Андрей Богданов - В тени Петра Великого
На царском пиру в честь представления 13-летнего наследника его учитель Симеон Полоцкий произнес стихотворную речь, был почтен особым столом вблизи трона и почетной наградой — шубой зеленого атласа на соболях.[27] Зимой того же, 1667 г. Алексей Алексеевич сам выступил перед великими и полномочными послами Речи Посполитой по случаю утверждения Андрусовского мирного договора. Хотя сыну Алексея Михайловича трудно было ожидать симпатий со стороны поляков после тяжелейшей войны с Россией, участники посольства нашли, что «наследный принц — весьма видный из себя юноша… отменных наклонностей. Роста он среднего, однако же высокого по летам. Говорит и действует, как будто бы минуло ему пятнадцать лет. Щедрейшего нрава, горячо любимый своим родителем, и вообще юноша обходительный и весьма приветливый со всеми».
Царевич, не достигший 14-летнего возраста, в своей речи превознес идею славянского единства по-польски, перейдя затем на латинский язык. «Слушая речь сего принца… мы, послы… воображали себя перенесенными в Италию». «Сын великого государя… столь неожиданно и красноречиво изъясняется на научном языке, как будто бы он воспитывался меж латинцами», — заметили послы.
Мы отдали должное способностям царевича Алексея Алексеевича не только из-за того, что его выступление в Кремле было ошибочно приписано Федору Алексеевичу,[28] но и в связи со сходством в образовании двух царевичей, успехам которых не могли помешать их общие недомогания.
Мамки, дядьки и игрушки
Федор Алексеевич родился 30 мая 1661 г. и был назван в честь св. Федора Стратилата (память празднуется 8 июня), о чем счастливый отец объявлял стране уже 1 июня; государевы грамоты о «радости» были, по обыкновению, дополнены богомольными грамотами Церкви, так что весть наверняка дошла до всех уголков великого государства.[29] Следует полагать, что государь совершил все торжественные молебны, разослал и принял поздравления духовенства и знати, роздал щедрые пожалования и милостыню, объявил амнистию и выполнил прочие требования традиции.
Достоверно известно, что в связи с рождением царевича лишь один человек (родственник царицы Ф. Я. Милославский) был пожалован в окольничие,[30] зато 9 июня в Грановитой палате был дан пышный родинный стол «без мест» (т.е. не считаясь с местническими счетами знати) для освященного собора архиереев Русской Православной Церкви и чинов Боярской думы.[31] Боярыни, супруги окольничих и стольников угощались тем временем у родинного стола в палатах царицы и подносили новорожденному удивительно схожие подарки: младенец получил от каждой из 25 гостий по золотому кресту с мощами, серебряному золоченому кубку с кровлей, отрезу золотого бархата или атласа и сороку (связке) соболей. 30 июня царевича Федора крестили в дворцовой церкви великомученицы Екатерины. По сему поводу в Грановитой палате (и надо полагать у государыни в хоромах) был крестинный стол.[32]
Кормилицей Федора Алексеевича была некая безвестная Анна Ивановна,[33] зато мамки и дядьки царевича являлись личностями весьма заметными. Вдовая боярыня Анна Петровна Хитрово целые десятилетия имела огромное влияние на женской половине дворца и заботилась о своем воспитаннике, даже когда он подрос. Суровая постница и богомолка бросилась на защиту Федора, когда сочла, что А. С. Матвеев и Нарышкины (родственники второй жены Алексея Михайловича, матери Петра) хотят обидеть царевича с престолонаследием, и, по признанию ее врагов, немало способствовала их ссылке.[34] Зная о безусловной преданности Анны Петровны, Федор позже доверил ей беречь свою первую жену, назначив боярыню кравчей (ответственной за напитки) царицы Агафьи Симеоновны.[35]
Свойственник Анны Петровны стольник Иван Хитрово был сыном видного приказного деятеля, окольничего, с 1666 г. — боярина Богдана Матвеевича Хитрово, возвышенного всесильным некогда дядькой самого Алексея Михайловича боярином Б. И. Морозовым. Фаворит государя, его дворецкий и оружничий, Богдан Матвеевич позволял себе быть врагом влиятельных людей — патриарха Никона, канцлеров А. Л. Ордина-Нащокина и А. С. Матвеева, прославился как коллекционер и покровитель искусств и был неизменно дорог царю Алексею, несмотря на свою слабость к вину и женщинам.[36]
Сын его, не замеченный в подобных слабостях, с 1664 г., наряду со службой в дядьках царевича Федора, стал помощником отца в управлении важнейшими для жизни царской семьи и двора приказами — Большого дворца и Судным дворцовым (в 1670 г. его заменил в судействе стольник А. С. Хитрово). Учитывая, что Хитрово (с небольшими перерывами) руководил в детстве Федора Алексеевича еще Оружейной, Золотой и Серебряной палахани (не считая менее важных для ребенка учреждений),[37] царевич быстро и легко получал все, что ему хотелось, любые игрушки и лучшие изделия российских мастеров.
Иван Богданович и Анна Петровна Хитрово были вторыми дядькой и мамкой Федора — из-за своей неродовитости (Иван Богданович был пожалован в думные дворяне 24 мая 1666 г., в окольничие — 1 сентября 1674 г., в честь объявления царевича наследником, и в бояре — уже царем Федором в июне 1676 г.).[38] Первыми были представители знатнейшего рода князей Куракиных — боярин Федор Федорович и боярыня Прасковья Борисовна. Они были отставлены в 1675 г., когда нужда в многочисленных дядьках и мамках миновала.[39] Куракины, впрочем, оставались близкими к Федору Алексеевичу людьми и впоследствии: домашние связи были в те времена очень крепкими.
Учиться царевич начал, еще не выйдя из-под женской опеки, во внутренних палатах дворца. В двухлетнем возрасте (1663) он получил специально сделанную большого формата (infolio — примерно с современный лист А4) книгу житий Алексея Человека Божия, Марии Египетской (тезоименитых его отцу и матери) и царевича Иоасафа — с 90 картинками. За два года малыш ее так истрепал, что отец велел книгу реставрировать и заново переплести в бархат.[40]
Выход Федора из младенческого возраста (в 5 лет) был отмечен двумя важными обстоятельствами: воспитание царевича перешло в руки дядек и имя его утвердилось в расходных документах, отдельно от женской части дворца. До этого упоминания о царевиче появлялись случайно, например, когда в 1662 г. для него украшались новые хоромы или когда на масленице 1664 г. отец послал ему со своего стола расписные сласти в виде рощи с двуглавым орликом.[41]
Дядьки были не склонны поначалу переутомлять юный организм науками и предпочитали воинственные игры. Товарищами Федора были 14 юных стольников, причем после смерти царевича Алексея, число стольников которого не превышало 9–12, к компании добавилось еще трое. Замечу, что у царевича Ивана Алексеевича было всего 3 стольника и 14 человек дворян «с площади», а у Петра — 2 стольника (пока их число не увеличил воцарившийся Федор).[42]
Стараниями дядек компания была вооружена до зубов. Лучшие мастера Оружейной палаты снабжали детей роскошными маленькими луками и стрелами, знаменами и барабанами, литаврами и набатами, которые, как в настоящем полку, возились на лошади (игрушечной). Для царевича и стольников изготавливались шпаги и тесаки, пистолеты и ружья (в том числе нарезные «винтовки»), булавы, копья, алебарды и медные пушечки на богато украшенных, как у московских стрельцов, станках.
Опись игрушек царевича Федора (с 1666 г.) рассказывает также о цветных мячиках, которыми играли в обширных сенях и переходах дворца (их доставляли в палаты к царевичу сразу по 10 и 20 штук), о бархатных качелях, резных серебряных свайках (бросавшихся в кольцо — такой свайкой закололся, по версии Бориса Годунова, царевич Дмитрий Иванович, но от игры во дворце не отказались). Опись повествует также о шахматах, о потешных настольных играх: заводных «немцах, что стоят на деревянном черном ящике и играют» (их чинили в 1670 и 1672 гг.), о «картах, по золоту цветными красками» разрисованных, и т.п.
Луки, кони и ловчие птицы
Судя по игрушкам, особенно поощрялись активные игры. Дети воевали, охотились на золоченых расписных львов (их было пять), которые, видимо, нападали на «пятерых барашков и двух козликов». Стреляли из луков в войлочные мишени, в подброшенную шапку, по золоченым голубям, раскрашенным «по серебру разными цветными красками». Кажется странным, что в век огнестрельного оружия, в изготовлении которого московские мастера были из первейших в мире, царевичи предпочитали архаичный лук. Понятно стремление взрослых избежать пальбы во дворце. Но ведь царская семья регулярно выезжала за город и в теплое время года подолгу жила в дворцовых селах, где детям было истинное раздолье.
