Юзеф Крашевский - Борьба за Краков (При короле Локотке)
Со двора доносились чьи-то негромкие голоса, о чем-то спорившие.
— Чехи, что ли, вернулись, — сказал Збышек, — или уж и не знаю, кто это может быть в такую пору! Разбойники?
— Не отворяйте ночью, кому попало! — прибавила Збита. — Дьявол не спит, кто знает, кем он может прикинуться? Разве хороший человек поедет ночью в такую бурю?
Збышек, обеспокоенный и взволнованный, засунул ложку за пояс и сам подбежал посмотреть в окно, а Мартик вышел в сени, чтобы подглядеть в отверстие в стене. В доме все встревожились, а стук в окно не прекращался. Когда после долгих совещаний Мартик, взяв в руки дубинку, решился открыть двери, чтобы вступить в переговоры с небольшой кучкой людей, спокойно стоявших во дворе и вовсе не имевших разбойничьего вида, перед ним очутился довольно высокий мужчина в плаще, попросивший от имени всех проезжих позволить им на час остановиться в доме и отдохнуть от пути.
— Да какой же вам отдых в такой бедной хате, — возразил с порога Збышек, — и места мало, и угостить нечем.
Проезжие стали совещаться между собой.
— Мы тут только что выпроводили Ульриховых чехов, — сказал хозяин, — должны были их тоже угощать, а нечем.
— Чехов? Каких? — спросил один из проезжих.
Этот голос, который услышал Збышек, так его поразил, что он даже вздрогнул.
— Босковичевых наемников, — отвечал он, — они тут бродят повсюду и ищут, а кого — сами не знают.
— Рассказывают, — прибавил Мартик, — что Локоток воскрес из мертвых и появился здесь, вот они за ним и гоняются. Им охота поймать его!
Как только он это сказал, проезжие заговорили все сразу и так быстро, что ничего нельзя было разобрать. Но о чем-то они спорили. Один двинулся вперед к самым дверям, намереваясь войти в дом.
Мартик услышал только, как кто-то сказал:
— Ну ладно; если раз уж были, во второй раз нескоро придут. Человек небольшого роста, но крепкого сложения тотчас же
соскочил с коня и, расталкивая других, пошел к дому. За ним двинулись еще трое и Збышек.
Как раз в это время Маруха подбросила поленья в огонь, и вспыхнувшее пламя осветило входящих, к которым все с любопытством приглядывались.
Видно было, что это люди шляхетского происхождения, но не из важных: одеты бедно, плащи грубые, носившие следы спанья на голой земле. Лица исхудавшие и измученные, одежда — мокрая и обувь поношенная.
Внимание Збышка приковалось к тому, кто на вид был наименее заметен; это был небольшого роста, но крепкий и здоровый мужчина средних лет, с черными усами и бородой. Чем больше он к нему приглядывался, тем удивленнее становился его взгляд, а рука дрожала от волнения, и наконец уста его раскрылись, и, упав перед ним на колени, он склонился лицом к земле и, выпрямившись снова, воскликнул:
— Мой пан, мой пан!
Эти слова, словно горячие уголья, обожгли гостей. Все они обступили низенького пана и уж хотели увести его, но он смело выступил вперед и, подойдя к Збышку, положил ему руку на плечо и весело спросил:
— Ну покажись-ка, кто ты такой?
И когда Збышек повернулся лицом к огню, он подумал немного и сказал:
— Да ведь ты — Збышек Сула? Да? Ты много вместе со мной воевал, и в Силезии, и под Краковом и в Кракове в ту ночь, когда нас разбили? Помнишь?
Он смеялся, а глаза его сверкали.
— Хорошая примета — встретиться со старым боевым товарищем, — прибавил он. — Что ж снова пойдем воевать!
Пока он говорил, другие отошли немного в сторону, и можно было лучше разглядеть его.
Несмотря на свой небольшой рост, он был весь точно из одного куска стали выкован; на лице, в глазах, в улыбке, на лбу лежала печать мужества, какого-то железного упорства и веры в себя. Это бросалось в глаза каждому, никто не мог ошибиться. Лицо его не поражало красотой — в нем было много суровости и гордости, но его серьезность и энергия выражения внушали невольное уважение….
Это был один из тех, которые заставляют слушать себя и умеют приказывать, потому что сознают за собой право так поступать. Стоя в толпе людей, которые были двумя-тремя головами выше него, он умел казаться самым высоким.
Сейчас он улыбался, и все лицо его освещалось улыбкой при воспоминании об этих походах на Силезию, когда он, желая отомстить вроцлавским князькам, издевавшимся над его выбором в короли и называвшим его обидным прозвищем, напал на их землю и страшно опустошил ее.
Но как же не похож был этот Локоток на того, каким помнил его старый воин! В ту пору на нем еще было блестящее вооружение, его окружала княжеская свита в пурпурных плащах и в золоченых шлемах, хотя все это и было приобретено в долг. Помнил Збышек и тот султан, который Локоток приделал к своему шлему, чтобы придать себе более величественный вид. Да, в ту пору он держался князем, — а теперь!
Из-под старого промокшего плаща выглядывали давно не чищенные доспехи, прикрывавшие грудь; меч висел у пояса в простых черных ножнах, шлем был плохой и уже согнутый. Да и товарищи его были не лучше одеты и вооружены.
Глядя на него, Збышек так дрожал от радости, что ему трудно было говорить; притянув к себе сына, он приказал ему встать на колени и поцеловать руку князя.
— Это — мой сын, — сказал он.
— И такой же добрый воин, как и ты? — спросил Локоток.
— Если послужит у вашей милости, — сказал старик, — то будет лучше меня. Возьмите его только с собой! И я бы с вами пошел, да сил нет. Еще расхворался бы по дороге.
Локоток приглядывался к Мартику.
— Ну что ж, — сказал он, — теперь или позже он мне пригодится… Мне надо много людей.
Люди, окружавшие князя, уверившись в его безопасности, пошли поставить стражу около дома. Локоток, подойдя к огню, стал греть руки, а руки у него были большие и сильные, как у самого здорового мужика, жилистые и мускулистые.
— Что это вы рассказывали? — обратился он к Збышку. — Тут у вас были чехи, искали меня? Откуда же они проведали обо мне?
— Проведали, к несчастью! — отозвался Сула, который с величайшей радостью услуживал своему прежнему пану, не помня себя от счастья, что видит его перед собой. — Говорят, старый Поремба, который вашу милость недавно принимал у себя, вчера приехал к Ульриху и обо всем ему донес.
— Поремба! — повторил Локоток, печально покачав головой. — Кто мог ожидать это от него? Он кланялся мне в ноги и чуть не плакал от радости. Вот они здесь все таковы! В глаза мне ничего не смеют сказать, а сами боятся, и рады бы сидеть спокойно, хоть бы под чужим и…
Он не докончил и, помолчав немного, прибавил вполголоса, как бы про себя:
— Не в одной той усадьбе меня угощали, дрожа и озираясь вокруг, представляясь обрадованными, а на самом деле трепеща и проклиная меня за то, что я остался жив. Тут, видно, не на кого надеяться, — надо выждать, пока соберется войско.
В это время Збышек с поклоном подошел к нему.
— Надейтесь на старых, которые раньше служили вам, — со слезами на глазах сказал он, — надейтесь крепко. Мы бы за вас жизни не пожалели.
Потрепав его по плечу, Локоток только улыбнулся печально. И молчание это как бы говорило:
"А на что вы мне, бедняги?"
Но в ту же минуту нахмурившееся было лицо его прояснилось. Этот человек был не таков, чтобы позволить грусти и заботам грызть и разъедать душу, как ржавчине. Оглянулся вокруг себя, присмотрелся внимательнее к этому убогому жилищу и бедно одетым людям. Как раз в это время его товарищи вернулись в дом. На столе стояло блюдо с кашей, распространяя приятный запах.
Збышек озабоченно почесывал себе голову.
— Как нам принять вашу милость, чем угостить? — бормотал он. — Плохое у нас угощение!
— Ты как будто угадал, что мы голодны, — отвечал Локоток, — а кто голоден, тот не разбирает… Помнишь, старик, в прежние годы нам приходилось по несколько дней питаться сухим хлебом и болотной водой. И я от вас не отставал!
Он говорил это весело, оглядываясь на прибывших вместе с ним, бледные лица которых выдавали голод и усталость.
— Я должен был скрываться, как дикий зверь, в пещерах и берлогах, — продолжал он, — лежать под деревьями, в мокрой траве. Воин не выбирает удобств, живет, как придется.
Он медленно подошел к столу.
— Послушай, Збышек, — заговорил он. — Не объедим мы вас? Есть у вас еще каша, чтобы вам из-за нас не остаться голодными?
Збита живо выбежала из своего угла.
— Кушайте на здоровье! — вскричала она. — Каши хватит на двадцать человек, да и сала тоже. Найдется и свинины кусок.
— Есть и пиво свидницкое, жаль немного уж осталось, — сказал Збышек. — Только бы не с дрожжами, а то осталось на самом дне.
Князь, смеясь, садился уже за стол и искал деревянную ложку. Товарищи его не решались сесть вместе с ним и держались в стороне. Не глядя на них, князь подвинул к себе блюдо. Но видно было по тому, как он ел, что он мало думал о еде.
