Владимир Волкович - Хмель-злодей
— Вишь, Иван, как дело повернулось, из верноподданного Речи Посполитой я стал бандитом. Даже награду назначили за мою голову.
— Так ведь ты казак умный и изворотливый, выход найдёшь.
— План-то у меня был, да подвёл Роман, никак не ожидал предательства от старого боевого товарища. Столько раз вместе на татар ходили. Ну, ты иди, отдыхай, а я ещё посижу, подумаю.
Иван поднялся и, тяжело ступая, направился к шатру, где спали вповалку казаки.
Эх, Роман, Роман. Богдан с досадой выбил о каблук пепел из трубки. Действительно, предательство Романа Пешты спутало все планы Хмельницкого по организации восстания. Отчего тот, старый друг, предал, Богдан мог только догадываться. А ничего удивительного, если разобраться, здесь не было.
Измена и предательство вошли в кровь казацкую, да и простого люда, который пополнял ряды казаков. У основателей казацкого войска, по сути своей разбойников, не было понятия о чести и достоинстве, а дальнейшие притеснения поляками развили в них только самые низменные инстинкты. Богдану Хмельницкому и самому доводилось неоднократно изменять своему слову и предавать.
По его замыслу, реестровые казаки шести полков, присягнувшие польской короне, получающие жалованье и освобождённые от налогов, должны были одновременно восстать в шести важных центрах право— и левобережья Днепра, разбить небольшие польские гарнизоны и, соединившись, двинуться на Черкассы, где находилась ставка коронного, назначенного королём гетмана.
Одновременно должны были вспыхнуть народные восстания на Левобережье, а также на Подолии, где уже действовал со своей ватагой Максим Кривонос.
Тогда же должно было подняться и Запорожье. Запылавшая одновременно по всей Малороссии народная война не оставляла полякам на победу ни одного шанса, поскольку королевских войск на Южной Руси было не более десяти тысяч человек. Одержав победу над королевским гетманом, можно было бы начать переговоры с польским правительством и достигнуть соглашения об увеличении казацкого реестра, изгнать панов с русских территорий, добиться автономии и самоуправления, не порывая окончательно с Речью Посполитой.
И тогда он сможет на равных вести переговоры с королём польским, оставаясь верным Короне, а король, зная его как верноподданного, передаст ему земли покорённых магнатов.
Деньги, полученные от короля, оставались у Богдана и хранились в надежном месте. Часть из них была уже истрачена на заказ обмундирования — нескольких тысяч свиток одинакового белого цвета, обычную одежду реестровиков, которая предназначалась для восставших. Крупная сумма была также потрачена на изготовление самопалов и сабель.
Бандуристы и кобзари по всей Южной Руси собирали людей и призывали недовольных панским своеволием уходить на Запорожье, туманно намекая, что «Хмель уже высыпался из мешка». Уже и запорожцы, селившиеся по городам и местечкам, начали пить по-чёрному в окрестных шинках, что всегда было предвестником больших дел. Для завершения подготовки нужно было всего несколько месяцев, да вот случилось это предательство.
Теперь о выступлении реестровых казаков нечего было и думать, они будут под жёстким контролем поляков. Без казаков восстание холопов обречено на провал. Сечь к войне не готова, тем более, что ее стережет польский гарнизон. За семью Богдан не беспокоился, так как еще загодя отправил детей к родителям жены, но как быть самому, он не знал. Долго укрываться на Сечи он не сможет: его всё равно достанут и убьют. Можно, конечно, уйти в московские пределы или на Дон, к тамошним казакам, у него везде есть приятели…
«А не податься ли в Крым, к хану», — мелькнула мысль, и Богдан даже прошептал её, но сразу и отбросил эту идею.
Стало светать, звезды угасали, близился рассвет. Отдохнувшие за ночь кони хрустели ячменем в торбах, зашевелились укутанные в длинные бурки казаки, поеживаясь от утренней свежести. Пора было продолжать путь.
Декабрь в том году выдался на удивление теплым, снега не было, а местами из-под земли пробивалась даже молодая трава. Днем было по-весеннему тепло, но и ночью не подмораживало. Казаки ехали, придерживаясь правого берега Днепра, тонкая, блестящая лента которого изредка мелькала средь невысоких холмов. Этот путь хотя и был длиннее, чем напрямую по Черному шляху, но зато безопаснее: здесь редко можно было встретить путника.
Сечь не всегда находилась на одном месте. Она часто меняла своё месторасположение, сейчас она официально находилась на Микитином Рогу, но запорожцев там не было. Они в количестве всего трех-четырех сотен ютились на соседнем острове Бучки, а на самой Сечи расквартировался польский гарнизон, захватив весь запорожский арсенал, в том числе и около тридцати пушек.
Старый казак Лутай, кошевой на Сечи, сердечно обнял Богдана. Вместе сражались они когда-то с турками в морском походе на Константинополь, и Смоленск брали вместе.
— Ну, и что теперь делать будем? — спросил Лутай после долгого молчания, выслушав рассказ Богдана. Они сидели в доме кошевого на высоких подушках и курили трубки, — без реестровых казаков нам и высовываться из Сечи незачем, порубят нас ляхи, как капусту.
— А если к донцам обратиться за помощью?
— Нет, донцы не будут сейчас в это дело вмешиваться, они и так чуть не втянули белого царя в войну с турками после взятия Азова. Царь сильно осерчал на них, теперича они не пойдут супротив его воли. А у нас тут ляхи сидят под боком, долго прятаться не удастся, коронный атаман давно уже гонца прислал, чтобы схватить тебя.
Помолчали. В голове у Хмельницкого возник план, он снова и снова корректировал и осмысливал его, прежде чем выложил кошевому.
Выслушав Богдана, Лутай почесал бритую голову:
— Эх, мало нас для такого дела. Ляхов там, почитай, полтыщи, а у меня тут и трех сотен добрых казаков не наберется.
— То дарма. Возьмем их в клещи с двух сторон, ты пойдешь берегом, а я водой на лодках. Они не ожидают нападения, а внезапность удваивает силы нападающих. Тем более там, кроме польских драгун, есть и казаки нашего Корсунского полка. Думаю, их мы сможем перетянуть на нашу сторону.
— Ладно, созываем раду.
На следующий день собрались казаки на широком майдане и внимательно слушали Богдана. Многие хорошо знали его.
Прекрасный оратор, владеющий словом и умеющий зажигать толпу, Хмельницкий начал с перечисления заслуг казачества, а потом закончил:
— И чем же расплатились ляхи за нашу верную службу — лишением всех вольностей и привилегий. Превратили нас в холопов, обложили налогами, насадили жидов, которые тянут из нас последние соки, а теперь хотят лишить не только имущества, но и самой жизни.
Голос Богдана то гремел раскатами над площадью, то понижался до шепота. Казаки слушали его завороженно. Закончив рассказывать о себе, он воскликнул:
— Но если уж ляхи поступают так со мной, заслуженным казаком, которого знает сам король, то как же они поступают с простым народом? Украйна-мать стонет, истекает кровью, она протягивает руки к вам — своим защитникам, вопрошая, где же вы мои сыны, неужели отдадите свою мать на поругание?
Казаки молчали, пестуя и разжигая слова Хмельницкого в сердце своём.
Тут вскочил огромного роста казак, по имени Остап.
— Так чёрт бы вас там побрал, что нет уже у вас сабель на боку, что вы терпите все эти бесчинства и позволяете ляхам та жидам терзать неньку-Украйну?
— Король наш, венценосный, так и сказал мне, выслушав мои жалобы на панов. Он пожаловал нам привилегии: возвращение прежних вольностей да увеличение казацкого реестрового войска. Но старшой — Барабаш, забрал бумаги эти себе и утаил от казаков королевские милости.
Наступила тишина, а потом площадь зашумела, раздались выкрики:
— Долой старшого, смерть ляхам и жидам.
Когда шум немного стих, Остап спросил:
— А где эти привилегии сейчас?
Богдан театральным, заранее подготовленным и продуманным жестом, достал из-за пазухи королевское письмо и, потрясая им, крикнул:
— Вот они у меня, я их выкрал у старшого, чтобы довести до всего товарищества, и вам теперь решать, как поступать дальше.
Затем он передал документы кошевому и тот огласил их раде.
Речь Хмельницкого произвела на казаков сильное впечатление. Тут же было решено формировать войско и идти на панов. Рада предложила избрать гетманом запорожского войска Богдана Хмельницкого, но он отклонил это предложение, согласившись именоваться пока лишь наказным гетманом, руководителем этого похода. Всё-таки, в душе он боялся ответственности, был не готов взять её на себя. В случае неудачи, казаки могли проклясть его и даже лишить жизни.
Началась подготовка к походу.
Вечером собрался совет, было решено под покровом темноты, на рассвете, тайно подобраться к польскому лагерю и захватить стоявшие у пристани челны, а также оружие и пушки.
