Джейн Харрис - Гиллеспи и я
— Вас уже представили? Это Мейбл, моя дочь — она недавно вернулась из Америки.
— Из Америки? — Спеша ухватиться за новую тему, как за спасительную нить, пока Элспет не перебила ее своей болтовней, я повернулась к Мейбл. — Как интересно! Какая там погода?
Мейбл улыбнулась мне с некоторым снисхождением.
— Конечно, там бывает жарко, но всегда можно спрятаться в тени. Уж лучше жара, чем дожди круглый год, как у нас в Шотландии.
— Ну-ну, полно, — цокнула языком Элспет и, подмигнув мне, опустилась в кресло. — Все-таки не круглый год, дорогая.
— Почти круглый год, — возмутилась Мейбл, а когда Энни попросила ее понизить голос, пробормотала: — Что я ни скажу, тебе все не так.
Элспет открыла рот, но не успела она произнести и слова, как я встряла с первым попавшимся вопросом, в надежде предотвратить размолвку:
— А вы уже были на Международной выставке?
— Ах, эта чудесная выставка! — вскричала Элспет. — Разумеется, у нас абонементы, вдобавок я обожаю настоящий индийский карри, а его восхитительно готовят в закусочной «Генерал Гордон». А вы сами уже были во дворце, Герриет?
— Была. Отчасти ради этого я и приехала в Глазго — побывать на Выставке и отвлечься от… от недавних событий.
— Я знаю, дорогая, — сочувственно кивнула Элспет. — Энни говорила, что вы потеряли тетю. Мои соболезнования.
— Да, тетя Мириам была по-матерински добра ко мне. Моя родная мать умерла несколько лет назад.
Элспет кивнула.
— Прекрасно понимаю, что вам пришлось пережить.
— Правда?
— Видите ли, я вдова, а много лет назад Отец Небесный забрал к себе мою любимую мать. Энни и вовсе рано осиротела. Все мы похоронили своих матерей.
— Не все, — сказала Мейбл. — Пока что.
Элспет моргнула, но молча проглотила обидную реплику. Позже я узнала, почему Мейбл была такой нервной и язвительной: ее американский жених внезапно разорвал помолвку, и девушке пришлось в одиночестве возвращаться в Шотландию. Прелестная Мейбл не привыкла скрывать дурное настроение, и близкие оберегали ее, как хрустальную вазу, безропотно снося капризы и прощая резкие слова.
Я попыталась прервать неловкую паузу.
— Мейбл, говорят, что Америка — очень интересная страна. А вы как считаете?
Пожав плечами, Мейбл села за стол.
— Разумеется, я согласна. Там все гораздо лучше, чем у нас. Например, в Америке чудесный кофе. Вы что больше любите, мисс Бакстер, — кофе или чай?
— Пожалуй, чай.
— Правда? — Она снова взглянула на меня с жалостью. — А я предпочитаю кофе. Только в Глазго приличного кофе не найти. Везде чайные, куда ни глянь. Чайные, подумать только. — Мейбл глухо рассмеялась.
— Вообще-то кофе там тоже подают, — пробормотала Элспет и вдруг, обернувшись ко мне, с воплем хлопнула по столу (Энни поморщилась). — Теперь я вспоминаю, Герриет, где я вас видела. И не раз.
— Я часто хожу по Стэнли-стрит, по дороге в…
— Нет-нет, это было у дверей в чайную «Ассафрей», на той неделе. Мы с сыном заглянули туда, но было так людно, что мы сразу ушли — и на пороге столкнулись с вами.
— Ах, я была в стольких чайных — боюсь, Элспет, что не помню встречи с вами. Правда, если к нам присоединится ваш сын, быть может, я его узнаю.
Я улыбнулась Мейбл, которая разглядывала пирожные, не притрагиваясь. Она посмотрела на меня с жалостью.
— Мой брат работает, — пояснила она терпеливо, словно ребенку, — и вряд ли к нам спустится. Когда я уходила, он просил его не беспокоить.
Внезапно Сибил прекратила бренчать на пианино, изобразила слащавую улыбку и, подкравшись к Мейбл, стала заискивающе теребить ее юбку.
— Ты заходила к папе?
— На секундочку, — беззаботно, хотя и с ноткой хвастовства в голосе, ответила та.
Сибил с тоской посмотрела на дверь. Элспет наклонилась ко мне.
— Мой сын — человек искусства. Не уверена, знают ли его у вас на юге. Нед Гиллеспи — слыхали? У нас он довольно-таки знаменит в творческих кругах.
— Он художник? — спросила я.
— Да, и весьма талантливый. — Элспет умолкла и откусила от своей лепешки.
Я обернулась к Энни.
— На Международной выставке есть картина, подписанная «Гиллеспи», — на ней девочка и утки.
Та кивнула.
— Да, это его работа. Называется «У пруда».
Я не раз видела эту картину. Более того, я почти не сомневалась, что однажды, пусть и мельком, встречала ее автора.
— В детстве я все время что-то рисовала, — объявила Элспет, разделавшись с лепешкой. — Мои работы часто занимали второе место в классе. Ах, у меня была чудесная учительница — никогда ее не забуду. Как же ее звали?.. Мисс Нивен. Она всегда так помогала юным дарованиям. А Нед весь в меня — настоящий гений.
К счастью, моя улыбка не выглядела неуместной.
— Представляю, как вы им гордитесь. — Я снова обратилась к Энни: — Скажите, ваш муж бывал в Лондоне? Однажды я встречала шотландского художника по фамилии Гиллеспи — осенью, в галерее Гровенор.
Тогда мы обменялись лишь парой слов, и я почти сразу забыла о нем. Уже в Глазго, заметив фамилию Гиллеспи в каталоге выставки, я смутно заподозрила что-то знакомое.
Мейбл взглянула на невестку.
— Он ездил туда на выставку, помнишь?
Энни кивнула.
— А, Гровенор! — воскликнула Элспет. — Такая великолепная, изысканная галерея! Его картины в Лондоне произвели фурор — вполне заслуженно.
Пока мы беседовали, Сибил бочком прокралась к закрытой двери и медленно повернула ручку. Услышав скрип, Мейбл обернулась.
— Сибил, ты куда?
Девочка смущенно хихикнула.
— Никуда, — пискнула она и скрылась за дверью.
— Вот видишь? — Мейбл укоризненно взглянула на Энни. — Вчера мне пришлось выставлять ее раз шесть. Она постоянно к нему липнет.
Энни со вздохом встала и побрела в коридор. Лиф ее платья был криво застегнут; одна коса расплелась.
— Сибил! Вернись, пожалуйста, — устало позвала она.
Но Сибил и не думала возвращаться. На лестнице послышался топот, затем шум борьбы и пронзительный вопль. Он нарастал, становился все громче и отчаяннее — как будто кого-то убивали. Вскоре на пороге появилась Энни, волоча дочь за руку. По пути Сибил ухватилась за дверной косяк, но Энни силой разжала ее пальцы. Мы вскочили на ноги, Мейбл захлопнула дверь и бросилась Энни на помощь. Вдвоем они втащили упирающуюся девочку в комнату; вися у них на руках, Сибил попыталась уцепиться за стул, а затем, не успели мы и глазом моргнуть, рывком сдернула со стола скатерть. Чашки и блюдца, печенья и пирожные, потертый поднос и чайные ложки, чайник, старая лампа (к счастью, незажженная — еще не стемнело), блюдо с помятыми бутафорскими фруктами, обшарпанная шкатулка с шитьем, церковные листки и конверты — все с оглушительным грохотом посыпалось на пол. Роуз зашлась в испуганном плаче. Энни тут же бросилась утешать младшую дочь. Раскрасневшаяся Сибил осела на пол, не переставая вопить, а Мейбл увещевала ее вести себя хорошо и не мешать Неду. Элспет то и дело виновато поглядывала на меня, надеясь сгладить неловкость. Из кучи обрывков и осколков на ковре взметнулось облако пыли.
Во всем этом бедламе я различила звуки с верхнего этажа: нетерпеливые шаги, затем ритмичный стук, словно кто-то возмущенно колотил по половицам тростью или палкой. Художник — у себя в мансарде. Стук повторился шесть-семь раз и утих, затем раздался грохот — что-то тяжелое ударилось о деревянные половицы: видимо, художник, отчаявшись, отшвырнул трость.
Тем временем Сибил вытянулась на ковре, прижав руки к бокам и завывая «Папа-а-а!». Утомленная долгой истерикой Энни сдалась и позволила дочери подняться к отцу в мастерскую. Вопли и завывания тут же сменились тихими всхлипами. Сибил встала и медленно поплелась в коридор, напоследок окинув каждого из нас мрачным укоризненным взглядом.
На лестнице послышались шаги: сначала медленные и неуверенные, затем все быстрее. Наконец счастливая Сибил побежала вверх, прыгая через ступеньки. Через миг скрипнула дверь — судя по всему, в мастерскую ее отца, Неда Гиллеспи.
Ах да — Нед Гиллеспи. Должно быть, дорогой читатель, вы недоумеваете, когда же он наконец разбавит наше исключительно женское общество. Увы, на сей раз вас ждет разочарование: в тот день Нед не спустился к чаю и ни разу не показался в гостиной.
* * *Признаюсь, мне было весьма любопытно увидеть сына Элспет: что, если это тот самый художник, с которым мы когда-то встретились в Лондоне? Жизнь полна удивительных совпадений. В общем-то я попала на выставку в Гровеноре по чистой случайности — будь моя воля, я бы ни за что не оставила тетушку Мириам одну. Как я уже писала, она тяжело болела и к концу сентября требовала ухода практически круглосуточно. Наконец друзья, обеспокоенные моим изможденным видом, предложили мне на один вечер покинуть свой пост и отправиться с ними в Гровенор, а затем вместе поужинать. На открытия выставок всегда собираются полчища скучных разодетых франтов, и я до последнего не могла определиться. Во-первых, я переживала за тетю, а во-вторых, ужасалась перспективе часами вести вынужденные светские беседы в шумных залах. Тем не менее друзьям удалось меня убедить.
