Александр Старшинов - Наследник императора
Но делать нечего – приказ императора есть приказ императора, обойти его никому не дано, как ни крути. Посему полетели в Новы и Эск приказы: Первому Италийскому да Пятому Македонскому – готовиться к новой войне, к новым испытаниям и новому нашествию варваров.
* * *Долина Алуты[81]
Окруженный тремя рядами укреплений из череды рвов и валов, римский лагерь в долине Алуты[82] служил опорой власти в новых землях. Иной власти, кроме военной, в этих местах вообще не было. И хотя формально новыми владениями управлял наместник Нижней Мезии, тащиться с жалобой к нему в Томы никто не отваживался. На новых землях жили крестьяне с военной выправкой, из всего сельхозинвентаря уважавшие разве что один серп, ибо не раз доводилось им прежде снимать урожаи с чужих полей; торговцы, ловко торгующие лишь одним товаром – рабами, ремесленники, умевшие починить лорику или построить баллисту. И все дома, кирпичные или деревянные, здесь выходили на манер родной казармы. После того как два года назад почти все местное население ушло за перевал Боуты, оставив землю и дома победителям, край этот обезлюдел, поля зарастали травой и кустарником, сады и виноградники дичали. То и дело в небо поднимались черные столбы пожаров – это прежний хозяин возвращался из-за перевала и, задыхаясь от ненависти при виде чужака в родном жилище, поджигал деревянное строение.
Что-то явно шло не так, как рассчитывали римляне. Очень странным к тому же казался тот факт, что практически все даки ушли с насиженных мест, хотя, по обычаю, треть земель римляне оставили местным. И еще более странным были караваны с рабами, в основном смуглыми или даже темнокожими, – греческие торговцы везли их за перевал Боуты. У даков практически не было рабства, напротив, именно даки прежде поставляли пленных на рынки Востока на продажу. И то, что теперь Децебал скупал рабов, можно было счесть тревожным знаком. Выходило, что царь хочет заменить рабами рабочих на рудниках, а свободными пополнить ряды воинов. И еще болтали меж собой и солдаты в лагере, и поселенцы: несмотря на поражение, по-прежнему бегут к дакам дезертиры, потому как сулит им Децебал столько золота за один год службы, сколько за все двадцать пять лет не получишь в легионе.
Еще Лонгин в прошлом году вызвал в долину Алуты вексилляцию Первой Испанской когорты ветеранов. Все равно им в Стобенции[83] в Македонии делать нечего, так что пусть охраняют поля и поселки. Каждое утро всадники занимали сторожевые посты, а пехотинцы, не снимая доспехов и перевязей с мечами, повесив на плечи тяжелые шлемы, жали вместе с поселенцами созревшую пшеницу. Солому сносили на ближайшие холмы, складывали в огромные стога – для сигнального поджога. Не зря складывали – то в одном месте, то в другом поднимался в яркое летнее небо темный тревожный дым – спустившиеся вниз по течению Алуты даки нападали на поселенцев каждый день.
В Стобенций, в штаб когорты, отправлял писец сухие отчеты: ранен, убит, ранен, убит. Даки собирали свою жатву – прибавляя колосок к колоску отнятых жизней.
Вместе с Первой Испанской когортой несли караулы по деревням легионеры из вексилляции Пятого Македонского легиона, что квартировалась в лагере Ракаи. Они свои отчеты слали ближе – не в Стобенций, а в Эск, в главный штаб.
Ранен, убит… ранен, убит…
Вместе с отчетами в сумку почтаря положил юный бенефициарий из Ракаи письмо для своей сестры в Эск.
«Луций Корнелий Сервиан Корнелии, привет!
Дорогая Кориолла, если дорог тебе твой единственный брат, пусть муж твой Гай Приск похлопочет перед Адрианом о моем переводе в Эск… Сил нет больше мне здесь стоять: трудов много. И опасность грозит со всех сторон. Дважды в меня уже стреляли из засады. Один раз спасла лорика, во второй – стрела чиркнула по руке, и рана быстро зажила. Сколько раз на дороге находили мы отрубленные головы поселенцев и солдат! Однажды поймали мальчишку-дака, что вырезал целую семью поселенцев – хозяина, его жену и двоих детей-младенцев. Мы сожгли его живьем, как даки поступают с нашими пленными. В другой раз…
(дальнейшее было вымарано)
Кориолла, сестренка моя! Умоляю, пусть Гай за меня похлопочет перед Адрианом.
Будь здорова!»
Но письмо это, как и все другие, так и не дошло до Кориоллы. Писец-лабрарий в канцелярии складывал послания Луция в его личный ящичек, где они и лежали вместе с деньгами бенефициария и записями его личного дела.
Но потом пришло еще одно письмо – уже не от Луция, а от военного трибуна из Ракаи. Писец прочитал его, сделал отметку в реестре легионеров и пошел искать центуриона Валенса – никого другого, кому бы он мог передать послание, в лагере Пятого Македонского в тот момент не было.
Горы Орештие, крепость Костешти
Даки под руководством царского брата Диега работали от зари и до зари. Задача перед ними стояла трудновыполнимая – поднять из руин крепость Костешти, разрушенную римлянами почти до основания. Царский брат Диег сменил здесь Бицилиса, который всю зиму руководил подъемом на вершину камней и бревен.
Но все равно новых камней не хватало, так что вскоре блоки стали брать тут же, вынимали из разрушенной кладки второй жилой башни – ее восстанавливать не было уже ни сил, ни времени. Основание стены теперь охватывало куда меньшую часть холма. В глину, что скрепляла кладку, примешивалась зола пожарища, и раствор получался красным, будто даки добавляли кровь в кладку своих стен.
Уже весной по влажной земле волоком затаскивали наверх здоровенные стволы сосен, вновь воздвигали обрушенный частокол. Пот заливал глаза, ярость грызла сердце. День пролетал как миг. Из обрубленных веток разжигали костры, шипели и стреляли сосновые ветви, и даки работали, пока хватало сил, пока не падали на землю, будто мертвые. А потом сидели возле догорающих костров, пили горячую воду, тайком приправляя на римский манер вином (Диег, как и Деценей, запрещал винопитие), ели густую просяную кашу с салом, с дымком. Спать ложились вповалку на склонах, Диег со свитой – в жилом доме-башне. Еще весной стены этой башни восстановили, вновь поставили лестницы на второй этаж, покрыли стропила тяжелой дакийской черепицей.
Одно тревожило Диега: сожженный поселок у подножия холма. Он так и лежал обезлюдевший, в развалинах, лишь над крышами нескольких хижин-землянок вился робкий дымок. Несколько раз посылал Диег гонцов к брату своему Децебалу: мало людей, не успеют к лету восстановить крепость. Ничего не отвечал Децебал. Оставалось одно: работать до изнеможения и молить Замолксиса-Гебелейзиса, чтобы римляне не пришли в горы Орештие этим летом.
И они не пришли.
Горы Орештие, Сармизегетуза
Трое римских дезертиров и с ними Сабиней сидели в царских покоях. Из них только Сабиней прежде удостаивался подобной чести, дезертиры же были простыми воинами: Ветур из отряда Бицилиса, другие двое из Костешти. Давным-давно оставив земли на другом берегу Данубия, они сражались с римлянами, обороняли крепость, сумели спастись, когда Костешти взял Лаберий Максим, ушли лесами в Пятре Рошие (Красная скала уцелела в то отчаянное лето, ее гарнизон не потерял ни одного человека). С осени эти трое жили на отдельной жилой террасе за стеной крепости, и Сабиней приметил, что все они вновь носят римское оружие, тренируются метать пилумы и говорят меж собой на латыни. И еще тренируются подскакивать к стоящему на краю террасы чучелу и втыкать кинжал в набитый соломою мешок там, где у человека находится сердце. Потом лично Сабиней привел им троих пленных, и дезертиры по очереди их закололи – каждый одним ударом. Опекал этих троих Бицилис. Сабиней, хотя и догадывался смутно о происходящем, в детали плана посвящен не был. И вот Децебал сказал наконец, для какого дела готовились эти трое. Должны они были вновь прикинуться римскими воинами, проникнуть в лагерь Траяна и убить императора. Ни больше ни меньше.
Бицилис, присутствовавший при разговоре, молчал. Как и Сабиней. Но когда разговор зашел о деталях плана, Сабиней вдруг поднялся и сказал:
– Я не могу идти: в лагере Траяна меня многие знают в лицо. И значит, сразу выдадут, как только встретят.
– Или ты просто не хочешь? – подозрительно прищурился Децебал.
– Я бы пошел. Ибо это спасет наше царство. Но говорю: меня опознают, замысел провалится.
– Он прав, – поддержал Сабинея Бицилис. – Его непременно узнают.
– Тогда прочь! – воскликнул Децебал и указал на дверь. – Нечего тебе здесь делать, раз не готов для меня исполнить важное дело и ищешь пустые отговорки.
Сабиней дернулся как от удара и повернулся к Бицилису.
– Поддержи меня – не трушу я и не отказываюсь. Но, после того как побывал я на той стороне, как несколько дней прожил в Дробете, сотни людей помнят меня в лицо. Я погублю все дело…
![Антон Волков - Битва за Свет [СИ]](/uploads/posts/books/272911/272911.jpg)