Виктор Поротников - Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве
Однажды Игорь застал жену за чтением какого-то пергамента, причём Ефросинья была так увлечена, что оставила на время вязание на пяльцах. Её лицо, озарённое мыслью, светилось радостью, глаза сияли. Склонённый профиль лица Ефросиньи в этот миг поразил Игоря своей красотой.
— О чём читаешь, лада моя? — ласково спросил Игорь, приблизившись к жене и мягко коснувшись её плеча.
— О тебе, мой любый. — Ефросинья взглянула на Игоря снизу вверх и улыбнулась, заметив недоумение у него на лице. — Прочти. — Она протянула ему пергаментный лист.
Держа пергамент в руках, Игорь пробежал глазами начало текста. Написано было по-славянски.
Текст гласил, что в такой-то год началась смута в Галиче. Бояре галицкие поднялись на князя своего Ярослава Осмомысла, виня того в умерщвлении ядом законной супруги. Желали бояре сместить с трона, Ярослава и посадить князем его старшего сына Владимира.
Игорь посмотрел на Ефросинью.
— Дальше читай, — сказала Ефросинья.
Дальнейший текст обрисовывал ситуацию, когда южнорусские князья во главе с киевским князем Святославом Всеволодовичем вознамерились было силой утвердить изгнанного отцом Владимира в Галиче. Но поход сорвался по вине христолюбивого новгород-северского князя Игоря Святославича, «который не пожелал проливать кровь христианскую, не видя в том для себя ни чести, ни славы». Отказ новгород-северского князя и его брата Всеволода от войны с Ярославом Осмомыслом разрушил союз князей, ополчившихся на Галич. Кто-то из князей устыдился этой затеи, кто-то убоялся прослыть зачинщиком раздоров. Иные и готовы были воевать с галицким князем, но не смели, ибо не могли тягаться с ним силою, оставшись в меньшинстве.
«Доброе слово утешит страждущего, добрый поступок способен вразумить заблудшего и отвратить от зла зачерствевшего сердцем», — было написано в конце.
— Это что — летопись галицкая? — спросил Игорь, сворачивая пергамент в трубку и возвращая жене. — Откуда она у тебя?
— Нет, это не галицкий летописный свод, — промолвила Ефросинья, любовно поглаживая своими белыми пальцами свёрнутый пергамент, — это наша местная летопись.
Игорь подсел к жене:
— И кто же её пишет?
— Монахи, что на книжном дворе трудятся, — ответила Ефросинья. — Ты не рад этому?
— А Вышеслав к сему делу не причастен? — Игорь хитро прищурился. — Уж больно слог знакомый.
— Что в том плохого? — Ефросинья обвила шею мужа руками. — У Александра Македонского в войске был философ Каллисфен, который прославлял на бумаге все победы царя. У императора ромеев Юстиниана был придворный летописец Прокопий из Кесарии, благодаря которому мы ныне знаем о войнах ромеев с вандалами и арабами. Был свой летописец и у твоего пращура Ярослава Мудрого...
После беседы с Ефросиньей Игорь позвал к себе Вышеслава.
Когда тот пришёл, Игорь положил перед ним на столе взятый у Ефросиньи пергамент и спросил:
— Твоя задумка?
Вышеслав не стал отпираться:
— Моя.
— К чему всё это? Растолкуй.
— На Руси издревле летописи составляют не только в Киеве иль Новгороде Великом, но и в прочих городах.
— Понимаю. Всякий князь о своей славе звонит. Но мне покуда звонить не о чем.
— Слава славе — рознь, — заметил Вышеслав. — Иной князь гоняется за славой с мечом в руке, а иной и без войны славным слывёт. Жить добродетельно — вот верная дорога к самой громкой славе. Поверь мне, Игорь.
— Стало быть, мне теперь ни чихнуть, ни ругнуться нельзя, ты про всё в летописи своей изложишь, — усмехнулся Игорь. — А может, мне по любому поводу теперь совета у тебя спрашивать, дабы все деяния мой праведными были?
— Благо не по совету делается, а из доброго побуждения, — сказал Вышеслав.
— Мне теперь и меч-то вынимать нельзя, раз уж ты изображаешь меня христолюбивым князем,— с беззлобной иронией продолжал Игорь. — Только в этой мире, Вышеслав, распри неизбежны. Коль ты не нападёшь, то на тебя нападут.
— Я хочу верить, Игорь, что и в мире и на войне ты будешь придерживаться справедливости. Ведь это самое ценное нравственное качество для князя. Храбрых уважают, мудрыми восхищаются, а справедливых любят и доверяют им. Вспомни Плутарха. — Вышеслав положил ладонь на пергамент. — А летопись пускай станет для тебя зеркалом, чтобы ты мог взглянуть «а себя Со стороны. Эта летопись останется в наследство твоим детям, чтобы они могли гордиться тем, какой у них был отец.
Игорь взъерошил Вышеславу волосы.
— Ну как мне быть плохим, когда рядом со мной такой друг! — с улыбкой промолвил он.
— И такая чудесная жена, — добавил Вышеслав. — Я лишь хочу верить, Игорь, что ты станешь выдающимся князем на Руси, а Ефросинья убеждена, что ты необыкновенный человек.
— В устах её это звучит как истина, — заметил Игорь. И про себя подумал: «Достоин ли я такой жены?»
Глава седьмая
ОПАСНЫЙ БЕГЛЕЦ
С некоторых пор Игорь стал чаще наведываться в ту светёлку терема, где Вышеслав и Ефросинья обычно занимались переводом греческих книг на русский язык. Там же Вышеслав трудился над летописью, названной им «Северский летописный свод».
Он хотел описать жизнь и деятельность новгород-северских князей, начав с отца Игоря, Святослава Ольговича. Для этого Вышеслав изучал киевские и черниговские летописи, копии которых делались на здешнем книжном дворе.
Вышеслав излагал события не с точки зрения пристрастного очевидца, целью которого было возвеличить род одного князя и очернить всех прочих князей, враждебных ему, но как сторонний наблюдатель, отдающий на суд потомков деяния и поступки владетелей Русской земли.
Читая жизнеописание своего отца, Игорь поражался превратностям судьбы, которые преследовали того всю жизнь. Часто лишь воля случая спасала Святослава Ольговича от неминуемой гибели, поскольку недруги, с которыми ему доводилось сражаться, зачастую были гораздо сильнее. В дальнейшем только покровительство Юрия Долгорукого способствовало закреплению за Святославом Ольговичем Новгорода-Северского и всего Посемья.
Окружённый враждой двоюродных дядей и братьев, гонимый племянниками и сватовьями, Святослав Ольгович тем не менее почитал своих старших братьев Всеволода и Игоря, хотя первый постоянно гнал его от себя, а другой, не выделяясь ни умом, ни храбростью, всегда заносился перед ним. Даже своим сыновьям от второго брака Святослав Ольгович дал имена своих старших братьев.
После прочитанного Игорь делился своими мыслями с Вышеславом:
— Мой отец был славным воителем и землёй управлял мудро. Ему бы, а не братьям его бездарным сидеть на столе киевском. Выходило, что они творили беззакония, вызывая у народа ненависть к Ольговичам, а мой отец опосля расхлёбывал кашу, заваренную братьями его. Что оставил после своей смерти Всеволод Ольгович кроме награбленных сокровищ и толпы наложниц? Чем прославился Игорь Ольгович, как не своей бессмысленной жестокостью? Не понимаю, неужели в окружении моего отца не нашлось человека, который внушил бы ему мысль не терпеть своеволия братьев, но взять первенство над ними? Теперь бы я не в Новгороде-Северском княжил, а где-нибудь в Киеве иль Вышгороде!
— Так и гложет тебя червь честолюбия, — улыбнулся Вышеслав, слушая Игоря.
— Уж коли женщины подвержены честолюбию, то мужчинам грех его стесняться, — сказал Игорь. — Сам знаешь, сколь честолюбива была моя мать. И сестра её такая же. И жена Святослава Всеволодовича не менее честолюбива. А сколь была честолюбива мать Ефросиньи, Ольга Юрьевна!
— Можешь не продолжать, — сказал Вышеслав. — Жёны князей столь же испорчены властью, сколь и мужья их.
— Не власть портит, а богатство, — не согласился Игорь.
— Где богатство, там и власть, — возразил Вышеслав, — одного без другого не бывает.
— Отец мой покойный, по-твоему, был испорчен властью и богатством? — спросил Игорь.
— Не думаю, — покачал головой Вышеслав. — Из всех Ольговичей он, пожалуй, единственный, кто ни разу не поступился честью ради корысти. Уже только то, что он отверг все личные выгоды ради спасения из плена брата Игоря, говорит о многом. Душа у него была не с хлебный кус.
— Причём отец старался вырвать из плена брата, который однажды предал его! — воскликнул Игорь.
— Святослав Ольгович был истинный христианин, — с уважением произнёс Вышеслав.
— Я вижу, именно это качество ты и стараешься выделить, когда пишешь в летописи об моём отце, — заметил Игорь. — Почему бы тебе не отметить и то, какой он был искусный полководец?
