Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья
В бору гудели птичьи глоса, далеко разносясь под дремучими сводами, среди корней прыгали сурки. Пройдя еще с сотню шагов, Инту встал в нерешительности.
— Что случилось? — неприятное предчувствие прокралось в сердце Энунда. — Ты потерял тропу?
— Она пропала сама собой, — ответил фин. — Будто растворилась.
— Смотри лучше, — заворчал Радан. Он недоверчиво склонился над землей, провел рукой по мху и корням ситника. Лицо варяга вытянулось. Дальше от места, на котором обрывалась лесная тропа, начинались завалы колючего вереска, гнилые коряги, источенные червем, и непролазные кустоши можжевельника.
— Не могли же кони перелететь по воздуху через такое препятствие, — пробормотал Инту, оглядываясь по сторонам. — Для этого у них должны были вырости крылья.
— Боюсь, тут не обошлось без помощи Лесного Хозяина, — суеверно промолвил Тойво.
Некоторое время хирдманны беспомощно топтались среди ветвей и древесных колод, не понимая, что им делать дальше.
— Остается только довериться случаю, — заметил Энунд. — Или воле богов.
Пререканий не последовало. Все пятеро направились в обход завалов, на полуденную сторону, и шли среди лишайников и бесконечного ельника, пока не стемнело. Начали ухать совы.
— Встанем на привал, — объявил Раздвоенная Секира. — Чтобы путь наш не превратился в Хельвегр, дорогу без возврата.
Хирдманны выбрали наиболее защищенное место на пригорке, окружив себя несколькими поваленными древесными стволами. Энунд велел нести сменный дозор каждому из Братьев, пока спят остальные. Первым охранять покой товарищей заступил Воила.
Сумрак укутал бор, растопив очертания деревьев и кустов. Энунд почти сразу различил мерное дыхание заснувших товарищей, утомленных дневным переходом. Однако сам сын Торна Белого заснуть не успел. Едва он смежил веки, как установившуюся тишину разорвал звериный рык. Молодой хирдманн встрепенулся, схватившись за меч. Возле пригорка затрещал вереск.
— Ты слышал? — окликнул Энунд Воилу.
— Это рысь, — отозвался варяг. — По голосу — совсем старая.
— Держи секиру наготове, — посоветовал Энунд. — Она где-то рядом.
— У нас на Ладоге говорят, что рысь — зверь непростой, — Воила усмехнулся. — Рысью становится волчица, которая пять раз подряд приносит приплод. От такого зверя добра не жди…
— Чем же опасна рысь?
— Мудрая, все мысли человека видит. Убить старую рысь непросто.
Рык повторился, разбудив остальных хирдманнов. Неожиданно на голос старой хищницы откликнулись две другие рыси с разных сторон пригорка.
— Уж не стая ли? — обеспокоился Энунд, поднимаясь на ноги.
— Рыси стаями не ходят, — возразил Воила. — Если только это не оборотни, охочие до человечьей крови.
Остатки сна быстро слетели с Братьев. Удерживая в руках клинки и топоры, настороженно слушали все усиливающийся звериный рык, порою переходящий в надсадный скрежет. Насчитали трех хищников, которые явно рыскали вокруг пригорка, не отходя далеко.
— Если зажечь огниво, я могу снять стрелой одну из них, — предложил Тойво.
— Нет, — Энунд покачал головой. — Огнем себя выдадим. Неизвестно, как далеко воины Званимира.
— Твоя правда, — поддержал Радан. — Дозорные люди во всех словенских родах смышленые. С верхов деревьев службу несут, на несколько верст зрят. А уж у лесных племен они в каждом перелеске.
Пока хирдманны совещались, звериные звуки как будто притихли. До утра покой Братьев никто больше не потревожил. На рассвете, наскоро перекусив кусками вяленой конины, решили продолжить путь. Спустившись с пригорка, Воила вдруг недоуменно остановился. Он увидел россыпи черных грибов, петлей опоясывавших место ночного пристанища хирдманнов.
— Вчера здесь этих грибов не было, — проговорил он, хмурясь.
— Что с того? — равнодушно спросил Энунд.
— Это Ведьмин Круг, — пояснил Радан.
— Что это значит?
— То, что ночные рыси не звери, а люди. Бабы-волхвицы. Это для нас много хуже.
Тем временем фины разглядывали стволы ближних сосен и елей. Кора на некоторых была содрана, луб глубоко прорезали следы острых когтей.
— Если они люди, то как могли оставить такие отметины? — недоуменно покачал головой Энунд.
— Для умеющих волошить поменять обличье — что для нас одежу, — невесело сказал Воила. — Видать, Старая Рысь эти края держит. Под ней наверняка и анчутки[130], и шишуги[131] местные — вся лесная нечисть. Тут уж не знаю, от кого для нас угроза больше: от нее с ее лесной силой, или от воев радимичей.
Когда Братья снова двинулись по тропам бора, в словах варяга пришлось убедиться всем. Теперь хирдманнов сопровождали постоянные шорохи, скрипы, а иногда — протяжный вой, не похожий ни на звериный, ни на человеческий.
— Все маги и колдуны, что живут в лесах — существа особой породы, — выссказал Инту. — Все они не от мира, безумны и непонятны.
— Почему безумны? — спросил Энунд.
— За знания, которые дает Лес, приходиться платить высокую цену. Лес забирает все человеческое. Вот и скитаются волхвиты меж разных миров, не приживаясь ни в одном. Как беспризорники…
Сыну Торна Белого по-прежнему было не все понятно.
— Какие же знания могут дать эти непролазные леса?
— Самые разные, — ответил Инту. — Вот возьми деревья. Все их корни уходят в нижний мир, где живут подземные племена и народы. Знающий маг через те корни, как через врата, спускается в подземье и странствует в дивном краю, где нет ни старости, ни смерти. Деревья могут многое показать. Учат и лесные ручьи, что в себе память богов держат, и тени.
— Тени? — переспросил молодой хирдманн.
— У волхвитов есть Веда Теней, знание, помогающее приручить всех темных духов.
Энунду не захотелось продолжать этот разговор. Он просто ждал, пока злополучный бор поредеет, открыв взору какое-нибудь затерянное гардское селение. Однако сколько ни шли Братья, конца и края деревьям и кустарникам не было. Хвойные дебри словно не желали отступать. Энунд уже хотел обратиться к Инту с вопросом, но фин вдруг сам повернулся к нему и ткнул рукой в небо.
— Смотри, солнце стоит на том же самом месте.
Раздвоенная Секира поднял глаза к залитым лазурью облакам, проглядывающим в просветы ветвей.
— Теперь посмотри на деревья, — продолжал следопыт. — Мы идем почти пол дня и солнце должно было закрыть их стволы на половину, а оно покрывает лишь треть. Как в тот час, когда мы спустились с треклятого пригорка.
— Как это понимать? — Энунд вскинул брови.
— Я бы сказал, что светило перестало двигаться по небосводу. Или время прекратило течь.
— Так не бывает, — с усмешкой отмахнулся молодой хирдманн.
В душе его, однако, продолжало расти беспокойство.
Бор не заканчивался, но он начал меняться. Сосновые стволы теперь торчали во все стороны, точно их погнуло бурей, были скручены друг с другом или прижаты верхушками к земле. Пробираться между ними стало особенно тяжело. Умолкли все птицы и насекомые, в звенящей тишине Братья слышали лишь стук своих сердец. Некоторые можжевеловые кустоши вставали теперь высотой в три человеческих роста, заставляя хмуриться и ворчать.
— Что ты думаешь об этом лесе? — осведомился у Энунда Воилы.
— Думаю, что он похож на чертоги темных альвов, — вымолвил Раздвоенная Секира.
— У нас немало таких окаянных мест, — поведал варяг. — Одни таковы по своей природе. Другие — потому, что хозяева их отводят глаза чужакам, мороча всякой невидью. Если окажется верным второе, то с лесным владыкой или владычицей этого края нам еще предстоит встретиться.
— Ты полагаешь, это Старая Рысь?
— А то кто же! А женская сила будет похуже мужской…
Впереди стали вновь громоздиться завалы бурелома. Ветви и сучья вязались узлами. Шедший впереди остальных Инту попытался разрубить тесную вязь, закрывшую ему путь, да только выругался. Лезвие топора ободрало, но не рассекло крепкие сучья.
— Еще вчера натирал его барсучьим салом, — пробурчал фин. — Когда успел затупиться?
Энунд обнажил меч и сделал уверенный взмах, проверяя остроту своего клинка. Однако и его безупречное оружие лишь сломало, но не срубило сосновый сук. Как вскоре обнаружилось, все мечи и секиры Братьев необъяснимым образом затупились.
— Это то, о чем я и говорил, — посетовал Воила. — Не во вражью ловушку, так в морочные сети угодили.
Среди дальних елей внезапно замаячили белые пятна. Это были рыси — бессчетные белошерстные рыси с красными глазами. Их становилось все больше и больше. Тойво хотел уже приладить стрелу к тетиве, но Энунд его остановил.
— Обожди. Пока они на нас не нападают. Может сами уйдут.
Молодому хирдманну не хотелось вступать в противоборство с существами неизвестной природы. Как оказалось, сын Торна Белого принял верное решение. Увидев, что люди не спешат начать с ними в схватку и совсем не выглядят напуганными, звери вскоре пропали.
