Федор Зарин-Несвицкий - За чужую свободу
Лев Кириллович незаметно для самого себя мало – помалу увлекался этой живой загадкой и старался по возможности бывать там, где бывала молодая княгиня.
И теперь, едучи к Напраксиной, он с некоторым волнением ожидал встретить там княгиню Ирину.
Вступив в салон Напраксиной, князь застал там большое, по обыкновению смешанное общество. Черные сутаны католических священников странно перемешивались с цветными мундирами гвардейских офицеров, изящными фраками штатских и открытыми туалетами дам. Общее впечатление дополняли подрясник какого‑то по виду захудалого православного священника и поддевка одного из гостей, худощавого высокого человека лет сорока, с острыми глазами, вьющейся бородой и темными кудрями, падавшими на низкий лоб. Этот человек был окружен изящными, декольтированными женщинами, жадно слушавшими его тихий, вкрадчивый голос.
Среди этих женщин была и Ирина Евстафьевна. С широко раскрытыми глазами, побледневшим лицом, вся подавшись вперед, она так близко сидела от этого человека, что почти касалась его коленями. Но она не замечала этого, вся обратившись в слух…
Враждебное чувство сжало сердце Льва Кирилловича.
Напраксина заметила его и поспешила навстречу.
– Как я благодарна вам, – искренно воскликнула она, протягивая ему руку.
– Я счел своим долгом быть у вас, княгиня, перед моим отъездом в армию, – ответил князь, целуя ее руку.
– О, вы не раскаетесь, – произнесла Напраксина, – вы удачно попали. Сегодня у меня много новостей. И сегодня у нас дорогой гость – отец Никифор! – и она указала на человека, рядом с которым сидела Ирина.
Князь удивленно поднял брови.
– Но ведь он, кажется, не священник, – сказал он. – Кто такой этот отец Никифор?
Напраксина тихо засмеялась.
– Ну, я вам прощаю ваше неведение, ведь вы воскресли из мертвых, – начала он. – Он не священник, да, это правда, но он святой муж, провидец… Вы знаете, – шепотом продолжала она, – это действительно пророк, это учитель чистой веры в духе Христа… Спросите у вашей юной тетушки… Его знает весь Петербург. Он предсказал взятие Москвы и гибель Наполеона. Он друг князя Александра Николаевича Голицына… О его пророчествах перед отъездом императора князь Голицын довел до сведения его величества. О, это необыкновенный человек!..
Князь был ошеломлен.
– Хотите, я познакомлю вас с ним? – продолжала княгиня.
– Ваша воля, княгиня, – ответил Лев Кириллович, – только я боюсь, что это знакомство будет мало приятно и вашему пророку и мне.
В этой фразе сказались обычная прямота и резкость молодого князя.
Он не верил ни в пророков, ни в пророчества, а близкое соседство княгини Ирины с» пророком» ему положительно не нравилось.
– О – го! Да вы не вольтерьянец ли, как ваш дядя? – с усмешкой произнесла княгиня. – Во всяком случае вы с ним познакомитесь.
– Конечно, – поспешил ответить князь, – я только хотел сказать, что представление меня ему ставит меня словно в толпу его поклонников, а этого я не хочу ни за что в мире.
– Я понимаю вас, – немного помолчав, сказала Напраксина. – Действительно, хотя он и святой, но он не нашего круга, и знакомство с ним должно произойти иначе. Ваша тетушка вам может много рассказать про него…
С этими словами она покинула князя, предоставив его самому себе.
К счастью, Бахтеев сразу встретил своих приятелей.
Его приветствовали, как восставшего из мертвых. Вопросы посыпались, как град. Князь с увлечением отдался впечатлению встречи со старыми боевыми товарищами, но все же на его настроении лежала темная тень. Он не раз среди самого оживленного разговора с непонятным беспокойством обращал свои глаза на княгиню Ирину, и ему казалось, что он встречал ее холодный пренебрежительный взгляд.
Он не хотел по какому‑то непонятному сложному чувству подойти к ней.
Бесшумно ступая по мягким коврам, лакеи разносили чай. Присутствовавшие разбились на кружки. Лев Кириллович уже отвык от общества; сдержанный гул негромких голосов стоял в салоне. В одном кружке у круглого столика старый сенатор со звездой на фраке, пожимая плечами, говорил:
– Мы идем вперед, как на маневрах, но все же эта военная прогулка стоит недешево. Не стоит овчинка выделки.
– Она слишком дорого стоит, граф, – раздался резкий голос, – я имел случай получить копию письма статс – секретаря Шишкова.
Все с удивлением посмотрели на только что вошедшего, молодого офицера, с нервным и желчным лицом, произнесшего эти слова.
– Новиков! – воскликнул Бахтеев, узнав своего однополчанина.
Новиков радостно взглянул на него и, крепко пожимая ему руку, сказал:
– Левушка, милый, как рад я тебя видеть. Сейчас я весь твой – дай кончить.
– Про какое письмо вы говорите? – спросил сенатор, щуря глаза.
– Про письмо Александра Семеновича, – ответил Новиков. – Ежели разрешите, я прочту из него.
– Очень обяжете, – наклоняя голову, произнес сенатор. Это был граф Телешев, известный масон, не особенно любимый императором, как он был нелюбим и его царственной бабкой.
Новиков вынул из кармана письмо.
– Письмо помечено, – сказал он, – девятнадцатым февраля, император был в Калише. Я хотел только указать на некоторые места этого письма.
Все слушали с напряженным вниманием.
– Вот что пишет Шишков.
И, раскрыв письмо, Новиков начал читать: «Февраля одиннадцатого дня мы приехали в Калиш. С неделю тому назад здесь было сражение. Войска ваши разбили саксонский корпус под начальством французского генерала Ренье, которого со многими офицерами и двумя тысячами рядовых взяли в плен».
– Видите, – прервал граф Телешев, – я говорил, мы идем церемониальным маршем…
– Да, – с загоревшимися глазами ответил Новиков, – а вот конец письма: «Недавно министр полиции получил донесение, что в двух губерниях – Смоленской и Минской – собрано и сожжено девяносто семь тысяч тел и что многие трупы еще и по сию пору валяются на поверхности земной…»
Наступило жуткое молчание.
– Россия превратилась в кладбище, – глухо сказал князь Бахтеев, – я сам видел…
– И вот, ваше сиятельство, – нервно продолжал Новиков, – мы, бросив родину, хотим освобождать Европу. Нет, – весь дрожа нервной дрожью, продолжал он, – вы сперва сожгите все трупы, что гниют на поверхности земной, восстановите испепеленные веси и города, дайте нам мир и благоденствие; а потом спасайте других. Когда горит ваш дом и гибнут ваши дети, не броситесь же вы спасать дом соседа.
– Alea jacta est, – произнес скромный голос молодого аббата. – Ваш император совершает великую миссию.
– Оставьте в стороне нашего императора, – резко ответил Новиков. – Мы говорим не о нем, и, – добавил он со злой усмешкой, – только мы, русские, можем иметь свое мнение о том, что нам нужно.
Бритое лицо аббата слегка покраснело.
– Россия идет во главе народов на великий подвиг, – ответил аббат. – Народы соединились в одну семью, религии смешались во имя одной великой идеи. Тут нет ни русских, ни немцев…
– Вы так думаете? – насмешливо бросил Новиков.
Аббат ответил легким поклоном, как бы показывая, что он не имеет желания продолжать спор на эту тему.
Сперва увлеченный разговором, Бахтеев вскоре почувствовал скуку.
«Ах, все равно, – думал он, – умирать так умирать! Победа всегда останется победой, во имя чего бы ни была. О чем думать? Броситься в кипень боя и умереть! Видно, такова судьба».
С увлечением ли, без увлечения он поедет на войну – не все ли равно! Он сумеет исполнить свой долг и умрет, если надо, не хуже других.
В настоящую минуту его больше всего интересовала княгиня Ирина. Он не хотел смотреть на нее и невольно смотрел. И вот его поразило странное выражение ее лица. Таким он не видел ее еще никогда. Ни надменности, ни холодности не выражало это лицо. Оно было кротко, умиленно. Слезы стояли в прекрасных глазах Ирины. Она была похожа на растроганного ребенка. И эти глаза смотрели на отца Никифора, а в выражении лица этого пророка салона графини Напраксиной Бахтееву виделось что‑то хищное и сладострастное, устремленное на прекрасное, склонявшееся перед ним лицо.
Это зрелище было тягостно для Льва Кирилловича.
Повинуясь невольному порыву, он круто повернулся и направился к кружку Напраксиной.
VI
Его приближение заметила княгиня Напраксина и с улыбкой кивнула ему головой. Это движение было замечено окружающими. Княгиня Ирина подняла глаза, слегка покраснела, потом нахмурилась, и лицо ее мгновенно привяло холодное обычное выраженье.
Отец Никифор острым взглядом окинул фигуру молодого князя.
Лев Кириллович сразу подошел к Ирине.
– Здравствуйте, княгиня, я давно здесь, но не смел нарушить вашей благочестивой беседы, – сказал он с иронией, целуя ее руку.
