Василий Седугин - Святополк Окаянный. Проклятый князь
– Нечего вам жалеть о тех, которые сами себя оборонить не могут!
Жрец Богумил и посадник Волот погибли в битве, а горожане и без того были наказаны страшным пожаром, поэтому князь не стал никого преследовать. Не давая возможности новгородцам прийти в себя, он 8 сентября 989 года приказал крестить желающих, а 9 сентября обращали в новую веру по принуждению, их тащили к реке воины. Некоторые хитрили и говорили, что уже крещены. Тогда Добрыня отдал приказ: всем крещеным надеть кресты, а на ком креста нет, тому не верить и насильно вести к Волхову.
Святополк с содроганием наблюдал эту картину. Ему удалось избежать насилия со стороны земляков и окольными путями выбраться из города. Но на его сердце кровоточили раны, как напоминания о событиях в жизни страны, которые он не понимал и не хотел принять.
IV
После новгородских событий Владимир во второй раз распределил столы между своими сыновьями: в Новгород был направлен Ярослав, в Ростов – Борис, в Муром – Глеб, к древлянам – Святослав, во Владимир-Волынский – Всеволод, в Тмутаракань – Мстислав; Святополка, который остался ярым язычником, великий князь определил в маленький захудалый Туров.
В 1001 году преставился Вышеслав, следом за ним – Изяслав. Старшим в роде Владимира стал Святополк, теперь он мог претендовать на великокняжеский престол.
Пять лет безвыездно сидел он в Турове. Наконец, соскучившись, объявился в Киеве. Первое известие, которое он услышал и которое будоражило весь город, – вернулся из Новгорода князь Добрыня и с ним красавица дочь Анастасия. Привез князь несколько возов всякого добра, стал жить на широкую ногу и в своем дворце часто закатывал пиры. Вот и в эту субботу пригласил он знатных людей к себе. Получил приглашение и Святополк.
В ту пору оказались в Киеве Борис и Глеб. Братьями Святополку они приходились только по отцу, матери у них были разные: у Святополка греческая принцесса Юлия, а у Бориса с Глебом – болгарка Милолика. Были они братьями-погодками, очень похожими друг на друга: оба статные, большеглазые, светловолосые; только Борис был повыше ростом и в плечах пошире, а у Глеба стан был тонкий и походил на девичий. Характерами они пошли в мать, женщину спокойную и сдержанную, старавшуюся всем угодить. И сыновья выросли такими же, разве что старший, Борис, был посмелее и находчивей, но и ему было далеко до своих отчаянных братьев; Глеб же отличался не только скромностью, но и застенчивостью и даже краснел, когда на него обращали внимание.
Мать была истовой христианкой и детей своих воспитала твердыми приверженцами греческой веры; они соблюдали все посты, перед едой и после читали молитвы, с молитвой ложились и вставали. Это забавляло язычника Святополка, но он никогда не позволял шутить над ними, поэтому дружба между ними была давней и крепкой. Они немного были помоложе Святополка, росли вместе и играли в одни игры, пока отец не отправил Бориса и Глеба на княжение в Залесский край.
Встреча после долгой разлуки получилась у них радостной и теплой. Святополк рассказал про крещение новгородцев (якобы случайно слышал от тамошнего жителя), а братья поведали о деятельности христианских проповедников в Залесском крае.
– Приехал в Ростов епископ Феодор, по происхождению болгарин, – неторопливо рассказывал Борис. – Встретили его ростовчане хорошо, потому что знает он наш язык. С моей помощью построил он дубовую соборную церковь во имя Богоматери. Но у нас в округе живет племя меря, по-славянски мало кто из них понимает. И вся деятельность епископа сосредоточена в городе, в селения он почти не выезжает. Что касается ростовчан, то немногие охотно переходят в новую веру, остальные держатся за дедовские обычаи и верования, а насилия я применять не хочу.
– А как отец относится к твоей веротерпимости? – спросил Святополк.
– Пожурил да отпустил. Он ведь понимает, что я – всего-навсего наместник его и во всем завишу от настроения местного населения.
– А у меня и того хуже, – проговорил Глеб, и его глаза лани увлажнились нечаянными слезами. – Приехал я на княжение в Муром, а жители в город меня не впустили, потому что намеревался я одолеть язычество и крестить всех в христианство. И пришлось мне жить в селении, расположенном в дневном переходе от Мурома.
– И сейчас там живешь? – спросил Святополк.
– Да, только изредка навещаю город. О крещении пока помалкиваю. Не ссориться же мне с ними во второй раз!
Святополк хорошо понимал своих братьев. Он сам был наместником великого князя и отца в Турове, охранял вверенные земли, удерживал в повиновении подданных и старался подчинить местную знать Киеву. Дружина у него была небольшая, всего триста человек, а бояре могли собрать многочисленное ополчение из жителей; против них он, князь, был бессилен, поэтому вынужден подчиняться их воле. Население Туровского княжества, затерянного в гиблых болотах Полесья, было сплошь языческим. Если бы и попытался Святополк привести их к новой религии, с ним могли расправиться, вплоть до лишения «живота», то есть жизни. Так было, когда к вятичам пришли монах Кукша с учеником и стали проповедовать христианство. Сгинули они где-то в бескрайних лесах, и не ведает никто, где их могила… Это не Киев, где была сильна великокняжеская власть, где накануне крещения до половины жителей были христианами. Впрочем, Святополк оставался закоренелым язычником и ни крестить народ, ни сам переходить в новую веру не собирался.
Вдоволь наговорившись, братья решили вместе идти на пир к князю Добрыне. Пир проходил в гриднице – просторном помещении на втором ярусе. Окна в ней были широкие, округлые вверху, стены украшены коврами и оружием; длинный стол был завален угощениями. Здесь были пироги пряженые и подовые, начиненные бараньим, говяжьим и заячьим мясом; сырники из творога, яиц и молока с небольшим добавлением крупитчатой муки; губчатый и кислый сыр; уха белая и голая; мясные кушанья верченые, шестные, печеные, сковородные; куры нарожные и верченые; из рыб судаки, караси, щуки, окуни, лещи, гольцы, пескари, ерши, вандыши, вьюны; икра свежая зернистая, паюсная, мешочная… И конечно, хмельное – вино, медовуха, пиво.
Святополк потащил братьев в начало стола, где восседал хозяин, но они заупрямились и выбрали место на самом краю; сели и тут же присмирели, большими синими глазами поглядывая на присутствующих.
Святополк ерзал на скамейке, ему не терпелось увидеть дочь князя Добрыни, о которой так много говорили в городе. Наконец явилась и она, присела рядом с отцом. Действительно, княжна была очень красива, как видно, пошла в свою мать-гречанку: карие сочные глаза, соболиные брови и густые черные волосы.
Но она не была в его вкусе, он любил девушек светловолосых, круглолицых и полненьких, поэтому был несколько разочарован. В Турове, где он княжил, у него была невеста, которая ждала его и на которой он обещал жениться; ее бы он не променял и на десяток таких, как Анастасия.
Между тем хозяин, а потом и другие гости стали высказывать здравицы в честь князя Владимира, его дружин и хозяина дворца Добрыни, выпили за гостей, а потом пошло и поехало… В гриднице стало весело, шумно, вошли музыканты, ударили в барабаны, зазвучали сурны и рожки, люди кинулись в пляс.
И тут бес, видно, помутил разум Святополку. Он часто взглядывал на князя Добрыню, вспоминал, как в Новгороде расправлялся тот с язычниками, как сжигались на кострах и топились в реке идолы славянских богов, как неистовствовало его войско и сам он потворствовал разбойному буйству, и ему захотелось чем-то отомстить. «А вот я приударю за твоей дочкой! – с мстительным чувством подумал он. – А коли попадет птичка в мои руки, потешусь и брошу!»
И он, напустив на себя томный и задумчивый вид, стал неотрывно наблюдать за Анастасией. Она не сразу заметила его призыва, а увидев, вся вспыхнула, глаза ее загорелись и она одарила его долгим, полным страсти взглядом.
Он на некоторое время отвернулся, отпил глоток медовухи, неторопливо закусил кусочком мяса, а потом вновь взглянул на нее. Она ждала его взгляда и ответила радостной, сияющей улыбкой. «Ага, рыбка попалась на наживку!» – удовлетворенно подумал он.
Плясать полагалось только простолюдинам, а князьям такая забава считалась зазорной, поэтому Святополк и Анастасия только переглядывались между собой. Наконец, когда половина гостей покинула места за столом, он не выдержал, подсел к ней. Вблизи она показалась ему не менее красивой, чем издали. От вина смуглые щеки ее порозовели, глаза ослепляли каким-то особым блеском, а на верхней губе у нее виднелся черный пушок, что не портило ее красоты, наоборот, придавало особую привлекательность ее впечатляющей внешности.
– Давай будем скучать вместе, – сказал он ей, заглядывая в глаза и улыбаясь.
– А мне не грустно, – ответила она ему дружелюбно. – Как можно скучать, когда такое веселье вокруг!
