Эдуард Борнхёэ - Мститель
Милый Одо, — ласково попросила девочка, — оставайся с нами, поедемте все вместе. И ты расскажешь нам о своем дедушке, хорошо, Яанус?
Расскажи, как он перебил целую стаю волков и повесил их на дерево, — потребовал Одо, поглядывавший на спутников свысока, с царственным видом.
Яанус поехал рядом с Эмми и стал рассказывать. При этом он, однако, время от времени озабоченно поглядывал на Одо. Сперва они ехали по лугу, покрытому травой и цветами, но дальше почва стала неровной, появились кочки и ухабы. Еще дальше начинался лес, где находилась цель их поездки — пещера Пярта-пророка.
Яанус уже довел свой рассказ до того момента, когда могучий Вахур ищет подходящее дерево, чтобы повесить волков; но тут рассказчик замолчал и нахмурил брови. Одо давно уже не терпелось пуститься вскачь, вдруг он свистнул и ударил гордого коня; тот подпрыгнул и помчался как ветер. Тарапита с радостным лаем бросилась вдогонку.
Боже мой! — испуганно воскликнула Эмми.
Поскачем за ним как можно скорее! — сказал Яанус и стал погонять лошадь. Но не успели они проехать и сто шагов, как норовистый жеребец вместе с Одо, прыгая через большую яму, взвился вверх, а через миг понесся дальше уже без седока и скрылся в лесу.
Они нашли Одо лежащим на земле без сознания. Тарапита лизала лицо своему недвижимому хозяину. Яанус опустился на колени около юнкера, расстегнул на нем одежду, прижал ухо к его сердцу и, вставая, сказал:
— Он только потерял сознание — должно быть, ушибся головой.
Но он очнется, он выздоровеет? — со слезами спрашивала Эмми.
Когда он придет в себя, у него, наверное, даже голова не будет болеть. Но сейчас надо отнести его к Пярту-пророку. Ты садись снова на лошадь и возьми кобылу за поводья. Я понесу Одо на руках. Мы его приведем в чувство.
Он поднял безжизненное тело и бодро зашагал вперед. Эмми, лошади и Тарапита последовали за ним. Они все ему верили.
5
Старый отшельник,[9] которого в народе называли Пяртом-пророком (его настоящее имя было Варфоломей Лёвенклау), сидел у входа в свою пещеру на низкой деревянной скамье, обхватив руками колени. Он являл собою воплощение старости и кротости. Взгляд его выцветших, но удивительно блестящих глаз следил за движением листвы, колеблемой слабым ветром. Иногда от опушки леса налетал внезапный шквал, ветви гнулись, листья трепетали, иные, кружась, падали на землю. Они были так же свежи, как и остальные, но облетали под резким порывом ветра. Кому что суждено. И как будто удовлетворенный этой жертвой, ветер стихал, потревоженная листва успокаивалась, словно ничего и не было.
— Одни падают, другие остаются, — пробормотал старик. — Нет в мире равенства для всех. Один погибает незаслуженно, другие без сожаления дают ему погибнуть. Кто знает, когда наступит его черед? Не стоит плакать, не стоит сетовать на свои несчастья.
Старик погрузился в воспоминания.
Из тумана забвения возникли давно ушедшие времена, дни юности горделивого рыцаря. Он жил в довольстве, веселился, любил. Закованный в доспехи, на богато разубранном коне выезжал он на турниры и состязания. Его мужественный облик приковывал к себе взоры прекраснейших глаз, его могучая рука повергала наземь сильных противников. А по вечерам он отдыхал в благоуханных покоях, и подобный рычанию льва клич сурового воина сменялся мягким и робким шепотом любви.
Король призвал его на войну, шедшую в дальней стране. Верный рыцарь исполнил свой долг, вырвался из объятий невесты и, унося с собой клятвы в верности, поспешил на битву. Его отряд, совершив немало подвигов, все же потерпел поражение, а сам он был настигнут копьем сильнейшего врага и бездыханным повержен на землю. Шум сражения пронесся мимо, добросердечные крестьяне подобрали раненого и отнесли в свой дом.
Несколько недель жар сотрясал его ослабевшее тело, смерть уже сидела у его изголовья, считая минуты, чтобы перерезать туго натянутую нить жизни. Но над раненым бодрствовали ласковые девичьи глаза, нежные и быстрые руки оправляли сбившееся ложе, освежали пересохшие губы сладкой влагой, целебными травами возвращали уходящую жизнь. И костлявый призрак, угрюмо спрятав за спину свою косу, с каждым днем отступал от постели все дальше к двери и наконец унесся прочь, в свою страшную обитель.
Однажды утром больной открыл глаза и встретил взгляд прекрасных глаз, которые улыбнулись ему и тотчас же исчезли.
— Не уходи, о ангел! — прошептал больной. — Ты моя Елена?
Но кроткие глаза больше не появились.
Юная сила раненого рыцаря, словно устыдившись, воспрянула и изгнала болезнь.
Через несколько дней юноша встал с постели и от всего сердца благодарил бога и своих великодушных избавителей. Потом он взял посох и, сопровождаемый добрыми пожеланиями крестьян, с легким сердцем отправился в путь. А прекрасные глаза с тоской глядели ему вслед, и бледные губы шептали:
— Он ушел к своей Елене.
Но потом в его судьбе наступил крутой поворот, о котором мудрый старец уже не скорбел более, случилась беда, не вызывавшая более его жалоб.
В Германии бушевала междоусобная война двух королей, там снова господствовало кулачное право, против которого некогда безуспешно боролся первый из Габсбургов. Рыцарь Лёвенклау нашел свою невесту в объятиях другого, свой замок сожженным, а земли разоренными и захваченными противником. Он стал добиваться справедливости, но некому было восстановить ее; он попытался действовать по кулачному праву, но для этого не хватило богатства. Он ушел в монастырь, но показное благочестие и тайное распутство монахов внушили ему отвращение к монастырской жизни. Он утратил желание жить среди людей, долго странствовал по свету, изучал природу, исследовал ее тайны. Наконец попал в Эстонию и нашел здесь желанный мирный приют.
Пещера его была низка и внутри неприглядна. Но близ нее струился светлый прохладный ручеек, в который, как в зеркало, с гордостью гляделись цветы, перешептываясь: «Ах, какие мы маленькие и тоненькие! Ах, какого мы красивого цвета, какой у нас приятный запах!» Вокруг возвышались могучие деревья, достигая облаков и маня к себе свежий ветер и благодатный дождь. И когда в их кронах шумел ветер, они весело протягивали ветви и шелестели листьями: «О ветерок, покачай нас! Покачай нежно, ласково. О, как хорошо!
О-о!»
Старик глубоко знал природу, он умел использовать целебные свойства лесных трав. Он лечил бедняков из окрестных мест, и люди почитали его, как чудотворца. Он никогда не скрывал естественных свойств растений и не стремился к тому, чтобы его' считали волшебником. Но крестьяне твердо верили, что он обладает сверхъестественными знаниями и общается с духами, и тем больше его уважали.
Вот какой человек был Пярт-пророк, один из светлых образов темного средневековья.
6
Яанус, пыхтя под своей ношей, добрался вместе со своими спутниками — Эмми, лошадьми и Тарапитой — до пещеры отшельника и здесь опустил Одо, еще не пришедшего в сознание, на мягкую траву. Отшельнику Яанус коротко рассказал о случившемся. Старик ощупал голову, руки и ноги юнкера, скрылся в пещере и вскоре вернулся, держа в руке пузырек с прозрачной жидкостью. Пузырек он поднес к носу Одо. Как только запах этой жидкости проник в ноздри потерявшего сознание мальчика, он тотчас же зашевелился и, глубоко вздохнув, открыл глаза.
Он приходит в себя! — воскликнула Эмми и в порыве радости обняла брата обеими руками.
О, милый Одо!
Одо широко раскрытыми глазами, еще не совсем очнувшись, оглядел окружающих, приподнялся, сел и, казалось, силился что-то припомнить.
— Больно ты ушибся, дорогой? — спросила Эмми участливо и погладила брата по щеке.
Юнкер удивленно посмотрел на сестру и пробормотал:
Какой ушиб? Когда я ушибся?
Когда… когда этот глупый жеребец тебя сбросил.
Как не стыдно! — произнес Пярт-пророк с добродушной насмешкой. — Молодой рыцарь позволяет себя сбросить наземь, да еще так скоро забывает об оскорблении! Настоящий рыцарь страдал бы от такого позора всю жизнь.
Теперь только в ушибленной голове юнкера стало немного проясняться, и, по мере того, как он припоминал происшедшее, в его мозгу словно что-то закипало. Это была острая злоба, она вдруг воспламенилась, как береста. Юнкер вскочил на ноги, грубо оттолкнул се- стру и крикнул, сверкая глазами:
— Чего мне стыдиться? Перед кем? Перед вами, отребье этакое? Если захочу, все вы получите кнута, как собаки! Попробуйте тогда пристыдить меня! А если бы этот чертов жеребец попал мне в руки, я бы его так отхлестал! Я бы исколотил его в пух и прах — пусть бы издох у меня под ногами! Вот тогда бы я посмеялся! Погоди, злодей, погоди, я еще до тебя доберусь! Юнкер заскрежетал зубами и угрожающе потряс кулаком; тут его взгляд упал на Яануса — тот с недовольным и чуть презрительным видом смотрел на него. Теперь гнев юнкера обрушился на Яануса. Он подался вперед, поднял кулаки, встал перед Яанусом и крикнул вызывающе:
