Дороти Даннет - Весна Византии
Она подслушивала.
Пагано Дориа закрыл дверь, снял берет с пером, подошел к дивану и сел рядом с девочкой. Берет он натянул ей на затылок, и взял ее руки в свои. Ладони тоже оказались грязные.
— Знаю, — промолвил он. — Теперь я это знаю. Ты боишься?
Она уставилась на него, как на безумца. Николас, юнец девятнадцати лет от роду, недавно взял в жены мать Катерины и отныне возглавлял компанию Шаретти. Узнав обо всем, он не замедлил бы вернуть беглянку домой. Разумеется, это было в его интересах. Подмастерья, которые женятся на дамах вдвое старше себя, ничуть не заботятся о страданиях юных девиц. Пагано Дориа знал о Николасе все… Девочка рядом с ним дрожала от волнения. Ему хотелось обнять ее покрепче, но он знал, что сейчас не время. Одарив Катерину ласковым взглядом, он с чуть заметной насмешкой промолвил:
— Дорогая моя, ему и в голову не придет, что ты можешь быть здесь. Отец Годскалк ничего не заподозрил Я повстречался с ним случайно и завязал знакомство, — просто чтобы в этом убедиться. Он отправляется во Флоренцию, а ты останешься в Пизе, пока они не уберутся прочь.
Она покраснела от злости, и Пагано Дориа осознал свою ошибку.
— Ты же сказал, что Рождество мы справим во Флоренции! — воскликнула она. — Ты обещал, что у меня будут новые серьги, что я познакомлюсь с князьями. Ты обещал…
— Конечно, конечно, — поспешил он заверить Катерину. — Они ведь не останутся во Флоренции до Рождества! Если они соберутся домой по суше, то скоро должны будут двинуться через Альпы, а если поплывут на корабле, то с какой стати им медлить? Ты получишь свои серьги, любовь моя, и все остальное, что только захочешь. Но я никуда не могу выйти с тобой, пока мы не женаты. Ты ведь понимаешь? Помнишь? И дело вовсе не в твоем отчиме. Мы с тобой ждем лишь маленького дара от Господа Бога, и как только это случится…
Катерина успокоилась. Личико ее прояснилось.
— Конечно. Когда я стану женщиной и мы поженимся, Николас сможет меня увидеть, правда? Ведь тогда он не посмеет отослать меня домой?
— Даже не думай об этом. Он уедет до Рождества.
— Надеюсь, что нет, — мечтательно возразила девочка. Несмотря на грязь и усталость, она была очаровательна, — должно быть, как ее мать в юности. Рыжевато-каштановые волосы отливали золотом в отблесках очага, синие глаза блестели от волнения. Он замер в неподвижности, кончиками пальцев поглаживая ее руки.
— Я хотела бы стать женщиной, пока Николас еще во Флоренции, — заявила она наконец. — Хотела бы появиться во дворце в золотом парчовом платье и серьгах, как герцогиня Бианка, чтобы Николас меня увидел.
Он промолчал, а она вдруг покраснела и выпалила:
— А все равно у Тильды грудь маленькая!..
Только тогда генуэзец привлек ее к себе, с величайшей осторожностью, скинул берет с головы и обнял за плечи.
— Моя Венера, ты будешь прекраснее, чем Тильда. Прекраснее, чем любая из женщин. Я это знаю. Я буду ждать тебя!
Катерина опустила ресницы. Она устала: ей пришлось проделать долгий путь. Теперь Пагано знал, что она превосходная наездница, и храбрости малышке не занимать. Зажмурившись, девочка внезапно спросила:
— А кого ты поцеловал?
Хвала Господу, он достаточно владел собой и не выказал удивления. Что там говорил Годскалк? Сестры, матери… Пагано с улыбкой коснулся губами лба Катерины.
— Мы со священником ужинали у морского консула, и на прощание его супруга поцеловала меня. Она славная женщина, Катеринетта, и очень похожа на мою матушку Моей матери ты бы понравилась. Я люблю тебя.
— Хочу серьги, — пробормотала она… И уснула с улыбкой на устах.
Глава третья
Николас ван дер Пул, глава компании Шаретти, прибыл во Флоренцию несколько дней назад, вместе со своим стряпчим и лекарем. Прочие их друзья также должны были скоро объявиться здесь, однако супруга Николаса осталась дома в Брюгге со своей старшей дочерью Тильдой. Младшая дочь, Катерина, отправилась в Брюссель еще до того, как уехал отчим, и, кстати, в городе это вызвало немало толков…
По прошествии еще трех дней все торговцы во Флоренции знали, что компания Шаретти надеется снарядить большую галеру и отправиться на восток. Наивные глупцы!.. Наверняка они надеялись, что Медичи им помогут.
Поскольку ожидание аудиенции (как всем было хорошо известно) могло затянуться надолго, они сняли комнаты в «Алом льве».
Впрочем, там постояльцев можно было застать довольно редко, и виной тому были не только многочисленные дела в городе, но и крутой нрав домовладелицы. Впрочем, день четырнадцатого декабря оказался исключением. Мастер Юлиус, стряпчий компании, и Тобиас Бевентини, лекарь, находились сейчас в гостиной, пытаясь навести на себя красоту.
Поскольку Тоби в этом отношении был почти безнадежен, то в основном свои усилия они сосредоточили на Юлиусе. Тоби неловко орудовал ножницами, в то время как нотариус жаловался не переставая.
— Он нашел себе новую забаву, — объявил он внезапно. — Пресвятая Дева, это же мое ухо!
— Я в этом и не сомневался, — подтвердил Тоби. — Если не хочешь, чтобы я тебя стриг, я с удовольствием займусь чем-нибудь другим, а ты пойди к цирюльнику. Так у кого там новая забава?
— У Николаса, разумеется, у кого же еще? — ответил на это Юлиус. — Он вернулся, с головы до ног усыпанный стружкой и древесной пылью, и теперь у него эта нелепая игрушка…
— Игрушка? — переспросил Тоби, и лицо его прояснилось.
— Да, игрушка. Николас увидел ее у францисканцев, и они позволили ему сделать себе такую же. Теперь он все время играет. Если мы его не остановим, он потащит ее с собой и в палаццо Медичи. Мессер Козимо отсыплет орешков для нашего недоумка и отошлет нас всех обратно в Брюгге. Черт, это опять мое ухо!
— Тогда давай сам, — отрезал Тоби.
Он отшвырнул гребень и ножницы и отошел к окну, чтобы глотнуть теплого вина. Впрочем, оба знали, что мгновение спустя он вновь вернется и продолжит стрижку. Лекарь уже давно заметил, что переход через Альпы дурно влияет на хорошие манеры.
В этом тесном доме, где они ютились, как сельди в бочке, а слугам и вовсе приходилось ночевать на конюшне, никто не ожидали призыва свыше так скоро. Встреча с мессером Козимо де Медичи была назначена на сегодня, а Николас до сих пор ничего не знал. Он вновь исчез бесследно, — наверняка, опять где-нибудь забавляется…
— Николас ненормальный, и ты это прекрасно знаешь, — заявил Тоби. — Ему нравится строить из себя полоумного, хотя в том, что касается цифр, он сущий гений, и как ни удивительно, банку Медичи об этом прекрасно известно. Надеюсь, они об этом не забудут… Однако этому недоумку, похоже, нравилось быть подмастерьем в красильне. Он женился на Вдове, которая позволила ему заправлять всеми делами. Конечно, тот факт, что по пути он убил пятерых человек и разорил шестого, внушил нашей хозяйке некоторые опасения, и едва ли можно винить ее за это. И все-таки Вдова по-прежнему доверяет своему юному супругу и надеется, что если он собьется с пути истинного, то мы его поправим. Николас, конечно, со странностями. В противном случае нас с тобой здесь бы не было. Мы уже говорили об этом тысячу раз.
— Но это было прежде, чем он завел себе новую игрушку, Я помню наш разговор, но чувствую, что пора опять к нему вернуться, — возразил нотариус.
Тоби не скрывал удовлетворения. Хотя по возрасту они с Юлиусом были почти ровесниками, в душе лекарь чувствовал себя гораздо старше. И теперь он наставительным тоном пояснил:
— Юлиус, забавы у каждого свои. Я предпочитаю игры в постели, капитан Асторре любит хорошо поесть, для Годскалка смысл жизни — в молитвах, а Вдова нашла себе новую игрушку, выйдя замуж. Когда наш Николас вырастет из пеленок, вот тогда я начну беспокоиться всерьез.
Стряпчий надулся: он явно был невысокого мнения о том образовании, которое дает медицинская школа Павии. Заметив это, Тоби продолжил:
— Посмотри сам: Николас был просто паинькой по пути из Фландрии сюда. Он был почтителен с тобой, дружески подшучивал надо мной, пел песни с погонщиками мулов, и ты прекрасно знаешь, зачем он ходил к францисканцам. Если все будет в порядке, он сможет надавить на Медичи.
— Он должен был взять нас с собой, и ты это прекрасно знаешь. Мы здесь именно ради этого: чтобы не дать ему влипнуть в неприятности.
— Ну, насколько мне известно, он пока еще никуда не влип, — заметил Тоби и вновь взялся за ножницы. — Ладно, давай покончим со вторым ухом, а не то монна Алессандра пришлет тебе своего цирюльника.
Алессандра Строцци занимала высокое положение во флорентийском обществе, но была весьма стеснена в средствах и потому вынужденно пускала в свой дом постояльцев. Юлиус широко улыбнулся. Эта улыбка так красила его лицо, что люди на улице порой даже оборачивались ему вслед.
