Ольга Гурьян - Обида маленькой Э
Каждое утро Маленькая Э считала готовых жеребят.
— Вот уже двадцать восемь с половиной, — говорила она. — Вот уже тридцать один, глаз и ноздри. Вот уже сорок семь, и только не хватает хвоста.
В это утро Сюй Сань как раз принялась за сорок седьмой хвост. Из пучка ниток, висевшего у нее на шее, она вытянула длинную красновато-коричневую нить и накинула ее на крючок, вбитый в стену. Один конец нити она взяла в зубы, а другой закрутила между ладонями. Перевернула нить, закусила зубами скрученный конец и завертела между ладонями второй конец. Сдернув закрученную нить с крючка, сложила ее вдвое, натянула, щелкнула по ней ногтем. Нить зазвенела, и Сюй Сань вдела ее в ушко иглы.
В эту минуту кто-то застучал во входную дверь. Маленькая Э побежала отворить и вернулась со старухой, служанкой купца, который давал им работу. После поклонов и приветствий старуха заговорила:
— Ай, какая превосходная работа! Жеребята — живые и так и скачут по атласу. Как жаль, что не придется ее закончить.
— Что это значит? — спросила Сюй Сань.
— Хозяин велел мне сегодня же принести ему эту вышивку, как много или как мало ни была бы она выполнена.
— Но если снять ее сейчас с пялец, — возразила Сюй Сань, — то вторично ее не натянешь так точно. Нити сдвинутся, и работа будет испорчена.
— Мы не будем ее снимать, — сказала старуха. — Я привела с собой мальчишку. Он ждет на улице и, вероятно, уже успел с кем-нибудь подраться, бездельник. Вдвоем с этим мальчишкой мы унесем вышивку вместе с пяльцами.
— Но что же случилось? — вновь спросила Сюй Сань.
— Э, милая, — сказала старуха. — Живешь ты здесь и ничего не знаешь. Ведь, когда ты будешь ломать свой дом, вышивка может запачкаться или разорваться, или ее украдут, а материал и шелк стоят больших денег.
— Но я не собираюсь ломать свой дом, — возразила Сюй Сань. — С какой стати стану я это делать? Этот дом строил дед моего мужа, и мы всегда здесь жили.
— Всегда жили, а больше не будете, — сказала старуха. — Вот я принесла полотно, чтобы завернуть пяльцы.
Тут Сюй Сань потеряла терпение.
— Я прошу вас объяснить, что значат ваши слова, — проговорила она. — Не побрезгайте моей бедностью, присядьте, выпейте чашечку кипятку и расскажите мне, что случилось. Я почтительно прошу вас просветить своей мудростью мою темноту.
— Я не откажусь от чашечки — промочить горло, — согласилась старуха. — Да заодно пошли свою девчонку угостить моего мальчишку, иначе ему надоест дожидаться меня.
После этого она села поудобней, поджала под себя одну ногу: и начала осторожно прихлебывать, со свистом втягивая горячую воду.
— Надо тебе знать, — заговорила она, — что несколько дней тому назад какие-то люди убили господина А-ха-ма — министра. Многих из преступников уже поймали и казнили, и я даже ходила смотреть на эту казнь.
— Я не убивала, — сказала Сюй Сань. — Хотя налоги и очень велики…
— Никто тебя и не винит, — ответила старуха. — А про налоги лучше помолчи, не пришлось бы пожалеть, что проронила такие слова. Но слушай и не перебивай меня. Император, узнав про это злодейство, очень разгневался, созвал своих советчиков и звездочетов и спросил, как это могло случиться, что посреди его столицы, в самом его дворце, осмелились убить его любимца. А звездочеты и советники ответили, что не будет покоя в стране, пока в Ханбалыке останется хоть один китаец.
— Откуда вы знаете, что говорилось во дворце? — прервала Сюй Сань. — Вас там не было.
— Меня там, конечно, не было, — обиженно возразила старуха. — Но другие люди были. А мой хозяин — большой купец, и у него всюду есть знакомство. И хотя приказ еще не обнародован, но хозяина уже обо всем известили, и поэтому я и пришла за вышивкой, и мне уже давно пора уходить.
— Ваша вода остыла, разрешите, я вам подолью кипятка, — сказала Сюй Сань. — А что это за приказ?
— А приказ этот вот какой. Звездочеты сказали: «В сплетении узких улиц таятся семена заговора и гнездятся корни восстаний». А советники сказали: «Надо выселить всех китайцев из Ханбалыка и построить новый город за рекой, чтобы улицы в нем были широкие и прямые и можно было бы прострелить их стрелой из конца в конец». А в приказе сказано, что каждый китаец должен разобрать свой дом и ограду и перенести его за реку на отведенный ему участок. Значит, придется тебе ломать свой дом и вышивать тебе будет некогда и негде. Не задерживай меня больше, я ухожу. Зови моего мальчишку, чтобы забирал пяльцы.
— А плата за работу? — спросила Сюй Сань. Лицо у нее было белее белого и руки и ноги дрожали.
— Какая же плата, если работа не окончена? — нагло ответила старуха.
— Но ведь не разгибаясь сидела я над ней три месяца! — закричала Сюй Сань. — Я пойду к судье. Есть еще справедливость!
— Смотри, как бы судья тебя самою не посадил в тюрьму. Вздумала нищая баба тягаться с богатым купцом! Справедливые судьи только в загробном царстве. Наберись терпения, пока умрешь, там твою тень рассудят. Но не кричи, дура, не ломай руки. Мой хозяин человек милостивый. Он велел мне, если ты начнешь спорить, отдать тебе эти деньги.
— Что ты мне суешь? Эти деньги обгрызены крысами. У меня их не примут.
— Примут. Цену прочесть можно. Это хорошие деньги. — С этими словами она сунула Сюй Сань небольшую пачку бумажных денег, закрыла вышивку принесенным с собой полотном и с помощью мальчишки вынесла пяльцы.
Сюй Сань, дважды пересчитав бумажки, спрятала их подальше и побежала к соседу за советом.
Сосед подтвердил, что тоже уже слыхал об этом приказе, что старый дом следует разбирать умеючи, потому что многое из старого может пригодиться при постройке нового. Балки и крепления крыши, переплеты окон, двери и часть кирпичей и черепицы придете отнести на новый участок. Конечно, это дело не под силу одинокой женщине.
— Нету ли у вас родных, которые могли бы вам помочь? — спросил он.
— Я родом с юга, из Линьани, — ответила Сюй Сань, — и там остался у меня дядя, брат моего отца.
— Будь я на вашем месте, — сказал сосед, — я связал бы в узел одеяло, чашки и палочки для еды и тронулся бы к югу, где, конечно, найдете вы пристанище.
— А как же мой дом? — спросила Сюй Сань.
— Будь он получше, можно бы продать его на снос, хотя сейчас не такое время, чтобы покупать. А ваш дом к тому же крыт соломой, пол земляной, а в переборках больше щелей, чем дерева. Кому такой нужен?
— Еще я вас хотела спросить, — робко сказала Сюй Сань. — Если деньги немножко с краев обгрызены крысами, их примут?
— Если только с краев и цену можно разобрать, деньги действительны. А откуда у вас деньги, да еще такие, которые, видно, долго хранились в тайнике?
— У меня нету денег, — ответила Сюй Сань.
— А в таком случае мой вам совет — уходите. Чем скорей вы пуститесь в путь, тем скорее доберетесь до вашего дяди.
И так случилось, что на следующее утро Сюй Сань и Маленькая Э покинули Ханбалык.
Глава шестая
КАК СЮЙ САНЬ ЗАПЛАТИЛА ЗА НОЧЛЕГ
Так начался их длинный-длинный путь, такой длинный, что Сюй Сань даже не могла себе представить, сколько времени он продлится, на сколько бесконечных дорог протянется. Она шла опустив голову, с щемящей сердце печалью прощалась с улицами, на которых не удосужилась побывать, и с домиками, которые раньше не успела увидеть. То привлекала ее внимание серая каменная стена с высеченным на ней цветочным узором, то резной, раскрашенный фасад лавочки, то фигурки львов и кур на углах крыши.
«Всего этого скоро не будет, — думала она. — Разрушат строения, срубят крепкие стебли глициний и тонкие ветви ив. Никогда-никогда я больше этого не увижу».
Но Маленькая Э была очень весела. Она то забегала вперед, плясала и прыгала и опять подбегала к матери. В руке она несла узелок с вареными на пару пышками. Их принесла на прощание добрая соседка. И мысль о том, что скоро мать позволит их попробовать, еще больше увеличивала ощущение неожиданного праздника.
Когда они вышли за городские стены, Маленькой Э стало еще радостней. По прямой мощеной дороге было легко идти. По сторонам зеленели сады и луга. Навстречу проскакал отряд монгольских всадников. На них были яркие халаты, а колчаны и седла пестро разукрашены.
Крестьяне везли тележки с молодыми овощами. От бледно-зеленого лука так очаровательно пахло, что весь рот наполнялся слюной. Прошел караван верблюдов, нагруженных углем. Последним бежал верблюжонок, взъерошенный и замызганный, но веселый. Утки, которых тащили на рынок п плетеных корзинках, крякали и квакали наперебой, будто торопились, прежде чем их зажарят, успеть рассказать что-то очень смешное. Проехала со свитой знатная монголка в сером в яблоках коне. У нее было плоское круглое лицо и глазки щелки, утопавшие в толстых щеках. Над ее головой высоко вздымался удивительный убор монгольских женщин — мужской сапог, натянутый голенищем на лоб с торчащим вперед тупым носком, сплошь унизанный драгоценными камнями. У мужчин ее свиты волосы были заплетены во множество мелких косичек и подвязаны с двух сторон за ушами. В седле они сидели низко и небрежно и перекликались хриплыми голосами. За ними бежали стройные собаки с узкими длинными мордами, похожими на змеиные головы.
