Ральф Ротман - Жара
— Кто воду наливал? Суп слишком густой, ко дну пристает! — сказал он хриплым пропитым голосом. — Добавит мне кто или как? Я, что ли, должен мешать до посинения, пока рука не отвалится?
— Нет, вы посмотрите, наш Казанова продрал глаза! — сказал Клапучек, а старушка захихикала. — Доброе утро, мистер Пресли! Что это вы сегодня припозднились? Пили долго? Или снова никак не могли выпутаться из трусиков Марлены? Похотливый козел! Мне бы твою потенцию! Не отказался бы!
Явно польщенный, парень подавил ухмылку и выдал целый поток ругательств и проклятий, громко выговаривая слово «шайсе» [14]столько раз, сколько другие люди избегают его произносить. Форма его рта, слегка выпяченные губы, казалось, были даже сформированы этим компактным грязным словечком, выплевываемым им с мрачным присвистом и шипением, но с явным наслаждением. Брызги слюны полетели в суп.
— А теперь, Гарри, давай остановись! — сказала старушка. — Попридержи свой язык. Вечно эта грязная ругань. У нас тут новый человек, самое время для тебя продемонстрировать свою воспитанность. А то что он о нас подумает?
Гарри уставился на Де Лоо и пожевал челюстями, хотя жвачки у него во рту не было. Под носом опять заблестели сопли.
— Шайсе, меня это не интересует! — заявил он и метнул свою мешалку, словно копье, в другой котел.
Кухню окутал густой пар, не было ничего видно до самого тамбура. На потолке оседали водяные капли и падали вниз сквозь переплетенные кабели, а по отражающим голубое свечение газа оконцам под котлами сновали тени — ноги туда-сюда перемещающихся людей. Вялые утренние приветствия, покашливание, искорки сигарет. По кафельным плитам постукивали башмаки на деревянной подошве, кто-то громко рыгнул, а человек, подошедший к соседнему котлу, положил обе руки на конец рукоятки весла и прижался к нему щекой. Мечтательная улыбка на губах.
— А ты, собственно, кто такой?
Де Лоо представился. Тот другой, с толстым, вывалившимся поверх вельветовых брюк животом гурмана, закрыл глаза и вздохнул:
— Я так хорошо спал. — Он был одет в клетчатую байковую рубашку и коричневую кожаную жилетку, свои редкие, но длинные волосы он зачесывал с одной стороны на другую. Водяной пар разгладил морщины его мучнистого лица. — А ты? Ты как спал?
— Сносно, — сказал Де Лоо.
— Вид у него отдохнувший, — изрек еще кто-то.
— И жира нет. А ведь наверняка уже тоже сорок, так? А, да это все равно. Мы все проигрываем бег наперегонки со временем. Зачем ты с такой силой мешаешь, Симон? Ты что, хочешь уже в первый день получить прибавку?
— Мне так сказали, а то фасоль пристанет ко дну…
— Ну и что? Да черт с ней. Не думай об этом. Подгорит или нет, эту бурду все равно есть нельзя. Айнтопф! Что это за обед в одном горшке! Да и звучит-то как неаппетитно, все равно что подштанники. А ты был когда-нибудь в «Apricot» в Хазенхайде [15]?
— Что-то не припоминаю.
— А я был там вчера. Со своим другом. Аперитив за счет заведения, бальзам для души, на закуску ассорти, а потом мерлуза в кляре, на гарнир — дикий рис с красным перцем и апельсиновый соус-крем, чтоб мне пропасть!
— Охотно верю.
— Вот куда надо ходить. И совсем недорого было. Так что, по мне, все было оʼкей, включая и меню и цены. И очень, очень внимательный персонал, хорошее обслуживание. Меня, между прочим, Бернд зовут.
Он завел руку назад, почесал себя сзади под вельветом, и все в помещении так и повалились от дикого хохота, разорвавшего парной воздух в клочья. В конце рядов с котлами Де Лоо заметил двух женщин, шептавшихся друг с другом и то и дело поглядывавших на него. Та, что постарше, худющая, в халате без рукавов и красной бейсбольной кепочке с надписью «Хайди», сунула себе в рот огрызок соленого огурца и, стоило ему только кивнуть им, кокетливо помахала, перебирая пальцами в воздухе. Та, что помоложе, маленькая и кругленькая, крепенькая как яблочко, медленно отвернулась, ощупывая тугие завитки у себя на затылке. Судя по всему, вчерашним вечером она побывала у парикмахера.
Третья, явно беременная, по низко надвинутому на лоб платку — турчанка, стояла одна и чуть в стороне перед котлом. Зажав в локте весло, она сдирала красный лак с ногтей, но тут дверь тамбура с шумом распахнулась, ветер задул сухой снег, разлетевшийся по кафелю, и все голоса смолкли.
— Надеюсь, вы тут заняты делом и мешаете как следует, эй вы, клуши! — заорал Эмиль, открыл щиток рядом с входом и повернул выключатель. Вентиляторы в вытяжных колпаках загудели сильнее. — И ты, толстяк, пошевеливайся, иначе будешь драить сегодня вечером котлы своим золотым зубом.
— О ля-ля, le maître du cuisine[16]! Как всегда, вежлив и в отличном настроении! — сказал Бернд. — Доброе утро, мой повелитель! Что сегодня мы сделали не так? Нам опять необходим усиленный массаж?
Но Эмиль только плюхнул на стол канистру с «фондором» [17] и бросил целую связку косичек чеснока.
— Где Клаппу?
Гарри хмыкнул, старушка сняла очки.
— Не знаю. Куда это он запропастился? Только что тут был.
Все сделали вид, что старательно ищут его по углам, а Бернд помешал в котле, потыкал в гущу и закричал, наклонившись к самой середине:
— Клапучек, сладкий ты наш, выходи! Он тебе ничего не сделает. — И, закрыв глаза и тяжко вздохнув, добавил: — Он сегодня утром так сладко нежился в моих объятиях. А я все время говорил ему: любимый, тебе надо идти. Уже пора фасоль замачивать. Но он никак не хотел вставать, так нежно прижимался, ненасытный мой. Вот и заварил кашу!
— Что? Ты чего болтаешь? — Дверь в холодильную камеру отворилась, и несчастный Клапучек появился с двумя ведрами в руках, наполненными копчеными сосисками, локтем он выключил в камере свет. — Никогда не рассказывай таких глупостей, ты! Они ведь действительно начнут думать… Одним словом, у меня никогда ничего подобного с тобой не было!
Эмиль скинул пальто на деревянную колоду.
— Тогда почему тебя утром тут не было?!
В конторе жалобно заскулил пудель. Клапучек поставил тяжелые ведра на стол, скривился и потер ладони, словно ведра весили пуды.
— Почему бы не обмотать чем-нибудь ручки… — Он чувствовал на себе взгляд Эмиля, заворачивавшего до локтя рукава своей белоснежной поварской куртки, но глаз на него не поднимал. — Проспал, — сказал Клапучек. — У меня был жуткий сон, знаешь. Я вскочил, весь мокрый, в поту, измученный, как выжатый лимон, а потом плюхнулся и повернулся на другой бок..
Повар снял потный платок со лба и сунул его в карман своих брюк до щиколоток в черно-белую клеточку — последний писк моды.
— Минуточку! У тебя был — что? — Он рявкнул так громко, что жилы у него на шее вздулись. — Ты что, держишь меня за дурака?! Из-за тебя мы опоздаем с выполнением заказов. Из-за тебя нам всем придется работать сегодня дольше обычного. Из-за тебя определенное число клиентов уйдет к конкурентам, а ты — видел плохой сон?! Я тебе вот что скажу, мой дорогой: твой сон меня мало интересует! За сны здесь не платят, это тебе не курорт в столовой народного предприятия ГДР! Здесь не прохлаждаются! Если еще хоть раз повторится, заработаешь пинком под зад, да так, что будешь отдирать от задницы лохмотья! А потом пойдешь и тут же заберешь свои документы, я понятно выразился?!
Турчанка передразнила его за спиной и постучала пальцем по лбу. Но Клапучек только едва заметно кивнул и смущенно ухмыльнулся. Его очки запотели, он нервно перебирал пальцами длинные, вылезающие из ведра сосиски, поправлял их, словно цветы в вазе.
— Оʼкей. Идет. Мне очень жаль. У нас сегодня белая фасоль, а?
Какую-то минуту Эмиль еще раздумывал, бушевать дальше или уже хватит. Он был весь красный, глаза сверкали от бешенства. Но потом он взглянул на часы, развернулся и взял бумажный мешок с полки.
— Так какая у нас сегодня фасоль — белая или нет? — повторил Клапучек, и шеф-повар нахмурил брови.
— Конечно белая. Что за идиотский вопрос.
— А вот и нет! — пронзительно крикнула женщина в бейсбольной кепочке. Странный такой резкий голос — смесь уксуса с возрастом. Она снова держала в руках надкусанный соленый огурец. — На бумажке написано совсем другое.
Повар ходил от котла к котлу и сыпал маленькой лопаточкой соль в суп.
— Вот как? — буркнул он. — И что же там написано?
— Мексиканский фасолевый суп в горшочке! — крикнула женщина. — La Signora[18] все заново написала. Еще позавчера.
Эмиль застыл в оцепенении. Он посмотрел на ведра на столе, покачал головой, уставился на котел, из которого шел пар.
— La Signora случайно не стукнулась головой о шкаф? Мексиканский фасолевый суп с немецкими сосисками?! Можете поцеловать меня в одно место, вы, идиоты…
