Филипп Ванденберг - ЗЕРКАЛЬЩИК
Он прикрыл рукой рот, словно не желая, чтобы остальные слышали, и добавил:
— Ни одна женщина Венеции не может чувствовать себя с ним в безопасности, особенно та, которая носит шелк и парчу. Вы понимаете, что я имею в виду.
Педроччи и Аллегри хитро улыбнулись. А Лазарини поглядел Эдите прямо в глаза:
— И это говорит человек, о котором все знают, что он живет под одной крышей с двумя женщинами, подобно похотливому византийцу.
— Это ложь! Поверьте, донна Эдита, я до сих пор не женился только потому, что не нашел подходящей невесты. Не один венецианец сватал за меня свою дочь. Они ведут себя, словно торговцы рыбой на мосту Риальто. Все думают только о моих деньгах, никто не заботится о счастье собственного ребенка.
«Это мне знакомо», — хотела сказать Эдита, но промолчала.
— А почему же вы тогда шныряете здесь, словно кот за мышкой? — дерзко спросил Аллегри и рассмеялся судовладельцу прямо в лицо.
— Почему?! — воскликнул адвокат. — Потому что женщину, которая была бы одновременно богата, молода и прекрасна, не каждый день встретишь.
— Видите, — обратился Аллегри к Эдите, — вот тут-то наш законник и показал свое истинное лицо!
Эдита рассмеялась.
— Думаю, благородные господа, вы сами разоблачили себя! — Она хлопнула в ладоши, и через боковую дверь в комнату вошел одетый в черное медик Крестьен Мейтенс.
Чезаре Педроччи, который взялся за дело Эдиты по настоянию медика, протянул Мейтенсу руку, но тут же опустил ее, услышав слова Эдиты:
— Чтобы вы не терзали себя напрасными надеждами, господа, мне хотелось бы воспользоваться случаем и представить вам моего будущего супруга.
Медик взял Эдиту за правую руку и поклонился.
Аллегри, Лазарини, Педроччи и ди Кадоре стояли как громом пораженные. Первым нашелся Аллегри, который смиренно произнес:
— Ну вот и все, синьоры! — Он поднял брови и, ухмыльнувшись, огляделся по сторонам.
Ди Кадоре раньше остальных сумел воспользоваться создавшимся положением.
— Что касается меня, донна Эдита, то в моем отношении к вам ничего не изменится. Я по-прежнему преклоняюсь перед вами, но мной в первую очередь руководили деловые интересы. Если понадобится моя помощь, можете на меня рассчитывать.
Судовладелец поклонился и исчез. Аллегри и Лазарини последовали за ним. Адвокат задумчиво поковылял к двери, там еще раз обернулся и сказал:
— Помните, донна Эдита, Педроччи всегда к вашим услугам. С этими словами он удалился.
Мейтенс, по-прежнему державший Эдиту за руку, поглядел на нее и ухмыльнулся. Тут она внезапно отдернула руку и холодно произнесла:
— Вы хорошо сыграли свою роль, медик! Мейтенс кивнул:
— Хотелось бы мне, чтобы это была не игра, а правда!
Эдита возмутилась:
— Сударь, мы же с вами договаривались…
— Ну хорошо, хорошо, — перебил ее медик. — Просто вырвалось, простите. По крайней мере вы отделались от этих четверых.
Он поклонился и тоже вышел из комнаты.
Эдита, облегченно вздохнув, подошла к окну и поглядела на Большой Канал, серо и безжизненно струившийся внизу. Она смотрела на гондольеров, которые уверенно направляли свои длинные узкие лодки, лавируя между больших судов. Эдита усмехнулась и закрыла лицо руками. Для мужчин у нее осталась только улыбка. Нужно презирать жизнь, чтобы понять это, сказала себе дочь зеркальщика.
К Аллегри, Лазарини, Педроччи и ди Кадоре она испытывала лишь презрение, а вот медика Мейтенса ей впервые стало почти жаль. Роль, которую она ему отвела, должно быть, унизила его до глубины души, и тем не менее он сыграл ее так, как они и договаривались.
Со дня неприятного приема в палаццо Агнезе прошло три дня, когда слуги доложили о приходе посетителя, которого Эдита ждала уже давно: к ней пожаловал король нищих Никколо. Он надел чистое, почти приличное платье, соответствовавшее его прозвищу il capitano, и вел себя исключительно вежливо.
— Догадываюсь, зачем ты пришел! — перебила Эдита цветистое приветствие Никколо. — Ты хочешь сказать, что я задолжала тебе благодарность. Ведь в конце концов именно ты убедил меня принять наследство. Ты не останешься внакладе!
— Донна Эдита! — возмущенно воскликнул Капитано. — Я по-прежнему всего лишь нищий, но и у нищих есть своя гордость — может быть, ее даже больше, чем у богатых. Когда я уговаривал вас принять это наследство, вы были одной из нас. А у одной из нас неприлично принимать милостыню.
Эдита была удивлена.
— Но ты ведь пришел не затем, чтобы сказать мне об этом! И не называй меня «донна Эдита», раз уж я «одна из вас»!
— Нет, нет, вы были одной из нас! А что касается моего прихода, то я всего лишь хотел предостеречь вас от лживых друзей, которым вы доверяете. Джованелли, ваш командующий флотом…
— Он — единственный, кому я доверяю, Капитано, и тебе не удастся его очернить. Я рада, что он служит мне.
Никколо смутился, словно наказанный грешник. Наконец он сказал:
— В таком случае простите мое чрезмерное усердие. Я хотел как лучше. — И Капитано собрался уходить.
Тут Эдиту одолели сомнения, и она поймала себя на мысли о том, что зло часто скрывается под маской добродетели. Поэтому она преградила нищему путь и уговорила остаться, раз уж он уже пришел. Эдита надеялась, что теперь Капитано расскажет, почему ей не следует доверять командующему флотом; но Никколо окинул взглядом дорогую мебель и промолчал. Он наслаждался этим театральным молчанием и любопытством, с которым Эдита смотрела на него.
— Я не хотела, Капитано, правда, не хотела, — извинилась Эдита. — Так что с Джованелли?
Король нищих отвернулся, словно то, что он собрался сказать, стоило ему огромных усилий.
— Вам знаком кабак «Tre Rose» в районе Дорсодуро, неподалеку от кампо Санта Маргарита?
Эдита невольно покачала головой:
— Нет, а что?
— Не особо приличное заведение. Я даже представить себе не могу, чтобы вы туда пошли. Но что касается меня, то хозяйка, набожная вдова, не раз кормила меня всего лишь за «Отче наш» и «Радуйся». И вот вчера мне в очередной раз стал поперек горла суп, что дают монашки из Санта Маргариты. Поэтому, когда стемнело, я отправился навестить набожную вдову, пробормотал в ее присутствии «Отче наш» и «Радуйся» — очень даже проникновенно — при этом не отводя глаз от горшков с вкуснятиной. Сидя за стойкой, хлебая юшку и пережевывая вчерашние бобы, я невольно стал свидетелем разговора двух мужчин. Судя по виду, им было явно не место в этой забегаловке, во всяком случае, одеты они были прилично, в бархатных шапочках. Когда я украдкой посмотрел на них, то тут же узнал судовладельца Пьетро ди Кадоре и вашего кормчего Джованелли.
— Мой кормчий Джованелли и ди Кадоре? — Эдита опустилась на стул и нетерпеливо взглянула на короля нищих.
Капитано кивнул и продолжил:
— Когда в разговоре они упомянули ваше имя, я тут же навострил уши. И хотя моя миска давно уже опустела, я продолжал сидеть, не переставая прислушиваться к разговору двух мужчин.
— Давай ближе к делу! О чем они говорили?
— О деньгах, о больших деньгах. Ди Кадоре предложил кормчему сотню золотых дукатов, за это Джованелли должен был убедить вас в том, что унаследованные корабли стары и уже не могут выходить в море. Он должен был прояснить для вас тот факт, что возможности найти покупателя для таких старых кораблей почти нет.
— Ты лжешь, Капитано!
— Я не лгу, донна Эдита! Зачем мне это делать?
Возникла долгая пауза, во время которой Эдита размышляла над тем, какую выгоду мог получить король нищих, обманув ее. Можно ли доверять этому человеку? Конечно, он помог ей в беде, но что ей известно о нем? Эдита поняла, что богатство мешает отличать друзей от врагов.
— Почему ты мне все это рассказываешь? — спросила она наконец.
Никколо шумно вздохнул, как норовистый конь, и ответил:
— Ах, если бы с таким же недоверием вы относились к своему кормчему, Эдита! С какой стати? Почему? Ну, в конце концов, когда-то вы были одной из нас, пусть и недолго. И не стану скрывать — если мое наблюдение окажется полезным — мне не помешало бы небольшое вознаграждение.
Искренность короля нищих понравилась Эдите.
— Ты получишь его.
Никколо смущенно кивнул.
— Ну, вы же знаете, каково это. На пороге зима, нужны теплые вещи, хорошая еда и, если возможно, крыша над головой. Но я не жалуюсь. Я ни в чем не нуждаюсь.
Это прозвучало несколько парадоксально из уст нищего, но не удивило. Эдита достаточно хорошо знала Капитано, чтобы судить о серьезности его слов. Она не припоминала, чтобы он жаловался когда-либо в то время, когда она была нищей; напротив, Никколо для каждого находил доброе слово, и дочь зеркальщика не была исключением.
— Отчего ты такой довольный? — поинтересовалась Эдита. — Другие люди в твоем возрасте сажают капусту, кормят курей, отращивают бороды и наслаждаются заработанным. Ты же живешь одним днем, твой дом — улицы и площади этого города, и тем не менее ты выглядишь счастливее, чем большинство людей.
