Алоис Ирасек - Скалаки
В соседней каморке было тоже шумно. Воткнутая в щель лучина озаряла не менее мрачную картину.
Князь Пикколомини неожиданно и беспрепятственно вошел в маленькую комнатку; в двери не было замка. Пораженный, он замер на пороге. Посреди комнаты стояла стройная девушка, кутавшая плечи в поношенный платок. Это была Мария, младшая дочь старого Скалака, тетя Иржика.
Пикколомини знал уже многих сельских красавиц, стоивших того, чтобы снизойти до них, но такой, какую ему теперь довелось увидеть в мрачной каморке, он до сих пор еще не встречал. Темные полураспущенные косы ниспадали на плечи, лицо ее было несколько бледно.
Увидев молодого князя, девушка испугалась; ее черные глаза неподвижно глядели на стройную фигуру и бледное тонкое лицо незнакомого пана. На его губах заиграла улыбка. Дрожа как лист, она молча стояла перед ним. Молодой князь, забыв о трудностях дороги, о неудобствах ночевки в деревенской избе, жадно смотрел на красивую фигуру девушки, чувствуя, как по всему его телу разливается приятный жар. Улыбаясь, он подошел к ней и приветливо заговорил на чужом языке, вставляя в свою речь ласковые чешские слова, которым успел выучиться. Мария оцепенела и даже не отдернула руки, которую схватил незнакомец. Но как только пан стал смелее и попытался ее обнять, она опомнилась. По ее лицу разлился румянец стыда, черные глаза загорелись гневом. Она вырвалась из объятий молодого повесы, но он, раздраженный отпором, еще решительнее приблизился к ней. Девушка крикнула, призывая на помощь. Сопротивляясь, она пыталась выбежать из каморки. Призывы Марии о помощи были напрасны. В это время ее отец боролся с княжеским холопом, который желал выслужиться перед своим господином, потакая его прихотям. Ловкая деревенская девушка, закаленная тяжелой работой, вступила в борьбу с княжеским сынком, загородившим дверь.
Неожиданно раздался стук в дверь, послышался знакомый голос маленького Иржи и громкий лай верного Цыгана; но вскоре они стали тише и продолжали доноситься из-за стены.
Страсть придала князю силы. Его холодные глаза помутнели, и на бледном лице вспыхнул румянец. Ему удалось было схватить девушку в объятия, но она с силой оттолкнула его, и он, пошатнувшись, отлетел в сторону. Князь видел, как распахнулись двери, как босая девушка в одной рубашке и юбке, с развевающимися темными волосами, промелькнула мимо него. Опомнившись, он бросился за ней. Мария выбежала через сени во двор и скрылась в темноте морозной ночи. В пылу погони Пикколомини не заметил камердинера, сражавшегося в горнице со стариком.
Ярость овладела сердцем молодого князя. Эта деревенская девчонка осмелилась ему сопротивляться, оттолкнула его от двери, его — своего господина, до сих пор не встречавшего подобного отпора. Он считал, что крестьяне имеют красивых дочерей для утехи господ, а эта деревенская индюшка посмела поднять на него руку и даже одолела его! С непокрытой головой он ринулся вслед за Марией, горя желанием наказать ее.
Жалобный зов Иржика привел старика в чувство. Он открыл глаза, глубоко вздохнул, как бы просыпаясь после тяжелого сна, и встал на ноги.
Вдруг Цыган взвизгнул и упал, обливаясь кровью.
— Сдавайся, старый хрыч, а не то заколю тебя, как эту собаку! — закричал камердинер и погрозил Скалаку шпагой.
Из сеней раздался жалобный голос Иржика:
— Убежала, Мария убежала.
Скалак судорожно схватил саблю, лежавшую на полке. Теперь у него в руках было смертоносное оружие. В этот же миг перед ним мелькнул клинок камердинерской шпаги, который вдруг повис в воздухе, словно рука панского слуги окаменела. Снаружи раздались тяжелые шаги и послышался громкий мужской голос:
— Это я, иду, иду!
И в ответ прозвучал ликующий возглас маленького Иржика:
— Отец! Отец!
Старый крестьянин быстро обернулся к двери. В горницу молнией ворвался высокий мужчина в кожухе и бараньей шапке. Он мигом осмотрелся и, прежде чем остолбеневший камердинер успел что-либо сообразить, выбил у него из рук шпагу. Шпага со звоном упала на пол, а вслед за нею на черную землю свалился и панский слуга, сраженный тяжелым ударом суковатой палки.
— Микулаш! — воскликнул старый Скалак, а Иржик молча прижался к отцу.
— Что тут произошло? — спросил молодой хозяин.
— Боже мой! Мария! — вскричал старик. — Иди скорей, иди! Это имя объяснило Микулашу все. Он сразу же понял, что сестра в опасности. Схватив горящую лучину, он бросился вслед за Иржиком.
В каморке никого не было, они увидели только опрокинутую скамейку и несколько подушек, валявшихся на полу. Тогда Микулаш выбежал на улицу, освещая лучиной дорогу, а дед и внук поспешили за ним. На пороге у завалинки они остановились. Красное пламя лучины осветило следы на снегу.
— Вот след босой ноги, — вскричал Иржик, — Мария побежала туда! — Он быстро вернулся в каморку, влез в большие сапоги, накинул куртку и, захватив лучину, снова выбежал во двор, чтобы посветить отцу и деду, разыскивавшим следы Марии, которые вели через двор за службы. Пока они шли, старик вкратце рассказал все сыну. За усадьбой, вблизи обрыва, куда вели следы, они остановились. Микулаш зажег несколько сосновых лучин, их красное пламя мерцало в морозном ночном воздухе. Свет падал на скалистый обрыв и исчезал в кустарнике, где еще шелестели сухие листья. Снизу доносился глухой шум реки.
Микулаш нагнулся над обрывом, по которому вниз к одинокой хижине сбегала тропинка. Он понял, что сестра хотела убежать именно туда, чтобы укрыться в ольшанике. Но на заснеженной тропинке не было никаких следов. Микулаш испугался. Не ошиблась ли со страху Мария, не стала ли она спускаться в другом месте? Он поднял лучину и увидел вправо от тропинки взрыхленный снег. Став на колени и опираясь на руки, Микулаш заглянул глубоко в обрыв. Борозда в снегу уходила далеко вниз, конца ее не было видно.
— Здесь, — сказал он глухим голосом, указывая на борозду. — Подождите, отец, у тропинки, а ты, Иржик, посвети мне.
Старый Скалак хотел идти с сыном, но тот ему не разрешил. Микулаш осторожно спустился по заснеженному, обледенелому склону, хватаясь руками за торчавшие из-под снега кусты. Дед и внук видели, как он скользит, падает и опять продолжает осторожно спускаться. Вот он остановился, нагнулся, пробирается через кусты направо к тропинке. Потом более свободно поднимается по уже знакомому пути. Но на руках у него какая-то ноша, он приближается, цепляясь за кусты, и вот свет лучины уже падает на него — боже, на руках Микулаша Мария!
Старый крестьянин задрожал; не вытерпев, он стал спускаться навстречу сыну, протянул ему руку и подхватил свою дочь.
— Боже мой! — простонал он. — Скорей, скорей домой! Взволнованный Иржик пошел вперед, освещая лучиной путь, а за ним отец с дедом несли Марию.
— В каморку, — крикнул старик, увидев, что внук направляется в теплую горницу.
Марию положили на постель. Она лежала в одной рубашке и юбке, смертельно бледная, с посиневшими губами. Руки и ноги ее окоченели. Темные волосы падали на белые плечи. Веки, окаймленные черными ресницами, казалось, навсегда закрыли глаза. Лишь теперь, охваченный страхом, маленький Иржик заплакал. Его тетя лежала, как мертвая — неподвижная и безмолвная.
Старик ц Микулаш делали все возможное, чтобы вернуть ее к жизни. В эту минуту никто из них даже не вспомнил о виновниках своего несчастья. Они думали только о том, чтобы привести Марию в чувство. Более опытный в таких делах отец давал указания, а крепкий смуглолицый Микулаш поспешно выполнял их.
Он вовремя подоспел. Гусары отпустили его с полпути, и Микулаш торопился как можно скорее попасть домой. Правда, время теперь стало более спокойным, но он знал, что в случае опасности старик отец не сможет один защитить дом и семью. Микулаш возвращался кратчайшей дорогой, через горы. В пути его застала ночь, седые тучи рассеялись, воздух прояснился, похолодало. В морозной тишине далеко разносился каждый звук. Когда Микулаш увидел очертания деревьев «На скале», ему показалось, что в доме светится огонек, и он удивился, так как полагал, что все уже давно спят. Было неосторожно зажигать свет в такой поздний час. Что бы это могло означать? Вдруг ему почудился чей-то крик. Микулаш остановился и прислушался, ветер донес до него пронзительный вопль. Тяжелое предчувствие заставило его ускорить шаги; время от времени он останавливался и слушал. Вот раздался собачий лай. Микулаш побежал, и по мере его приближения к усадьбе голоса звучали все отчетливее. Теперь он понял, почему сегодня так поздно горел в избе свет. Запыхавшийся, усталый Микулаш очутился, наконец, у дома. В первую минуту он решил, что к ним ворвались отпущенные по домам солдаты. Крепко сжав свою тяжелую суковатую палку, он, не останавливаясь, побежал прямо в избу.
В спешке Микулаш не заметил молодого Пикколомини, преследовавшего Марию. Когда девушка скрылась из виду, мороз охладил пыл князя. Изнеженный юноша, очутившись на морозе без плаща и шляпы, прекратил преследование. Дрожа от холода, он уже хотел вернуться в теплую избу, но тут заскрипел снег и послышались торопливые тяжелые шаги. Пикколомини отступил в тень. Высокий мужчина в кожухе и бараньей шапке с воинственно поднятой суковатой палкой пробежал мимо него. Поняв, что этот человек спешил на помощь старому крестьянину и что превосходство в силе теперь на стороне противника, князь растерялся. Даже если бы сабля, забытая в комнате, была при нем, это не придало бы ему храбрости. Пикколомини задрожал от страха, но, убедившись, что остался незамеченным, с облегчением вздохнул и, крадучись, пошел по завалинке. Заглянув в освещенное окно, он увидел руку Микулаша, занесенную над камердинером. Не помня себя от страха, он забрался в хлев и, скорчившись, притаился в темном углу. Вскоре до него донеслись голоса, но голоса своего слуги он не различил среди них. «А что, если удар этой руки был смертельным?» — мелькнуло у него в голове, и он весь затрясся. Шум все приближался, вот он уже в сенях; князь ждал, что разъяренные крестьяне ворвутся в хлев и убьют его. Он замер, но голоса затихли. Пронеслось! Воцарилась тишина. Но как только молодой Пикколомини решился подойти к двери и выглянуть, опять послышались шаги и голоса, и снова все стихло. И вдруг — о ужас! — дверь тихо отворилась, красное пламя упало на тощую корову. Князь вздрогнул, и смертельная бледность покрыла его лицо.
