Алексей Соловьев - Обет мести. Ратник Михаила Святого
– Боярин уже дал согласие, еще в Орде! Я не вру, любая!!
Иван торопливо пересказал последний разговор с Василием.
Елена заметно посветлела лицом. Посмотрела наконец Ивану в глаза:
– Я согласная, Ванечка! Только пусть мне отец все это сам повторит, ладно?
– Не веришь?
– Что ты, любый?! Верю! А только негоже при живом батюшке да без благословения-то.
– Но это еще не все, Алена! Я под Коломну собираюсь перебираться, уже с тамошним боярином перебаял. Деньги есть, землю куплю, обстроюсь.
– Али здесь плохо стало?
– Земля после Михаила и Дмитрия ослабла. Кашин вон ваш откололся. А слабый кусок на части раздирают первым. Неспокойно тут далее жить будет, сердцем чую! Пойдешь ли теперь, когда и про это спознала?
– Господи! Да я с тобой хоть в леса, хоть к чухони северной подамся! Сколько лет слов этих ждала, сколько слез выплакала! Скорее б батюшка возвернулся!..
Печальный обоз с останками казненного Дмитрия вернулся в Тверь вместе с первыми снежинками. Словно и отца его, Михаила, уже объявленного землею святым, прибывших встречали тысячи людей. Жил молодой гордо и умер гордо, не посрамив княжей чести и звания русича, только вот детей после себя Дмитрий, увы, не успел оставить.
Лишь под Крещение Иван и Алена решились заговорить с Василием о своем, наболевшем. К удивлению обоих, он спокойно выслушал и их просьбу, и намерение перебраться жить на земли давних противников Твери. Спросил лишь:
– Оба на то согласны? Ну, так будь на все воля Божия! Может, вскорости и я за вами следом тронусь. Не лежит у меня душа в удельном княжестве Кашинском прозябать, ничто оно теперь без Твери-то! Князь Константин, коему Кашин в удел достался, в Москве до сих пор задержан, князь Василий – дитя малое! Замятня там грядет великая, а мне то не лепо!
…Прошло больше полугода после отъезда Ивана и Алены с тремя теперь уже общими детьми. Перебрался с ними и Степан, решивший связать свою дальнейшую жизнь с новым хозяином. Василий на прощание щедро одарил дочь, и с обустройством на новом месте проблем не возникло. Умелые мужики за месяц срубили на приокском взгорье добрую избу о четырех окнах с резным петухом на коньке, амбар, стойла для скота и баньку. Степан начал управлять новым хозяйством, Иван же остался верен себе и поступил на службу вновь. Ратный навык в те времена ценил любой боярин и князь.
По малопонятной прихоти Узбек вновь отдал великокняжеский ярлык Твери. Иван с трудом удерживал в душе терзавшие его сомнения о верности совершенного переезда. Алена видела муки мужа, но не подавала виду. Только раз обмолвилась:
– Видно, батюшка теперь навек на Волге останется?
Все разрешилось в августе, на великий для русских праздник Успения Пресвятой Богородицы…
Когда до Москвы дошла весть, что в этот день восставшая против татарского засилья Тверь во главе со своим князем побила и сожгла сотни татар вместе с царевичем Чол-ханом, Иван вернулся домой бледный и тихий. Алена, носившая в себе второго ребенка, охнула и взялась за сердце:
– Что случилось? На тебе ж лица нет, любый!!
– Кончилась Тверь! Узбек такого вовек не простит.
Он подробно поведал о случившемся. Хотя разум говорил совсем иное, женские губы все же вымолвили:
– Может, еще и обойдется как? Может, откупятся чем смогут? Господи, как же там батюшка с матушкой-то?..
Убрали хлеба, свезли на дворы снопы и сено. На землю легла пороша. Легла, чтобы на своих белых страницах записать новую печальную повесть о новой русской беде, десятками тысяч конских копыт ступившей на первый снег…
По строжайшему приказу великого хана Узбека Иван Московский, получив в подмогу пятьдесят тысяч конных татар, поднял все свои полки и медленно двинулся на самый богатый и большой город северо-восточной Руси, чтобы стереть его с лица Земли. Дотла разорить бунтарную землю, не щадя ни детей, ни жен, ни лапотных смердов…
Иван также шел в тот печальный поход. Для него печальный в особенности, ибо нельзя резать по живому, даже если на словах это стало теперь чужим. Он с трудом взирал, как гибли деревни и села, как пылали стены Зубцова, как тысячи сгонялись зимней стужей в полон, чтобы либо осесть потом в московских землях, либо проследовать знакомым ему путем в южные степи, досыта накормив собою волков и воронье…
Ненастным днем, ведя два десятка в качестве знающего местность проводника, он оказался в некогда родной деревне. Жители успели покинуть ее и укрыться в лесах заранее. Сын мысленно поблагодарил отца за предусмотрительность. На предложение десятника проверить едва заметную переметенную снегом тропку, уходящую к парящему болоту, резонно заметил:
– Ну ее к бесу, Никита! Знаю я эти места, вырос здесь. Там трясина незамерзающая, дышит всю зиму! Гать надобно знать, чтоб через нее пройти. Айда лучше к Твери побыстрее, там хоть зипунами разживемся.
– Тогда надо деревню пожечь! Воевода строго-настрого повелел никакого жила не оставлять.
– Да помню я, щас запалим. Погодь, дай в избу загляну, может, оставили чего.
Иван зашел в родной дом, глянул на то место, где был иконостас. Отец забрал все с собой! Значит, жив старый, не попал ни под аркан, ни под стрелу меткую. На душе чуть потеплело.
Взгляд его упал на ту самую печальную стрелу, что когда-то пронзила брата Андрея. Она все это время лежала за божницей, как напоминание о данном обете мести. При поспешном уходе ее случайно уронили на земляной пол. Иван поднял стрелу, подержал ее в пальцах и переломил. ВСЁ!!!
Он повернулся в ту сторону, где сейчас дрожали от холода и страха десятка четыре его земляков, перекрестился и прошептал:
– Простите, дорогие! Увожу их отсюда! Это все, что я смог для вас сделать! Может, еще и отстроитесь… Простите, все, что смог…
Выйдя на свежий воздух, он взял факел из рук дружинника и поднес к соломенной крыше. Шаловливым лисенком пламя нырнуло под шапку снега, начало набирать силу.
Окольчуженные ратники торопливо проезжали мимо, спеша в стольный город княжества. Один из них придержал коня:
– Ты что, Иван?
– Езжайте, догоню. Грудь что-то сдавило…
…Тридцатидвухлетний мужчина сидел на коне на краю леса и смотрел на пылающие избы. Слезы безостановочно текли по заросшим щекам. Губы шептали:
– Простите, милые… Все, что смог…
Колесо истории неумолимо катилось по русским просторам, и противостоять ему уже не могли ни горячее сердце, ни сильная рука. Тверь погибала, уступая место Москве…
Примечания
1
Сокалчий – на Руси так звали слуг, ответственных за питание князей и бояр.
