Эдмон Лепеллетье - Римский король
– Что значит «внезапное событие»? Я не понимаю вас…
– Смерть Наполеона! – громко ответил Мобрейль.
– Неужели вы думаете, что подобное «внезапное событие» способно произвести переворот в положении вещей? Ведь за Бонапарта стоят вся армия, солидная администрация; кроме того, его окружает сонм маршалов, которые, судя по всему, глубоко преданы ему и не преминут обнажить шпаги в защиту его сына, его наследника. Так неужели же вы думаете, что империя представляет собой столь шаткое здание? Неужели вы решитесь утверждать, будто институт империи не способен пережить своего основателя?
– Раз император умрет, то и его империя разлетится в пыль, ваше высочество! Армия устала сражаться и вечно летать с севера на юг, с берегов Таго на берега Вислы; она требует только мира, ждет только отдыха. Смерть Наполеона даст ей тут же одно и обеспечит в будущем другое, оставляя в прошлом славу. Большего армия и не потребует. Вечно враждующие между собой маршалы, не доверяющие друг другу и тоже усталые, никогда не будут в силах прийти к соглашению, если в случае регентства им придется делить власть. Да и многие из них больше солдат желают как можно скорее сложить оружие. Имея земли, замки, молодых жен, они хотят использовать последние годы физической бодрости и уже пошатнувшегося здоровья, остающиеся им в жизни. Они не так глупы, чтобы снова вскочить на лошадей и пойти войной против всей Европы, а может быть, и Франции, ради того, чтобы обеспечить сыну Наполеона оспариваемое престолонаследие. Таким образом трон Франции вернется к своим законным обладателям. Маршалы, восхищенные, что вы, ваше королевское высочество, обращаетесь с ними как с великими вассалами короны, гордые тем, что их боевое дворянство признано равным родовому – потому что необходимо будет признать такое равенство, – станут самой мощной опорой вашего реставрированного трона! Что же касается ребенка, которого называют Римским королем, то ему не выдержать на своем тщедушном челе тяжести императорской короны; его сломи г уже то, что он должен будет носить имя воина, перед которым так долго трепетала вся Европа и чьи предприятия ему придется поддерживать и продолжать; это будет какая-то тень императора, призрак государя. Поверьте мне, ваше высочество, что стоит Наполеону умереть, как ему уже невозможно будет воскреснуть в лице сына!
– Может быть, вы и правы, – сказал граф де Прованс, погружаясь в глубокое раздумье, – возможно, что империя падет в тот момент, когда того, кто является всем в этом громадном государстве, не будет в живых. Но едва ли это может случиться так скоро. Наполеон отличается крепким здоровьем, он еще молод, гораздо моложе меня… Но, может быть, вы случайно уже составили себе понятие, каким образом произойдет то важное, но гадательное событие, на которое вы намекаете и которое должно будет совершенно изменить судьбы Франции?
– Я не только имею то понятие, ваше высочество, а нечто большее: уверенность. Для этого нужно, чтобы…
– Довольно, маркиз! – поспешил перебить его граф де Прованс. – Мне не подобает слушать дальнейшие подробности. Я живу здесь в уединении, вдали от всякой агитации и политики; в обществе старого Блакаса и вечно юного Горация я без всякого нетерпения дожидаюсь, пока повернется колесо фортуны. Я не хочу заниматься такими гадательными событиями, вызвать которые, несмотря на всю их желательность, мне было бы невозможно. Если вы питаете какие-то надежды, если кое-какие признаки дают вам основание предвидеть их быстрое осуществление, то расскажите все это Блакасу. Он очень интересуется подобными радостными гипотезами; что же касается меня, граф, то я махнул рукой, совершенно махнул рукой! Поговорим о чем-нибудь другом!
Еще некоторое время разговор продолжался, затрагивая совершенно безразличные, невинные темы; затем граф де Прованс сделал жест, означавший, что он хочет закончить аудиенцию и вернуться к своему Горацию.
Мобрейль почтительнейше откланялся.
Блакас пошел провожать его и предложил осмотреть дивные аллеи парка.
Оба они углубились под тенистые своды столетних дубов, где прыгали грациозные, боязливые лани. Мобрейль, который отлично понял осторожность графа де Прованс, открылся во всем его доверенному. Он рассказал ему во всех деталях свой проект: следовало убить императора и похитить Римского короля; тогда во всеобщем смятении можно было бы надеяться на реставрацию.
Блакас спокойно выслушал его. Не выказывая ни малейшего отвращения, он в то же время не решался высказываться одобрительно о злодейском плане Мобрейля. Он удовольствовался тем, что ответил несколькими незначительными словами, которые не были ни одобряющими, ни порицающими. Было ясно, что граф де Прованс и его секретарь, не будучи уверены в успехе, хотели гарантировать себе возможность отказаться от всякого знакомства с убийцей и его планами в случае, если его покушение не удастся. Но в глубине души они желали его успеха и не хотели обескураживать его.
– Ну, а чего вы потребуете для себя лично, господин Мобрейль? – спросил Блакас, прощаясь с авантюристом у ограды парка.
– Ничего, кроме признательности моего короля в тот день, когда его величество воссядет в Тюильри на престоле своих предков и снова возьмет в руки скипетр Франции, освобожденной моей рукой от угнетающего ее тирана.
– Так да поможет вам Божественное Провидение и да укрепит Оно ваши намерения, которые имеют целью освободить угнетенный народ и восстановить законного государя на престоле, узурпированном безбожником-бандитом! Буду очень рад увидеться с вамп, граф, и с удовольствием ждать от вас радостных новостей!
Они церемонно раскланялись и разошлись.
Мобрейль, пешком возвращаясь к себе в гостиницу, думал в большом замешательстве: «Надо было ждать от них такой уклончивости! Что за черт – ничего определенного, ни одного искреннего слова, одни только уклончивые речи, шаткие обещания… Не только не хотят дать прямое указание, но даже и не высказывают явного одобрения! Ну да, конечно, они боятся скомпрометировать себя! Как бы там ни было, но я обещал, что император вскоре умрет. Это обещание, кажется, заставило просиять наше брюхатое величество и улыбнуться его тощего камергера; оба они как будто поверили в меня. Теперь надо доказать им, что я не хвастался напрасно! Бонапарт жив и пользуется прежней популярностью; как устроиться, чтобы до истечения месяца он отправился на тот свет? Э, да что там! Сначала надо вернуться к себе в гостиницу и спокойно пообедать. Трактирщица обещала угостить меня знатной едой, а за добрым куском мяса и стаканчиком вина хорошие мысли являются сами собой!»
И, веря в свою смелость, в свою звезду, в счастливую случайность, которая поможет убрать Наполеона в самом непродолжительном времени, Мобрейль в отличном настроении духа, войдя в гостиницу «Королевский дуб», крикнул с порога на ломаном английском языке:
– Ну что, мистрис Бэтси, готов ли обед? Ну, живо! Принесите мне кубок канарийского вина, чтобы я мог выпить за вашу вывеску, как говорил этот милейший сэр Джон Фальстаф, величайший человек во всей Англии!
III
Мистрис Бэтси Четснаут, хозяйка гостиницы «Королевский дуб», извинилась, что обед еще не подан. Вина в этом была не ее, а мужа, Вилли Четснаута, превосходного отца семейства, уважаемого во всем приходе, но имевшего досадную привычку напиваться каждый раз, когда в «Королевском дубе» останавливался мало-мальски важный посетитель.
Случай представлялся ему довольно часто, так как пребывание в этих краях графа де Прованс привлекало многих важных иностранцев, а также неизменно любезных и разговорчивых французов; последние обычно справлялись о здоровье графа, о его привычках, о посещавших его гостях, об отправляемых им письмах. При этом они всегда щедро тратили деньги, отличаясь нетребовательностью и веселостью нрава. Единственно, что им, казалось, было нужно, это получить самые точные сведения о происшествиях, касающихся графа де Прованс. Они не брезговали подолгу разговаривать с горничными, чтобы быть в курсе всех мелочей существования принца.
– Без сомнения, все это были французы, искренне привязанные к своему впавшему в несчастье государю! – заключила говорливая Бэтси.
«Без сомнения – шпионы Наполеона!» – подумал Мобрейль и прибавил вслух:
– Разве сегодня тоже приехал какой-нибудь любопытствующий француз, что ваш муж напился и обед запаздывает?
– В том-то и дело, что да, сэр; там приехал какой-то джентльмен, который кажется мне французом. Он прибыл в сопровождении слуги.
– Ах, так! – сказал Мобрейль, неприятно пораженный услышанным, и подумал: «Неужели полиция уже следует за мной по пятам и Ровиго уже послал мне вслед одного из своих агентов? Ну что же, надо посмотреть на эту ищейку!»
– А можно повидать этого француза? – спросил он трактирщицу.
