Валерия Орлова - Три страсти Петра Первого. Неизвестная сторона жизни царя
Вокруг было невероятно тихо, даже ночные птицы не тревожили их своими голосами.
Петр смотрел на Анну, затем, как будто решившись, он медленно наклонился и легко коснулся губ Анны. Это был даже не поцелуй, лишь легкое скольжение его губ, однако Анна успела почувствовать запах вина и табака.
Она резко отпрянула, почувствовав жар во всем теле. На глаза навернулись слезы. Петр молча от ступил.
— Кто я для вас? — хрипло спросила Анна. — Зачем вы это сделали?
У Петра как будто язык отнялся. Он не мог произнести ни слова. Ноги онемели. Он потупил взор, поняв, что, возможно, совершил ошибку.
— Анна, я… — начал он, но девушка не дала ему договорить.
Бросив на него обиженный взгляд, она умчалась прочь, под защиту родительского крова. Петр так и остался на месте. Лишь спустя долгое время он, очнувшись от потрясения, побрел обратно в трактир. Разозленный и огорченный, он вскочил на коня и понесся ко дворцу. Подобно вихрю, он ворвался внутрь, разбудил Лизку и, не дав ей и рта раскрыть, овладел ею. Бедная девушка и пикнуть не смела. В действиях царя не было ни намека на нежность, лишь злоба и мука. Каждое его движение было сильным и резким, он причинял Лизке боль. Когда все закончилось, Петр без сил повалился на топчан, тяжело дыша, весь мокрый от пота и слез. Лизка молча приподнялась и стала гладить царя по голове, перебирать его черные кудри, ласкать шею и щеки.
Петр лежал неподвижно какое-то время. От него пахло вином и табачным дымом. Затем он с трудом приподнялся и крепко обхватил Лизку.
— Ну почему ты не она?.. Ну почему не она?.. — шептал он в исступлении.
Лизка не отвечала, лишь молча продолжала гладить царя. Сердце ее болело, грудь сдавило.
* * *Через несколько дней после случившегося в трактире Монсов Наталья Кирилловна позвала к себе сына. Петр вихрем ворвался в комнату, весь красный и запыхавшийся, видно, снова от важного дела оторвали.
— Что, маменька, звали меня?
— Да, Петруша. Дело есть к тебе…
— Да уж говори скорей, — потребовал Петр, переминаясь с ноги на ногу.
Наталья Кирилловна внимательно посмотрела на сына. Вон как вымахал. Высокий, нескладный, косолапый какой-то, как еще сам в собственных ногах не запутался. И ни минуты покоя: все ходит взад-вперед, плечами передергивает, руки потирает, ногти кусает. Выпуклые глаза возбужденно сверкают, волосы всклокочены. Того и гляди, совершит какую-нибудь глупость. Права была, выходит, Воробьиха. Остепенить его надо, да поскорей.
— Жениться тебе надо, Петруша, — со вздохом произнесла Наталья Кирилловна. — Я уже и невесту присмотрела. Чудо как хороша! Заглядение. Кожа бела, лицом мила, станом стройна. Работяща. Чего же тебе еще и желать.
— Женить? Ну и жени, раз надо, а мне болтать некогда, дела ждут. — И унесся, только его и видели.
Наталья Кирилловна вздохнула. И что за царь из него выйдет?
Пока взрослел молодой царь, всю власть прибрала Софья. А правила она строго, никому не спускала, да и сила за ней была немалая. Стрельцы клялись ей в верности, многие знатные люди тоже были на ее стороне.
Однако в последние время стали долетать до царевны тревожные слухи, будто бы в Преображенском, где жил Петр, что-то затевают. Неужто молодой волчонок вырос и вспомнил о своих правах? При ходил к Софье Василий Голицын, давний ее соратник, и предупреждал, что, мол, сила там собирается немалая. Петру вроде все потеха, а полки его, Семеновский да Преображенский, не чета стрельцам. Все, как один, воины подтянутые, подкованные в ратном деле, и командам царя повинуются безоговорочно. Разволновалась Софья пуще прежнего, однако виду не подала. Только лицо ее словно окаменело, в глазах затаилась ярость.
— Не достанет меня. Силенок не хватит, — твердила она, но у Голицына были сомнения.
Да и бабки, приходившие к Софье посудачить, тревожные вещи говорили. Якобы царь молодой жениться собрался, и Наталья Кирилловна прочит ему в жену дочь поместного дворянчика Лопухина.
— Хотят женить, пусть женят, — отвечала Софья.
Все, и бояре, и дворяне, и мужики обычные, почуяли, что назревает что-то. Угроза притаилась. Софья, подобно черной птице, сидит в своем дворце, а молодой царь с немцами бучу готовит. Не останется он в стороне от власти — горяч слишком и необуздан, чтобы мириться со второй ролью.
Наталья Кирилловна выбрала в невесты сыну дочь окольничего Иллариона Абрамовича Лопухина, переименованного в качестве отца царской невесты в Федора.
Его дочь также была вынуждена в связи с обручением сменить свое имя Прасковья на Евдокия. Выбрали ее без всякого согласия жениха, да этого и требовалось. По обычаю вопросы брака решали родители. Наталью Кирилловну в этом браке прельщало то, что род Лопухиных был хоть и захудалый, но многочисленный, и она надеялась, что они будут стоять на страже интересов ее сына. К тому же Евдокия была воспитана по старине, и матери Петра это очень понравилось.
Наталья Кирилловна, посмотрев невесту, осталась довольна. Скромна, хороша собой, тиха… Что еще нужно ее драгоценному Петруше? Правда, больно бледна, да это не беда. Нарумянить можно. А потом, девка от страха, видимо, сильно нервничает.
Зимой, 27 января, состоялась свадьба Петра с Евдокией Лопухиной.
До этого момента царь невесты не видел — его охватило какое-то странное равнодушие к собственной судьбе. Целыми днями он был занят, и мысли об Анне ушли на второй план, случившееся у трактира забывалось. Однако ночами Петр вспоминал ее милое личико, ее темные, полные слез глаза, румяные щеки, шелковистые волосы и гадал, как теперь сложится его жизнь. Как он будет без своей Анхен?..
Стоя в полутемной церкви, озаренной торжественным светом свечей, Петр выглядел еще более нескладным, и казалось, находился не на своем месте. Да и чувствовал он себя так же. Разве ему здесь место? Петру больше по душе были потешные сражения и пальба из пушек в чистом поле, а не смотрины и государственные дела. Собственная женитьба мало его интересовала.
В какой-то момент он ненароком взглянул на невесту. Лица ее он видеть не мог, так как оно было скрыто белой вуалью. Он заметил, как нервно дрожит ее тонкая, белая рука. Пальцы были изящными и тонкими. Да и сама невеста, даже в многочисленных одеждах, выглядела хрупкой и маленькой. Сердце его дрогнуло от жалости и еще какого-то странного, незнакомого чувства. Эту девушку хотелось защищать, ее хотелось оградить от всех неприятностей.
Вскоре невеста откинула вуаль, и Петр наконец увидел ее лицо. Оно было маленьким и бледным, даже несмотря на то, что невесту нарумянили перед церемонией. Кожа казалась тонкой и почти прозрачной, в глазах притаились испуг и недоверие. Петр молча взял жену за нежную руку и повел прочь из церкви.
Сегодня должна была состояться первая брачная ночь.
* * *Евдокия оказалась полной противоположностью Анне. Тихая и скромная, она и слова поперек не говорила ни мужу, ни Наталье Кирилловне. Всех слушалась, была покладиста и пуглива, как молодая кобыла.
Некоторое время она боялась мужа, вздрагивала каждый раз, когда слышала его тяжелый шаг или чувствовала прикосновение. Однако вскоре попривыкла и стала смелее, тем более что Петр и не думал ее обижать, был с ней нежен и ласков, голоса никогда не повышал. Со знавал, что не выдержит Евдокия грубого обращения. Однако и чрезмерной заботы тоже не про являл.
Петр недолго пробыл с женой, всего несколько дней, а затем сбежал в домик при дворце, где устроил себе лежак. Там и ночевал. Евдокия от стыда была ни жива ни мертва — муж на пятые сутки сбежал из супружеской постели! Что же дальше будет? Наталья Кирилловна только головой качала и приговаривала: «Что же это с тобой, Прасковья, не так? Неужто совсем нерадива, раз Петруша молодухе предпочел старый топчан».
А Петр, казалось, последний разум потерял. Чего он только не творил, и управы на него не было. Люди гадали, откуда у этого косматого дьявола, столько сил берется? Походы в Немецкую слободу не прекратились. Несколько раз в неделю Петра, мертвецки пьяного, привозили домой, а он вместе с Алексашкой горланил песни и выкрикивал непристойности. Вскоре и вовсе стыд потерял: придумал новую забаву.
Петр со своей свитой, разодетые в страшные, яркие костюмы, врывались во дворы благонравных людей и чинили там безобразия. Сколько знатных людей пострадало от этих забав. Князь Двоекуров даже дух испустил, когда его дом превратили в бедлам, переломали всю мебель, а самого князя раздели и водили вокруг него хоровод.
Люди в страхе перешептывались, что царя, видать, злой бес, обуял, иначе разве можно творить подобное на собственной земле?
Петр был молод, горяч, кровь кипела. Да к тому же бабы эти проклятые совсем голову вскружили. Все чаще он наведывался к Анне Монс, добивался ее расположения, а ей все нипочем. Только взгляд отводила и головкой вертела, а на признания Петра и не думала отвечать. Молодой царь совсем голову потерял. Про Евдокию он и вовсе забыл. Тайком иногда наведывался к Лизке, но вскоре эта связь оборвалась. Лизка подхватила чахотку и умерла. Петр погрузился в мрачные думы.
