Нагиб Махфуз - Эхнатон, живущий в правде
— Отец, что случилось с этим городом?
— Мериамон, это город еретика. Проклятый и неверный город, — спокойно ответил он.
Я что-то вспомнил и снова посмотрел на город с растущим любопытством.
— Он необитаем?
— Эта женщина, жена еретика, все еще живет в своем дворце — точнее сказать, в своей тюрьме. И, должно быть при ней несколько стражей.
— Нефертити[10], — пробормотал я себе под нос, вспоминая эту женщину и гадая, как она выносит свое заточение.
Меня продолжали одолевать воспоминания детства, прошедшего в саисском дворце моего отца; воспоминания о яростных спорах взрослых из-за смерча, который уничтожал Египет и всю империю. Они называли это «войной богов». Я вспомнил рассказы о молодом фараоне, отвергшем наследие своих предков, отринувшем жрецов и бросившем вызов судьбе. Вспомнил те приглушенные голоса, толки о новой религии и ошеломление людей, неспособных сделать выбор между своей старой верой и преданностью фараону. Люди шептались о необычных событиях, ужасном крушении империи и триумфе, за которым последует неминуемый крах.
Стало быть, тут находился город чудес, принадлежавший духу смерти. И тут была его хозяйка, одинокая пленница, пившая горечь. Мое сердце часто забилось, отчаянно желая услышать всю историю.
— Отец, ты больше никогда не обвинишь меня в равнодушии, ибо меня обуревает священное желание, сильное, как северные ветры, желание узнать правду и записать ее, как делал ты сам в расцвете юности.
Он устало посмотрел на меня и спросил:
— Мериамон, чего ты хочешь?
— Я хочу все узнать об этом городе и его правителе. О трагедии, которая разорвала страну пополам и опустошила империю.
— Но ты уже все слышал в храме, — возразил он.
— Отец, мудрец Какимна говорил: «Не суди о деле, пока не услышишь всех свидетелей».
— Но в этом случае правда очевидна. Кроме того, еретик Эхнатон мертв.
— Однако большинство его современников еще здравствует, — с растущей решимостью заявил я. — Они тебе ровня и друзья. Отец, твоя рекомендация отворит мне все двери и позволит раскрыть секреты. Тогда я смогу увидеть разные оттенки правды перед тем, как она исчезнет подобно этому городу.
Я настаивал до тех пор, пока не получил разрешение. Возможно, отец дал его не без скрытой радости. Он сам питал страсть к знаниям и запечатлению правды; именно эта страсть сделала наш дворец местом встреч как светских, так и религиозных деятелей. Наш дворец славился приемами, на которых рассказывали истории, читали стихи и пировали, заедая тонкие вина нежной уткой. Друзья считали моего отца человеком, благословленным не только обильными землями, но и неповторимой мудростью.
Он снабдил меня письмами, которые следовало доставить известным людям, помнившим то время, принимавшим в тогдашних событиях непосредственное участие или следившим за ними со стороны и познавшим как их горечь, так и сладость.
— Ты сам выбрал свой путь, вот и ступай им. Да защитят тебя Боги, — сказал отец. — Твои предки выбирали войну, политику или торговлю, но ты, Мериамон, ищешь правды, а в этом деле успех зависит только от тебя самого. Будь осторожен, не вызывай гнева властей и не насмехайся над несчастьем того, кто впал в забвение. Будь таким же бесстрастным и внимательным к каждому свидетельству, как сама история. Только так можно познать правду, свободную от пристрастий, и поведать эту правду тем, кто желает над ней поразмыслить.
Я был рад проститься с праздностью и вступить на тропу истории, ведущую к правде, на тропу, у которой нет ни начала, ни конца, ибо ее всегда прокладывают те, кто стремится к вечной истине.
Верховный жрец Амона
В брошенные еретиком Фивы вернулось процветание. Они снова стали столицей империи, трон которой занял юный фараон Тутанхамон. Военные и чиновники вернулись на свои посты, а жрецы возобновили выполнение обязанностей в храмах. Дворцы были восстановлены, сады цвели, а храм Амона, сохранивший величие, гордо стоял, окруженный гигантскими колоннами и цветниками. Рынки были заполнены покупателями, купцами и товарами, и богатство постоянно прибывало. Город вновь купался в славе.
Это была моя первая поездка в Фивы. Я был ошеломлен их великолепными зданиями и изумлен количеством жителей. Меня поразили звуки города и вид дорог, заполненных повозками и телегами. По сравнению с Фивами мой родной Саис выглядел маленькой, тихой, глухой деревней.
Я пришел к храму Амона в назначенное время. Служитель впустил меня в зал с величественными колоннами и провел по боковому коридору в помещение, где меня ожидал верховный жрец. В середине комнаты стояло кресло черного дерева с подлокотниками из чистого золота. В нем сидел пожилой человек с бритой головой, одетый в просторную длинную юбку и белый шарф, опоясывавший грудь и плечи. Несмотря на почтенный возраст, он выглядел бодрым и уверенным в себе. Услышав имя моего отца, жрец отозвался о нем с уважением и похвалил за преданность.
— Тяжелые времена и превратности судьбы помогли нам по достоинству оценить таких людей, как твой отец, — сказал верховный жрец. Потом он сдержанно одобрил мое намерение и продолжил: — Мы разрушили все стены с фальшивыми надписями. Однако правда должна быть сохранена. — Он благодарно склонил голову. — Сейчас глава богов Амон восседает на своем троне в святая святых, защищает Египет и сражает его врагов. Его жрецы тоже восстановили свое положение. Амон освободил нашу долину силой, дарованной им Яхмосу[11], и расширил империю во всех направлениях силой, которой он облек Тутмоса III[12]. Ибо он дает победу тому, кому пожелает, и попирает тех, кто его предает.
Я благоговейно преклонял колени до тех пор, пока верховный жрец не велел мне подняться и сесть в кресло рядом с ним. Потом он заговорил; я чутко внимал его словам.
— Это очень грустная история, Мериамон, хотя поначалу она казалась невинной. Все началось с великой царицы Тийи[13], матери еретика и супруги великого фараона Аменхотепа III[14]. Родом она была из простой нубийской семьи; в ее жилах не текло ни капли царской крови. Но она была такой прозорливой и проницательной, словно имела четыре глаза и могла смотреть сразу во всех направлениях. Царица намеревалась поддерживать с нами дружеские отношения. Я никогда не забуду ее слова, сказанные в день праздника Нила: «Вы, жрецы Амона, — счастье и благословение Египта». Она была такой сильной, что могла смотреть прекрасными большими глазами в лица могучих мужчин, пока те смущенно не опускали взгляд. Однако мы относились к ней без предубеждения, ибо знали, что фараоны этого славного рода всегда лелеяли и поддерживали жрецов Амона. Но затем царица проявила интерес к теологической доктрине, решив расширить ее за счет других божеств — в частности, Атона. Сначала это выглядело как стремление к углублению знания религии; мы относились к желанию царицы с уважением и считали его богоугодным делом. Возражать не имело смысла, хотя мы были недовольны тем, что здесь, в Фивах, доме Амона, будут чтить других божеств. Тийя заверяла нас, что Амон всегда будет оставаться главой богов и что его жрецы всегда будут в Египте главнее прочих. Но ее слова нас не убеждали.
Однажды Тото, жрец-кантор, сказал мне:
— За решением царицы кроется новая политика, которая не имеет ничего общего с религией.
Когда я спросил, что он хочет этим сказать, Тото продолжил: — Великая царица ищет поддержки провинциальных жрецов, чтобы обуздать нас, ограничить нашу власть и усилить власть фараона.
— Но мы — слуги Амона и заботимся о народе. Учим людей, лечим их и являемся их поводырями как в этом, так и в загробном мире. Царица — мудрая женщина; она должна знать наши достоинства, — ответил я.
— Но это борьба властей. Царица честолюбива. По моему мнению, она более могущественна, чем фараон, — с досадой сказал он.
— Мы — сыновья величайшего из богов. Мы опираемся на наследие более надежное, чем сама судьба, — возразил я, борясь с собственными дурными предчувствиями.
Может быть, настала пора рассказать тебе о фараоне Аменхотепе III. Его прадед, Тутмос III, основал империю, превосходившую все остальные размерами и численностью подданных. Аменхотеп III был могучим владыкой. Он вставал на защиту своей страны при малейшей тревоге и одерживал такие победы, что вся империя присягала ему на верность. Во время его долгого правления в стране царили мир и процветание; он пожинал плоды трудов своих предков. В Египте было вдоволь зерна, руд, тканей и прочих товаров. Он строил прекрасные дворцы, храмы и воздвигал статуи. Аменхотеп любил вкусную еду, вино и женщин, но жена Тийя знала все его достоинства и недостатки и умело пользовалась этим. Она вдохновляла мужа во время войны, терпела его распутство, жертвуя своими женскими чувствами ради возможности разделять с ним трон и утолять свое безграничное честолюбие. Я не отрицаю ее достоинств — она действительно знала все, что происходило в стране. Так же, как не сомневаюсь в ее преданности, дальновидности и заботе о славе Египта. Но порицаю ее за жажду власти. Именно эта жажда заставила ее использовать религию для усиления царской власти и устранения жрецов. Постепенно я узнавал другие мысли, которые были у нее на уме. Однажды она пришла в храм, принесла жертвы Амону, а затем решительно направилась в приемный зал, заставив меня следовать за ней. Как только мы сели, царица спросила:
