Жан-Луи Фетжен - Вуали Фредегонды
— Зигульф?
В этот момент обе женщины вышли из палатки и удалились семенящими шажками, перешептываясь и хихикая.
— Я вижу, ваше величество, что с вами здесь хорошо обращаются.
Улыбка на лице его стражника таяла, по мере того как Зигебер приближался. Постепенно становилось заметно, что король бледен, под глазами у него залегли глубокие тени, а движется он с явным трудом, неверной походкой. Зигульф подосадовал на себя, что улыбался.
— Что ты здесь делаешь? — прошептал Зигебер, приблизившись.
Все, что произошло после того, как он получил удар копьем, стерлось из его памяти, и из предшествующих эпизодов сражения он тоже помнил не слишком много, несмотря на попытки в подробностях восстановить каждую сцену. Но он помнил, что Зигульф вообще не участвовал в той злополучной битве.
— Меня прислала королева, — отвечал тот. — Дама Брунхильда вступила в переговоры с Байаном, как только узнала о вашем пленении. Она просила меня быть рядом с вами.
— А кто… кто этот Байан?
Зигульф ничем не выказал своего удивления, лишь слегка нахмурился.
— Правитель гуннов, — он кивнул на шатры и палатки, окружавшие их. — Правда, они говорят, что они не гунны, а авары, но по мне так разница невелика.
Зигебер кивнул. Лицо его исказилось от боли, дыхание было прерывистым. Сейчас в лагере не было заметно никаких следов уже ставшего привычным для него варварского беспорядка: примерно на десяток першей вокруг тянулись ровные ряды палаток, а в конце самого широкого прохода между ними, за деревянным ограждением, возвышался самый большой и роскошный шатер ярко-желтого цвета, окруженный высокими шестами, на которых развевались конские гривы и орифламмы.[78] По всему откосу выстроились отряды всадников, ровные и сплоченные, словно для торжественного шествия. Среди разодетой толпы, стоявшей перед ограждением, Зигебер увидел несколько воинов-франков, в таких же плащах, как у Зигульфа, и привязанных франкских лошадей.
— Он вас ждет, монсеньор.
Зигебер опустил глаза, чтобы скрыть смущение: пока он принимал ванну, эта огромная толпа, в том числе его собственные стражники, ждала его, в то время как он…
— Идем.
Зигебер пошел вперед, Зигульф последовал за ним, на шаг позади, как подобало.
— Сколько дней? — в голосе Зигебера, когда он повернулся к своему стражнику, послышалось отчаяние.
Тот, очевидно, не понял, и король снова спросил:
— Сколько дней я здесь?
— Почти месяц, монсеньор.
— Месяц…
Зигебер кивнул и на мгновение остановился, потом двинулся дальше твердым шагом, хотя ему все же не до конца удалось скрыть легкую хромоту.
— Расскажи мне побыстрее все, что мне стоит знать об этом Байане, — прошептал он.
— Те из наших людей, кто выжил в этой схватке, говорили, что гунны используют магию — что они напускают на врагов сотни призраков со всех сторон, чтобы врагов обуял ужас. Другие говорили, что тюрингцы нас предали. Ансовальд был ранен, но выжил. Это от него мы узнали о вашем поражении, а также о том, что вы остались живы и они вас унесли. Королева тут же объявила общий сбор войск. Меньше чем через неделю пять тысяч воинов прибыли в Метц и еще столько же — в Реймс. Когда Байан отправил к ней посольство, она велела выстроить все эта войска перед стенами крепости.
— Она правильно сделала…
— Они сообщили ей, что держат вас в плену, так же как и еще сотню ваших людей, и что не собираются причинять вам зла, если мы позволим им пройти к придунайским равнинам. Дама Брунхильда ответила, что поступит так, как ей велит ее король, и что вы один можете решать от имени всей Остразии. Вот почему мы здесь.
Зигебер на мгновение обернулся к своему спутнику.
— Кажется, я удачно выбрал себе жену!
Зигульф кивнул с улыбкой. Некоторое время они молча шли между плотными рядами аварских всадников. Когда они были уже недалеко от деревянного ограждения, воины в стальных доспехах и шлемах распахнули перед ними ворота, и они увидели королевский шатер Байана, по размерам почти такой же, как франкский донжон. Откуда-то доносились резкие звуки флейт и глухие удары барабана, но самих музыкантов не было видно среди огромного скопления народа, собравшегося вокруг. Сначала Зигеберу и Зигульфу показалось, что здесь одни женщины и старики. На мужчин затявкала собака, но кто-то пнул ее ногой, и она жалобно заскулила. Потом они заметили и детей, совсем без одежды, бегающих под ногами богато разодетых воинов, — очевидно, почетной личной гвардии Байана, — которые держали длинные копья, украшенные развевавшимися на ветру прядями конского волоса, выкрашенными в красный цвет. От самых ворот и до порога шатра земля была устлана коврами.
Король глубоко вздохнул, хлопнул Зигульфа по плечу и уже собирался войти один, но стражник удержал его за руку.
— Есть еще кое-что, что вам нужно знать.
— И что же?
— Королева беременна.
На мгновение Зигебер опустил глаза.
— Спасибо.
Они обменялись улыбками, и Зигебер, откинув полог, медленно вошел. Оставалось сделать всего два десятка шагов, и за это время нужно было умерить стук сердца и укрыть как можно глубже в душе образ Брунхильды. Если он хочет когда-нибудь увидеть ребенка, которого она ему подарит, нужно сосредоточить все помыслы на том, что будет говорить ему повелитель аваров. Несмотря на сильный ветер и закрывшие солнце облака, было жарко, и тяжелый плащ, подбитый волчьим мехом, давил Зигеберу на плечи. Он чувствовал, как на лбу выступает пот, и молился о том, чтобы в шатре никто этого не заметил.
Войдя, он вынужден был на некоторое время остановиться у порога, чтобы глаза привыкли к полусумраку. Какой-то молодой человек, которого он сначала принял за придворного, приблизился к Зигеберу и фамильярно взял под руку. Затем, глядя ему в лицо, начал произносить высоким пронзительным голосом речь, напоминающую литанию,[79] в которой Зигебер ничего не понимал. Пока тот говорил, король незаметно обвел взглядом внутреннее убранство этого матерчатого дворца, скудно освещенного развешанными на деревянных шестах-опорах светильниками. Здесь не было никакой мебели, даже стола — только многочисленные ковры и подушки. И огромное число женщин и детей, рассевшихся повсюду и пристально изучающих незнакомца. Центр шатра, освещенный падавшим сверху сквозь круглое отверстие дневным светом, занимала группа знати, на них были шелковые одежды и драгоценности — они тоже сидели на корточках на ковре, вокруг небольшого возвышения, на котором стояли золотые блюда с мясом и хлебом. Эти люди образовали полукруг, очевидно, освободив для гостя широкое пространство, выстланное подушками. Зигебер быстро осмотрел их, пытаясь угадать, кто из них Байан. В этот момент молодой человек смолк и посмотрел на него с довольной улыбкой, словно ждал ответа. К счастью, переводчик, державшийся позади него, тут же начал повторять его речь на франкском языке.
— Мой отец Хаган Байан приветствует вас в своем шатре и просит у вас прощения за те трудные дни, которые вам пришлось пережить после вашего славного ранения. Мой отец просит вас занять место рядом с ним и разделить с ним трапезу. После этого он сочтет за честь с вами побеседовать.
Зигебер не сразу понял, что «отец» — это и есть тот самый молодой человек, который встретил его у порога. Очевидно, он-то и был Байан. Зигебер недоверчиво вглядывался в юное смуглокожее лицо с тонкой полоской усиков. Ему было самое большое лет двадцать, тогда как переводчик уже был вполне зрелым человеком. Скорее всего, «отец» — был его почетный титул.
— Скажите вашему… отцу, что я благодарю его за его милосердие и за заботы его целителей, вылечивших меня.
Переводчик повторил эти слова своему господину на родном языке, и Байан, все еще не выпуская руки короля, увлек его за собой и усадил на подушки среди почетных гостей. Когда они расселись, служанка поднесла королю на золотом блюде мясо и хлеб. Все выжидательно смотрели на него — очевидно, ему нужно было попробовать угощение. С первым же куском Зигебер пожалел о такой любезности хозяина. Хлеб был черствым и безвкусным; что касается мяса, это, скорее всего, была собачатина. Однако он прожевал и проглотил то и другое, а потом незаметно отставил тарелку — тем более что в этот момент Хаган заговорил.
— Весь наш народ здесь, — повторял за ним переводчик на языке франков. — Сто раз по тысяче мужчин, женщин, детей и лошадей. Имя нашего отца означает Могущественный, и он никогда не знал поражения. Но мы не хотим войны с благородным племенем франков. Мы всего лишь просим пройти через их территории…
В этот момент Байан развернул перед ним большую карту, явно римского происхождения, и указал на широкие пространства гор и лесов, разделяющие Рейн и Дунай. Повозки, сказал он, не смогут здесь пройти.
