Ларс Леннрут - Древность и Средневековье. Тексты родового общества
Но подобная же формула может сложиться в краткую дидактическую строфу, так называемую «лаусавису». И в лучшем случае результат будет следующим:
Скот мрет,
Сродник мрет,
Однажды и ты умрешь,
Одно знаю,
Что не умрет —
Суд над умершим.
Эта строфа может рассматриваться как краткое стихотворение в размере Эдды «льодахаттр», который часто использовался именно в дидактической поэзии. Строки 1–2 и 4–5 в подобной строфе похожи на «основную формулу», т.е. они содержат по два ударных слога и цезуру, в то время как число безударных слогов может варьироваться. Строки 3 и 6 – иные по характеру: в них – по три ударных слога. Подобная строфа прекрасно подходит для насыщенного эллиптического речевого оборота, который в устной форме придает вес и значительность тому, кто его произносит, – например, хёвдинг, выступающий на тинге перед бондами.
Такая же строфа может стать элементом в эпическо-драматическом жанре. Эти слова могут быть приписаны самому Одину и выступать частью торжественного монолога, как в «Изречениях Высокого», который бог произносит в Валхалле перед другими богами. Именно в такой форме текст сохранился для потомков. Но это вовсе не означает, что он существовал лишь в одном варианте. Как кирпичики составляют разные здания, так и поэтические формулы и строфы могут складываться в различные образы устного творчества.
Значение таких формул и их социальная функция в устной литературной традиции впервые были выявлены в последние годы, прежде всего благодаря изучению эпической песенной традиции в Югославии. Было доказано, что сказитель часто импровизировал текст в самом процессе исполнения, используя при этом запас готовых поэтических формул и составляя из них более крупные тематические блоки, которые, в свою очередь, тоже были более или менее устойчивыми: к примеру, представление героя, описание битвы или морского похода, традиционное раздумье над властью любви, над быстротечностью жизни и т.п. Такие тематические единицы могли затем складываться в более крупные, стереотипные описания событий, также закрепленные традицией: например, борьба героя за освобождение своей возлюбленной от власти злых сил и пр. А многие подобные описания в конечном итоге, посредством стандартных поэтических формул, вплетались в большую эпическую композицию, которая могла исполняться на протяжении нескольких часов.
В древнескандинавской традиции поэтическая композиция импровизировалась лишь в исключительных случаях. Скандинавы, еще больше, чем югославы, использовали и ценили краткую выразительную формулу, насыщенную содержанием, которая могла запечатлеться в памяти слушателей в качестве пословицы. Сочинение таких лаконичных формул требовало длительного обдумывания, и потому почти исключало саму возможность импровизации. Но и в Скандинавии тоже древние скальды умели искусно обращаться с формулами и устойчивыми элементами композиции. Кеннинги
Самой характерной формулой в языке скальдической поэзии являются так называемые кеннинги. Это описательное поэтическое выражение, состоящее по меньшей мере из двух существительных: например, «сын Одина» вместо Тора, «податель золота» вместо короля.
Большинство кеннингов метафоричны, – к примеру, «конь моря» вместо корабля. Некоторые заключают в себе ссылку на определенные мифы: к примеру, «ложе Фафнира» вместо золота (Фафнир – это дракон, который лежал на сокровищах, охраняя их, и поэтому золото могло называться ложем этого чудовища; однако выражение в целом, разумеется, непонятно для тех, кто не знает мифа). Так, чтобы понимать язык скальдов, необходимо знать мифологию.
Кеннинги могли выстраиваться таким образом, что включали в себя три, четыре или более элементов. «Податель ложа Фафнира» в таком случае будет опять-таки король, а «укротитель морского коня» – викинг. И чем длиннее кеннинг, тем более он недоступен для понимания непосвященных. Часто в этом-то и состояла главная цель. Язык поэтов-скальдов был тайным, исполненным загадок, которые были способны разгадать только самые мудрые и почитаемые члены родового общества, т.е. хёвдинги или сами же скальды.
В песнях Эдды кеннинги используются весьма умеренно, главным образом в качестве устойчивых выражений, характеризующих основных богов и героев («сын Одина», «вождь готов» и др.). В поздней скальдической поэзии кеннинги встречаются гораздо чаще: они становятся усложненными, насыщенными вычурными трех – или четырехчленными метафорами, скрытыми намеками на малоизвестные мифы и т.п. Можно даже сказать, что здесь кеннинги из обычной поэтической формулы превращаются в настоящую загадку.
Наряду с кеннингами известны и так называемые хейти, т.е. поэтические названия, заменяющие одно существительное другим: например, «невеста» или «жена» вместо женщины, «огонь» вместо меча. Камень из Река
Возле церкви в местечке Рек, в провинции Эстергётланд, стоит большой камень с рунами, датируемый IX веком. Руны покрывают его с обеих сторон. Эти надписи не только самые древние, но и наиболее примечательные из всех литературных текстов, сохранившихся в Швеции от эпохи древности. Содержание их таинственно темное, оно выражено усложненным, запутанным скальдическим языком, который на протяжении столетий ставит ученых в тупик. То, что все-таки удалось расшифровать, служит примером таких поэтических приемов и намеков на древние мифы, которые нам известны по исландской литературе XIII века, как, например, по книге о скальдическом искусстве Снорри Стурлусона, которую принято называть «Младшей Эддой»(около 1230 года). И камень из Река наглядно свидетельствует о том, что это искусство культивировалось также и в Швеции IX века!
Надпись начинается с торжественного посвящения, свойственного сходным руническим надписям на других камнях: «О Вемуде говорят эти руны. Варин сложил их в честь павшего сына». А затем следуют две загадки, сопровождаемые поэтической строфой в размере Эдды «форнюрдислаг»:
Скажи, память, какой добычи было две,
которую двенадцать раз на поле брани добывали,
и обе брались вместе, от человека к человеку.
Скажи еще, кто в девяти коленах
лишился жизни у остготов
и до сих пор все первый в битве.
Тьодрик правил,
смелый в бою,
кормчий воинов
в море готов.
Ныне сидит он,
держа свой щит,
на готском коне,
вождь мерингов.
Слово «память» и у скальдов, и в Эдде Снорри Стурлусона означало как «память скальдов», так и «человеческую память». Игра же словами состояла в том, что многие загадки, связанные с одним и тем же мифом или легендой, объединялись и затем в стихотворной форме разгадывались. В данном случае, похоже, загадки содержат намек на Тьодрика, т.е. Теодериха Великого, знаменитого вождя остготов (около 450–526 гг.). В древнегерманской традиции он часто именуется Тьодриком или Дидрихом Бернским. О нем, в частности, рассказывается, что он владел «крепостью мерингов», – что это были за меринги, неизвестно, но этот народ в сагах упоминается в связи с Теодерихом. Рассказывается также, что он владел множеством сокровищ, захваченных в битвах с другими великими героями, а после его смерти его увековечили в образе известной конной статуи, которая стояла в Аахене во времена самого камня из Река. Скорее всего, подразумеваются именно эти события, но что было известно о них на самом деле в Эстергётланде в IX веке, – мы не знаем. Текст на камне адресован читателю, который знает гораздо больше нас о легенде о Теодерихе Великом и ее значении в той надписи на камне, которую сделал Варин в честь своего сына. Сама загадочность придает поэтический блеск кеннингам вроде «море готов» или сведениям о добычах, которые двенадцать раз захвачены в сражениях.
Чтобы скрыть истинное содержание текста, в этой надписи используются также различные шифры. Исследователи рун смогли разгадать код, но в результате получили лишь новый текст, составленный в еще более сложном и зашифрованном виде. Какие мифы и легенды имеются здесь в виду?
Посредством параллелей с древнеисландской поэзией мы иногда можем прояснить содержание таких кеннингов, как «конь Гунн» в главной фразе: «Скажи на двенадцатый раз, где Гуннов конь пасется на поле, меж двадцати павших конунгов». Ибо Гунн – это имя валькирии, а валькирии ездили верхом на волках, и поэтому именно волк нашел богатую добычу – двадцать павших на поле брани. Но кто эти двадцать убитых конунгов? И почему говорится – «в двенадцатый раз», когда мы ничего не знаем об «одиннадцатом» или «десятом»? И здесь создатель этой рунической надписи окончательно сбивает нас с толку.
Есть два основных мнения о камне из Река, его назначении и цели. Согласно первому, речь идет о магическом тексте, который предназначался для совершения мести или какого-то возмездия за смерть Вемуда. Согласно второму, это самая обычная памятная надпись, а намеки на различные мифы и легенды в ней заставляют читателя вспомнить о величии этого рода. Возможно, оба мнения заключают в себе долю истины. И совершенно определенно, что этот текст обращен не ко всякому, а только к немногим посвященным. Поскольку камень из Река больше напоминает модернистскую поэзию, нежели некролог. Отмагических рун – к памятным надписям
