Александр Сегень - Державный
— Ну и лежи тогда, покуда не приедем.
— Мне почему-то ужасно холодно. Знобит.
— А мне как раз жарко. — Бернар снял с себя свой превосходный упелянд[3] и накрыл им Андре, у которого и впрямь начали стучать от озноба зубы. — Так, значит, вы, — продолжил он разговор с Фомою, начатый, ещё когда Андре пребывал без сознания, — едете в Муром за сыновьями князя Базиля?
— Да, — ответил молодой монах, — именно так. Надеюсь, вы осведомлены о нынешнем состоянии дел в Московском государстве и соседних с ним русских княжествах?
— Лишь немного, — сказал Бернар, пошевелив ладонью так, будто он оглаживал ею что-то круглое.
— Знаете, кто овладел московским троном?
— Да, некий Шемяка. Кажется, родственник Базиля?
— Двоюродный брат. Дело в том, что после смерти великого князя Димитрия, победителя монголов в славном сражении на Куликовом поле, стал княжить его старший сын Василий. Перед своей смертью он завещал престол своему сыну, тоже Василию.
— Нынешнему?
— Да, верно. Ему тогда было десять лет от роду, а родной дядя по имени Юрий воспротивился этому, захотев овладеть Москвою, потому что раньше после смерти великого князя его место занимал не сын, а следующий брат по старшинству.
— Зачем же тот Базиль завещал сыну?
— Чтобы княжество Московское продолжало возвышаться. Разве не так у нас во Франции, в Париже?
— Ну да, ну да, понимаю. И что же? Началась война?
— Нет. Тогдашний верховный архиерей митрополит Фотий сумел всё уладить, но после смерти Фотия действительно разгорелись великие распри. Юрий со своими сыновьями, Василием Косым и Димитрием «Д1емякой, стал бороться за престол, причём Василий, будучи от природы косоглазым, завидовал тому, какие у Василия Васильевича красивые глаза, и беспрестанно похвалялся, что, как только возьмёт Москву и пленит великого князя, вырвет их у него из глазниц. В конце концов он сам попал в плен к людям Василия, и те, злясь на Косого, взяли да и выкололи ему очи.
— Какая дикость! — фыркнул Бернар.
— А то у нас ничего подобного не случалось, — заметил с укоризной Фома.
— Случалось, и даже похлёстче, — засмеялся Бернар.
— То-то и оно. Ну вот. Война закончилась полным поражением врагов Василия и договором с ними, ввиду того что к Москве пришли полки татарского хана Улу-Махмета. Однако, не сдержав условий договора, Димитрии Юрьевич не пришёл к Москве, когда хан принялся её осаждать, и не помог своему двоюродному брату. Не зря у него и прозвище такое — Шемяка.
— А что это значит? — спросил вдруг Андре, согревшись и высунувшись из-под Бернарова упелянда.
— Гляди-ка, ожил! — улыбнулся Фома. — Ну что, нога-то болит или уже исцелилась?
Андре осмелился наконец и потихоньку стал сгибать ногу. Боли не последовало, и, боясь даже радоваться, он ещё смелее стал двигать ногою. Чудо! Никакой боли не было и в помине. Андре улыбнулся и почему-то густо покраснел.
— Исцелилась!..
— А, вот видишь! — рассмеялся Фома. — На то он и чудотворец, наш Иона! Знаменитый праведник!
— А где он?
— Да пешком идёт. Он любит по утрам ходить. Мы с ним от самого Переславля едем. Так вот, хотя ему уже и семьдесят, утром он непременно вёрст десять пешком проходит.
— Вёрст?
— Ну, миль по-нашему. Или треть лье — будет верста.
— И не устаёт?
— Устаёт немного, но вообще он крепкий, ещё лет двадцать проживёт, даст Бог. А какой у него дар исцелять людей, вы сами смогли увидеть. Причём и впрямь смешно — обязательно бьёт при этом. Если у кого зубы болят — по зубам кулаком стукнет, и проходит, у кого мигрень — по голове лупит, живот болит — по животу нещадно кулаком. Поначалу пугаются, обижаются даже, а потом в ножки кланяются врачевателю нашему.
— Он митрополит? — спросил Бернар.
— Увы, пока ещё нет, но непременно в очень скором времени станет им. Как только справедливость в Москве восстановится.
— Ну так и что Шемяка? — спросил Андре.
— А, Шемяка-то? — сказал Фома. — Шемяка означает — ни то ни се, ненадёжный человек, дрянь. Он и есть ни то ни сё. Русские говорят — ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. У князя Юрия три сына — один косоглазый, другой никакой и только третий красавец, тоже Димитрий, как и Шемяка, у него и прозвище — Красный. Только он уже помер.
— Что же это? — удивился Бернар. — Двое родных братьев и оба Димитрии? Опять скажете, что и у нас, французов, такое бывает?
— Нет, насчёт нас не упомню, — сказал Фома. — Но и у московитов такое почти не встречается. Просто Юрий назвал сына в честь славного героя Димитрия, а сын больно уж нехорош оказался, он тогда и второго Димитрием нарёк, разделив прозвищами — Шемяка и Красный. Это ещё что! Вот у княжича Ивана был старший брат Юрий. Он прожил четыре года и помер, а чуть ли не на другой день после его смерти великая княгиня родила ещё одного мальчика, и Василий, тоскуя по умершему Юрию, этого новорождённого тоже назвал Юрием. А княжич Иван, говорят, до сих пор считает, что Юрий нарочно умер и заново родился, чтобы только не быть старшим и не наследовать престол, поскольку очень уж ленив.
— Очень смешно! — согласился Бернар. — Ну и как же случилось, что Шемяка захватил трон, а Базиля изгнал?
— После того как прогнали от Москвы хана Улу-Махмета, целых пять лет всё было спокойно, — продолжил свой урок истории Фома. — В начале прошлого года хан снова пришёл на Русскую землю. Великий князь со всей своей ратью встречал его здесь, около Мурома. Улу-Махмет испугался и бежал без боя, но летом сыновья его нагрянули, и возле Евфимьева монастыря произошло сражение. Поначалу татары дрогнули и стали отступать. Великий князь преследовал их и потерял порядок в войсках. Татары вдруг развернулись и нанесли московитам полное поражение, а самого Василия взяли в плен. Беда за бедою — не прошло и недели после этого несчастья, как в Москве огромный пожар случился, весь город выгорел, деревянные строения все до единого, каменные развалились и попадали, людей погибло около тысячи. И мой отец в том числе…
— Примите моё сочувствие, — молвил Бернар.
— Спасибо, — отозвался Фома. — Он добрый был человек. Так вот, хан недолго намеревался со своими сыновьями в Московии задерживаться и, не дожидаясь, пока московиты соберут большое ополчение, поспешил обратно в Орду, а князя Василия отпустил, взяв с него огромный выкуп в пятьдесят тысяч рублей.
— Это ж сколько на наши-то? — задумался Бернар.
— Примерно пятнадцать тысяч ливров.
— Ого! Не может быть! Неужто так богаты московиты?
— Вообще говоря, не бедны.
— Это хорошо. Ну и?..
— Кроме выкупа Василию пришлось ещё много татар привезти в Московию и дать им кормление — то есть возможность кормиться в разных волостях за счёт местного населения. Это, разумеется, вызвало большое негодование в народе, и Шемяка поспешил воспользоваться гневом московитов. В феврале нынешнего года Василий с сыновьями отправился молиться в Троицкий монастырь, что неподалёку от Москвы. Тем временем Шемяка овладел столицею, схватил мать и жену Василия и отправил своего воеводу Ивана Можайского на взятие Троицы. Тот схватил Василия прямо в храме, привёз его Шемяке, и Шемяка, мстя за ослепление брата, выколол великому князю глаза, после чего отправил его в Углич, где и заточил вместе с женой, великой княгиней Марьей Ярославной.
— А как же сыны его очутились в Муроме? — спросил Андре.
— Слуги припрятали их в Троицком монастыре, — отвечал Фома. — Можайский в суете забыл про них. После их переправили к верным людям Василия, князьям Ряполовским, в село Боярово, что невдалеке от града Юрьева, на востоке от Москвы. А уж оттуда Ряполовские перевезли Ивана и Юрия в Муром. Шемяка ожидал, что Русь ему подчинится, но не тут-то было. Со всех сторон поднялось возмущение, более сильное, нежели доселе на Василия было. Видя это, Шемяка быстро смекнул: надо заглаживать вину свою. Тогда призвал к себе Рязанского епископа Иону…
— Нашего? — спросил Андре.
— Нашего, нашего, — улыбнулся Фома. — И говорит ему: «Батюшко Ионо! Поезжай в Муром, в свою епископию, и возьми детей Василия на свою епитрахиль, а я с радостью их пожалую, отца и мать их выпущу и дам им огромную вотчину».
— Что значит — на епитрахиль? — спросил Андре.
— Ну, значит, что под его епитрахилью их никто уж не посмеет тронуть, и Ряполовские могут доверять, — пояснил Фома. — И вот, взяв себе в провожатые меня и послушника Геннадия, батюшка Иона отправился в Муром, подле которого мы и вас встретили. А теперь, дорогой Бернар, не сочтёте ли вы нужным поведать мне, зачем это вы из такого далека в Муром путь держите?
— Гм, — кашлянул Бернар, и Андре сделалось любопытно, как он станет объяснять, но в этот миг повозка остановилась и путешественники увидели себя вблизи городских ворот.
