Кристофер Хибберт - Королева Виктория
На этот раз регент не смог отказать вдове покойного брата, и вскоре после этого герцогиня Кентская, получив от принца Леопольда ежегодное жалованье в размере двух тысяч фунтов, позже увеличенное до трех тысяч, немедленно вернулась в Кенсингтонский дворец. Именно здесь она угнала печальную новость, что 29 января 1820 г. бедный, несчастный и совершенно ослепший король наконец-то отошел в мир иной, а новым монархом под именем Георга IV стал регент, принц Уэльский.
3. ДЕТСТВО
«У меня никогда не было своей комнаты, никогда не было своей софы, даже самого маленького стульчика, и не было ни единого целого, не протертого до дыр ковра».
Тем временем Виктории, маленькой племяннице короля, исполнилось восемь месяцев. В Сидмуте она чувствовала себя не очень хорошо и часто страдала от холодного климата и простуд. А когда наконец-то ее отправили в Кенсингтон, то была «очень расстроена ужасной тряской» в карете. Но все же она была крепким ребенком, что не без удовольствия неоднократно отмечал ее покойный отец, и в шесть месяцев, по его словам, отличалась «таким же развитием, как и многие дети в восемь». Все ее прививки прошли без осложнений, и она довольно легко перенесла отлучение от груди, хотя последнее обстоятельство вызвало некоторые нарекания со стороны родных. Многие из них считали, что кормление грудью благотворно сказывается на здоровье ребенка, который должен получать, как говорил ее муж, полноценное «материнское питание». Однако девочка легко перешла на другое питание, и герцогиня души не чаяла в своей маленькой Викельхен, как она ее называла. Вместе с тем мать вынуждена была признать, что ребенок даже в этом возрасте начинает демонстрировать «симптомы своенравного и твердого характера».
По мере взросления девочки ее упрямство, настойчивость и независимость духа становились более заметными. А вместе с ними проявлялись и другие черты характера, такие, например, как нетерпеливость, сила воли, взрывной темперамент и редкостное правдолюбие. В состоянии крайнего раздражения она могла, например, топать ножками и даже разрыдаться, если ее просили сидеть смирно и уделять больше внимания на уроках чтения. А однажды в порыве гнева она запустила в гувернантку ножницами. Был и такой случай: когда ее мать спросили перед началом уроков, вела ли себя Виктория хорошо в то утро, герцогиня ответила: «Да, сегодня утром она вела себя довольно сносно, но вчера она была похожа на маленький ураган». «На два урагана, — тут же поправила ее девочка, с ранних лет привыкшая говорить правду и одну только правду. — Один ураган случился во время одевания, а другой — во время мытья». Подобную дерзость она позволяла себе и тогда, когда мать после очередного «урагана» начинала доказывать дочери, что та своим дерзким поведением огорчает ее и портит сложившиеся между ними добрые отношения. «Нет, мамочка, — тут же парировала девочка, — виновата в этом не я, а ты».
Нервная система герцогини и ее темперамент не были приспособлены к такому взрывному поведению дочери. «К стыду своему, я должна признаться, — говорила она, — что по-детски наивна и чересчур восприимчива к ней, как будто это мой перцы и ребенок... Временами она просто сводит меня с ума... Сегодня моя маленькая мышка... была настолько неуправляемой и непослушной, что я чуть было не расплакалась».
Однако эта непоседливая и упрямая девочка была на редкость умной, живой и обладала незаурядной памятью. И все эти способности стали еще быстрее развиваться благодаря умелому воспитанию и обучению преподобного Джорджа Дэйвиса, члена совета колледжа Христа в Кембридже, будущего епископа Питерборского. Дэйвис появился в Кенсингтонском дворце незадолго до того, как принцессе Виктории исполнилось четыре года. Он помог ей быстро научиться читать, записывая короткие слова на отдельных карточках. Позже Дэйвис рассказывал, что после этого он садился в дальнем углу комнаты и «заставлял ее приносить ему те карточки, на которых были написаны произносимые им слова».
По общему признанию, Виктории с большим трудом давалась латынь, а уроки фортепьяно вообще превращались в настоящую пытку. Однажды, когда ей сказали, что к «вершинам музыкальной культуры нет королевской дороги» и что она должна практиковаться в музыке так же усердно, как и все другие дети, она громко захлопнула крышку пианино и сказала: «Еще чего! Я никому ничего не должна!» И только ни уроках истории и географии была терпеливой и внимательной. Кроме того, с большим желанием она училась говорить немного на итальянском, французском и немецком, причем к немецкому была особенно внимательна и старалась говорить с подчеркнуто «правильным произношением»[1]. Она быстро выучилась считать. Ее письменный английский был образа новым, а голос — сопрано, поставленный Джоном Сейлом, органистом церкви Святой Маргариты в Вестминстере, очаровательным. Танцевала она с легкостью и грацией. Покорно и внимательно выслушивала наставления мистера Дэйвиса в религии, читала стихи «чрезвычайно великолепно» и понимала, что она читает так хорошо, как в «ее годы и следует ожидать». Она проявляла развитое не по годам умение рисовать, чему ее учил Ричард Уистелл, художник и книжный иллюстратор, а позже обучали Эдвин Лэндсир, Эдуард Лир и прославившийся как акварелист Уильям Лейтон Литч.
В марте 1830 г., когда юной принцессе было еще десять лет, герцогиня решила, что настало время тщательно проверить знания своей дочери, чтобы убедиться, что ее образование идет надлежащим образом. С этой целью в качестве экзаменаторов были выбраны два человека. Первым из них стал Чарльз Бломфилд, епископ Лондона, которого Ричард Порсон, специалист по Греции и профессор Кембриджа, назвал «очень хорошим ученым». А вторым пригласили Джона Кея, епископа Линкольна, который в возрасте тридцати лет был избран магистром колледжа Церкви Христа в Кембридже, а двумя годами позже стал профессором богословия.
Тщательно проэкзаменовав принцессу, эти выдающиеся ученые мужи остались весьма довольны и охарактеризовали ее знания как «вполне удовлетворительные». «Отвечая на многочисленные вопросы, — сообщили они герцогине, — принцесса продемонстрировала хорошие знания наиболее важных событий Священного Писания, истории и главных положений христианской религии в том виде, в каком их преподносит англиканская церковь. Кроме того, она обнаружила неплохую для девочки столь юного возраста осведомленность в вопросах хронологии и знание фактов истории Англии. Столь же удовлетворительными были ее ответы по географии, знанию глобуса, арифметике и латинской грамматике, причем произношение как в латыни, так и в английском правильное и приятное на слух. Нет никаких сомнений, что большое внимание в ее учебе уделялось изучению современных языков. Что же касается рисования, то мы не можем не отметить, хотя это и выходит за пределы нашего испытания, что все рисунки принцессы отличаются той свободой и умением, которые свойственны детям старшего возраста».
Много позже Виктория с грустью вспоминала свое детство в Кенсингтонском дворце, который казался ей слишком мрачным и навевающим грусть и «меланхолию». Она жаловалась: «У меня никогда не было своей комнаты, никогда не было своей софы, даже самого маленького стульчика, и не было ни единого целого, не протертого до дыр ковра». А еда была неприятно однообразной и совершенно неаппетитной. В те годы она дала себе слово, что когда станет взрослой и сможет есть все, что захочет, то ни за что на свете не будет есть на обед баранину.
Но все же события раннего периода ее жизни, как она сама потом вспоминала, не были сплошь и рядом несчастливыми. Конечно, с ней случались неприятные вещи и ей встречались неприятные люди. Так, например, она испытывала «невероятный ужас от общения с епископами», которых всегда видела и странных париках и совершенно нелепых одеяниях. Еще больший ужас вызывал у нее герцог Суссекский, «дядя Суссекс», который, как ей говорили, может неожиданно появиться из своей комнаты во дворце и строго наказать за шум, крик и прочие нарушения. Она вспоминала, что очень боялась его и всегда вскрикивала от страха, увидев во дворце.
Вместе с тем она обожала старика Джона Фишера, епископа Солсбери, доброго и отзывчивого наставника своего отца, который часто опускался рядом с ней на колени и позволял поиграть своим огромным и красивым значком канцлера ордена Подвязки[2]. Кроме того, она любила своего бездетного дядю герцога Йоркского, который был очень толстым, лысым и передвигался так, словно вот-вот споткнется и упадет на землю. Он всегда отличался «большой добротой» к ней и приносил «прекрасные подарки», включая маленьких обезьян. А однажды он устроил в доме своего друга торжественный вечер в честь юной принцессы и организовал замечательное театральное шоу.
