, это нечто секретное, о чем никогда не говорят. И ритуал происходил в удаленной комнате или в углу церкви, иногда в месте, закрытом изнутри.
Некоторые принятые братья требовали объяснений, но не все, что все-таки может показаться странным. Тем, кто требовал объяснений, их никогда не давали. «Молчи, мы расскажем тебе о статутах ордена в другой раз!» — такой ответ услышал брат Рено из орлеанского Тампля. Но этого так и не было сделано. Мимоходом отметим, что это явное указание на то, что существовал некий тайный устав ордена. Любопытно, что такой отказ как будто входил в ритуал приема. После ничего об этом не говорили. Некоторые свидетели заявляют, что память об этом их смущала и они никогда не решались упоминать об этом в разговорах между собой. Однако как-то раз брат Боско де Мазюалье из Лиможского диоцеза потребовал объяснений у прецептора Буржа: «Брат Пьер ответил мне, чтобы я не проявлял излишнего любопытства, а то навлеку на себя гнев братьев и начальников ордена. Убирайся в суп, сказал он. Тут дело в одном пророке, объяснять это тебе было бы слишком долго». Это уже становится интересным. Значит, внутри ордена были те, кто знал это.
По здравой логике такими людьми должны быть сановники. Но в этом сюжете они проявляли примечательную сдержанность. Жак де Моле ничего не знал, предпочитая ссылаться на «коварство врага рода человеческого», который «довел тамплиеров, слепо за ним следовавших, до погибели». Жоффруа де Гонневиль отделался ссылкой на историю: мол, во время приема ему объяснили, что таков обычай ордена, введенный «по обету одного дурного магистра ордена, который, попав в плен к султану, получил освобождение, лишь поклявшись, что обяжет братьев выполнять такой обычай». Сразу же вспоминается Жерар де Ридфор, которого назвали «злым гением ордена Храма». Но будь это так, папа не преминул бы освободить великого магистра, а значит, и весь орден от этого обещания, сделанного под угрозой. Все это выглядит совершенно неправдоподобным, и Жоффруа де Гонневиль, похоже, просто направляет следователей по ложному пути. Гуго де Пейро, который, похоже, из четырех сановников знал больше всех, не дал никаких объяснений. Дальше всех зашел Жоффруа де Шарне, которому предстояло разделить судьбу Жака де Моле и взойти на костер: «Брат Амори велел мне не верить в того, чей образ там написан, ибо это лжепророк, а не Бог». Тут особо отметили слово «пророк», чтобы сделать вывод о влиянии ислама, которое совсем не очевидно, тем более что мусульмане признают Иисуса пророком. И Жоффруа де Шарне запросто добавил: «Я вполне понял, что способ, каким принимали меня самого, был безбожным кощунством, противным католической вере». По-видимому, это его не слишком обеспокоило. Но каково признание! Можно утверждать, не слишком рискуя ошибиться, что сановники прекрасно знали, с чем было связано это отречение от Иисуса. Только ничего об этом не сказали.
К большинству тамплиеров это не относится. Конечно, некоторые делали вид, что ничего об этом ритуале не знают, то есть соблюдали закон молчания. Но наивность отдельных свидетельств показательна: «тайну» знали только немногие сановники и немногие загадочные «избранные». Остальные довольствовались подчинением — впрочем, они дали обет повиноваться.
Но многих набожных и благонамеренных братьев этот ритуал все-таки должен был приводить в замешательство. И именно тут возникает нечто, вызывающее изрядное недоумение. Жан де л'Омон, сержант из Парижского диоцеза, только что, дрожа, плюнул в сторону от креста. И прецептор, принимавший его, сказал: «Кретин! Иди теперь исповедуйся!» Другой брат, Пьер де Моди, отказался отречься от Иисуса. Прецептор сказал ему, что таков устав. И добавил: «Так что не бойся, капеллан отпустит тебе грехи!»
На первый взгляд можно удивиться, что капелланов не тревожили откровения подобного рода. Но не забудем: тамплиер мог исповедаться только у священников — членов ордена, он был связан клятвой. Значит, все это происходило некоторым образом за закрытыми дверями. Похоже, все было организовано так, чтобы обычаи, которые могли бы вызвать негодование у ортодоксального клира, не получали известность за пределами общины. Все капелланы, священники ордена, несомненно были полностью в курсе этого ритуала, мало совместимого с католической верой, а возможно, и многих других, неизвестных нам.
Если только речь не шла о пародии на исповедь, что было бы достаточно тяжким грехом с точки зрения ортодоксов. Все это можно связать с другим пунктом обвинения, правду сказать, очень слабо разработанным: в намеренном пропуске слов при произнесении формулы освящения во время мессы. Известно, что под конец в ордене было очень мало священников. Но четыре капеллана говорили об этом деле. Готье де Бюр и Этьен Дижонский, заслушанные папской комиссией, 21 декабря 1310 года показали, что их действительно просили при чтении мессы опускать слова «hoc est corpus meum», но уверяли, что никогда не учитывали эту просьбу. Двое других священников, Бертран де Вилье из Лиможского диоцеза и Жан де Бранль из Тампля в Сосюр-Йонн, дали идентичные показания. Что касается всех допрошенных тамплиеров, они единодушно утверждали, что ничего не знали о подобном пропуске и, по их мнению, священник читал мессу как обычно.
Однако четыре этих случая показательны. После того как от братьев требовали отречься от распятого на кресте, потому что это лжепророк, а не Бог, непонятно, с чего бы священнику тамплиеру по-прежнему произносить ритуальные слова («сие есть Тело Мое»), благодаря которым, согласно догмату о пресуществлении, в облике хлеба телесно воплощается Иисус. Подобное изъятие было бы даже логичным. Но где в этом деле логика?
В самом деле, тамплиеры называли себя христианами, умирали по-христиански, желали слушать мессу, исповедались, причащались, получали соборование. И однако эти же люди сознательно — пусть даже устами, а не сердцем — совершили ритуальное отречение от Иисуса. Это невероятно и необъяснимо… Была выдвинута гипотеза о катарском влиянии. Сформулировать ее действительно можно, тем более что процесс тамплиеров происходил всего через шестьдесят три года после костра Монсегюра. Известно также, что во время крестового похода против катаров тамплиеры вели себя скорей сдержанно и что некоторые из них помогали «добрым людям». Можно не говорить об общем сговоре между тамплиерами и катарами, но надо признать, что некоторые случаи снисходительного отношения и даже союзов были. В частности, в Разесе собственники, подозревавшиеся в катаризме, доверяли свое имущество тамплиерам из страха, что его захватят королевские агенты. Возможно также, что во время избиения катаров некоторое число «патаренов», как их иронически называли, вступило в орден Храма, чтобы найти убежище. О том, что в этом аспекте орден имел характер «иностранного легиона», особенно в конце XIII века, нельзя забывать. И эти катары, став тамплиерами, в самом деле могли изменить доктрину ордена Храма. Но этот орден едва ли имел доктрину, по крайней мере официально.
Этих чисто исторических замечаний недостаточно, чтобы сделать вывод о присоединении. Такую гипотезу надо рассматривать лишь в другом плане. Прежде всего — пропуск слов в формуле освящения. Согласно признаниям, полученным инквизицией, эти слова пропускали и некоторые католические священники, тайно поддерживавшие верования катаров; несомненно, таких священников было немного. Что касается тамплиерских священников, непохоже, чтобы они выполняли просьбы о пропуске слов молитвы.
Отречение также напоминает о том, что катары не признавали символ креста как орудия казни Бога. Но нигде ни словом не упоминается, чтобы катары отрекались от Иисуса или плевали на крест. Они вовсе даже не отрекались от Христа — они почитали в нем Небесное существо и отнюдь не отрицали его воплощения, то есть того, что он снизошел на землю во плоти: напротив, он указал путь к восхождению в Царство Света. Тогда как тамплиеры, если мы правильно поняли, отрекались в Иисусе от Бога, а не от человека, человека же этого они отвергали. Так что аналогия далеко не доказательна.
