РАФАЭЛЬ САБАТИНИ - Торквемада и испанская инквизиция
Римская церковь предложила миру свои непреложные формулировки, свои неизменные доктрины. «Вот мое учение – провозгласила она. – На том стою. Вы должны принять его безоговорочно и во всей полноте, или вы – не мои дети».
К этому невозможно придраться. Добавь она только допустимость принимать или отвергать ее учение, предоставь она только человеку свободно признавать или не признавать ее доктрины, как велит ему совесть и разум, все было бы хорошо. К несчастью, она сочла своим долгом пойти дальше, применив насилие и принуждение в таких масштабах, что пропитала детей своих духом якобизма восемнадцатого века, провозглашая: «Будь братом моим, или я убью тебя!»
Неспособная средствами убеждения предотвратить выход из своих рядов (причина выхода – развитие интеллекта), она вновь прибегла к физическим расправам и возобновила свирепые насильственные методы первых веков.
Серьезный еретический взрыв произошел в южной части Франции. Как оказалось, там объединились все раскольники, доставлявшие беспокойство церкви с момента ее основания – арианцы, манихеисты и гностики, – к которым присоединились более новые секты, такие, как катары20 , вальденсы21 и бономины (или «добрые люди»).
Эти вновь появившиеся заслуживают краткого описания.
Катары, подобно гностикам, были дуалистами, и их кредо мало чем отличалось от разработок гностицизма. Они верили, что земля – лишь ад или чистилище, созданное силой дьявола, и что человеческие тела – не более чем тюрьма для ангельских душ, попавших в лапы Люцифера22 . На небесах их возвращения ожидали небесные тела, но они не могли вернуться, пока не отработали свое искупление. Чтобы достичь этого, человек должен умереть в мире с Богом; тем, кто не сумел добиться этого, суждено очередное земное существование в теле человека или животного – в зависимости от заслуг. Становится понятным, что при сохранении многих элементов христианства это вероучение предоставляло нечто большее, чем возобновление метафизики – старейшего и наиболее фантастичного из разумных верования.
Вальденсы, к которым примыкали бономины, были ранними протестантами, как мы понимаем этот термин. Они предоставляли каждому человеку право интерпретировать Библию по-своему и отправлять христианские таинства, не имея духовного звания. Более того, они отрицали, что римская церковь является церковью христианской.
Все вместе эти секты получили известность под названием альбигойцев, названные так потому, что Ломберский собор, осудивший их доктрины, состоялся в 1165 году в епархии Альби23 .
Папа Иннокентий III сделал попытку обратить этих сектантов на путь истинный, направив двух монахов – Петра и Рудольфа – с целью восстановить среди них порядок и убедить вернуться к повиновению. Но когда еретики убили одного из легатов, святой отец прибег к другим, менее нравственным методам борьбы со свободой совести. Он приказал королю Франции, дворянству и духовенству королевства взять в руки меч крестоносцев и добиться искоренения альбигойских еретиков, которых объявил худшей опасностью для христианского мира, нежели сарацины; он вооружил тех, кто выступил против альбигойцев, той же духовной мощью, какой Иоанн VIII наградил отправившихся воевать в Палестину: всем, кто не побоялся рискнуть жизнью за дело церкви, было объявлено полнее отпущение грехов (кроме того, им было даровано освобождение от уплаты процентов по долгам, пока они будут участвовать в войне с еретиками ).
В наши намерения не входит изложение истории последовавших ужасных раздоров: избиений, грабежей, сожжений на кострах, которые имели место в ходе войны между альбигойцами под предводительством Раймонда Тулузского и крестоносцами под началом Симона де Монфора. Свыше двадцати лет тянулась эта война, в ходе которой исходные причины вражды забылись – она превратилась в борьбу за власть между Севером и Югом и потому, строго говоря, не относится к истории инквизиции.
Несмотря на то, что титул «инквизитор» был впервые введен Кодексом Феодосия, и, несмотря на то, что преследования, направленные против еретиков и прочих, затевались еще во времена, предшествовавшие Феодосию, именно Иннокентия III следует считать основателем Священной инквизиции как одной из составляющих частей церкви. Дело в том, что при его правлении сфера преследования еретиков, которая до сей поры целиком принадлежала светской власти, перешла в руки духовенства. Он направил двух монахов-цистерцианцев24 инквизиторами в Испанию и Францию, поручив им возглавить движение за искоренение еретиков, и предписал всем королям, дворянам и прелатам оказывать всяческую поддержку этим эмиссарам и содействовать в порученном им деле.
Свое же внимание папа Иннокентий посвятил патаренам – секте, которая восстала против навязанного духовенству целибата, – добившимся заметного успеха в Италии; он потребовал помощи от светских правителей – под страхом заключения в тюрьму и изгнания, конфискации владений и угрозы сровнять их дома с землей.
В 1209 году он созвал собор в Авиньоне, на котором сумел настоять на предписании: каждому епископу набрать тех подвластных графов, кастелянов25 и рыцарей, которых сочтет подходящими, и заставить их взяться за истребление отлученных еретиков.
А чтобы епископу было легче очистить свою епархию от еретической нечисти, ему было разрешено в каждом приходе выбирать в личное распоряжение одного священнослужителя и двух-трех или более мирян с хорошей репутацией, а губернаторам городов и крупным землевладельцам, в соответствии с каноническими и светскими уложениями, во всех без исключения случаях позволялось конфисковывать собственность изгнанных еретиков. Если же упомянутые губернаторы и прочие будут небрежны или нерадивы при выполнении этого богоугодного дела, их следует отлучить от церкви, а на их территории наложить интердикт26 церкви.
В 1215 году в Латеранском дворце папа Иннокентий провел крупнейший собор средневековья (IV Латеранский собор), на котором расширил права духовенства в деле преследований. Он издал для всех власть предержащих указ о том, что «если они желают, чтобы их считали верными христианами, то они должны публично принести клятву, что будут усердно трудиться ради истребления в своих владениях всех тех, кого Церковь объявила еретиками».
Этот указ был подкреплен буллой, грозившей отлучением и конфискацией владений любому правителю, который не сможет искоренить еретиков в своих землях – росчерком пера папа утвердил свою власть в такой степени, что отказал в свободе совести народам и даже королям!
Кроме того, каждого еретика, противостоящего священной католической и ортодоксальной вере,- как решили собравшиеся в храме Святого Иоанна отцы – следовало отлучить от церкви, после чего выполнить следующие постановления:
«Когда светские власти или их представители придут за осужденными, последних следует передать им для исполнения приговора, причем обвиненных церковников предварительно лишают духовного сана. Собственность осужденных мирян будет конфискована, а собственность духовных лиц отойдет к их приходам. Люди, отмеченные лишь подозрением, если они не могут доказать своей невиновности и опровергнуть обвинение, будут поражены мечом анафемы, и все должны сторониться их. Если через год после объявления анафемы они не докажут своей благонадежности, их следует осудить как еретиков.
Светских правителей, если они хотят, чтобы их признали добрыми католиками, следует склонить (а при необходимости – заставить под угрозой церковного осуждения) публично дать клятву защищать дело Веры и приложить все силы для истребления в своих владениях тех, кого Церковь объявит еретиками».
Отлучение, ожидавшее непокорных, не было пустой угрозой, несмотря на то, что имело отношение лишь к духовной сущности человека. Папская анафема влекла за собой те же последствия для провинившегося, что и проклятие жреца в древности.
Подвергнутые такому наказанию не могли быть принятыми на службу, не могли требовать каких-либо элементарных гражданских прав, включая право на существование. При болезни или несчастье к ним не следовало проявлять милосердия под страхом навлечь на себя такое же проклятие, а после смерти их останки запрещалось предавать земле по христианским обычаям.
Вследствие подобных постановлений и указов инквизиция, можно сказать, вступила во вторую стадию своей эволюции и приобрела строго церковный характер – иными словами, утвердилась как каноническая организация.
Именно папа Иннокентий III дал в руки церкви грозное оружие преследования и подал пример фанатизма и религиозной нетерпимости, которые стали беспощадным руководящим принципом Рима в последующих столетиях.
