Феликс Дан - Борьба за Рим
— В домах готов не будут говорить, что крестьянин Витихис оказался благороднее, чем самый благородный из благородных. Война кончена: клянусь тебе в верности, мой король.
Гордый герцог опустился на колени перед Витихисом. Король поднял его, и они дружески обнялись.
— Брат, брат! Что ты сделал! Какой позор! — вскричал Арагад.
— То, что я сделал, делает мне честь, — спокойно ответил Гунтарис. — И чтобы мой король увидел в этой клятве не трусость, а благородный поступок, я прошу у него одной милости: Амалы и Балты оттеснили наш род с того места, на которое они имеют право среди готов.
— В этот час, — сказал Витихис, — ты снова купил это место: готы никогда не забудут, что благородство Вельзунгов предотвратило междоусобную войну в такое опасное время.
— В знак того, что ты отдаешь нам справедливость, позволь, чтобы во всякой битве Вельзунги носили боевое знамя готов, — сказал Гунтарис.
— Пусть будет по твоему, — ответил Витихис, протягивая руку. — И ничья рука не понесет его с большим достоинством.
— А теперь к Матасвинте! — сказал Гунтарис.
— Матасвинта! — вскричал Арагад, который до сих пор стоял, точно оглушенный этим примирением. — Матасвинта! Вы вовремя напомнили мне о ней! Вы можете отнять у меня корону, но не мою любовь и не долг защищать возлюбленную. Она отвергла меня, но я люблю ее. Я защищал ее перед братом, когда он хотел принудить ее стать моею. Тем более буду защищать ее теперь, когда они хотят принудить ее стать женою врага.
Вскочив на лошадь, он помчался к ее палатке. Витихис с беспокойством смотрел ему вслед.
— Оставь, — спокойно сказал ему Гунтарис. — Раз мы соединились, нам нечего бояться. Пойдем и, как предводители, примирим наши войска.
И он подвел Витихиса к своему войску и потребовал, чтобы все тотчас присягнули ему. Те с радостью дали клятву.
Между тем Арагад вошел к Матасвинте.
— Не сердись, княжна! На этот раз ты не имеешь права! Арагад пришел только исполнить последний долг своей любви. Беги, следуй за мною! — и он схватил ее за руку.
Матасвинта выдернула свою руку и отступила назад.
— Бежать? Куда? Почему? — спросила она.
— Куда? За море! Через Альпы! Все равно. Но беги, потому что твоей свободе грозит опасность. Тебя назначили в жены другому, и, если ты не бежишь, они принудят тебя выйти за него.
— Принудят? — ответила Матасвинта. — Меня, внучку Теодориха? Пусть попробуют! — и она схватила кинжал, который был спрятан у нее на груди.
В эту минуту в палатку вошел Тейя, а за ним два мальчика в нарядных белых шелковых одеждах. Они несли пурпуровую подушку, прикрытую покрывалом. Тейя подошел к Матасвинте и опустился перед нею на колени.
— Приветствую тебя, королева готов и Италии! — мрачно сказал он.
Она с удивлением взглянула на него. Тейя же поднялся, взял с подушки, которую несли мальчики, золотую корону и зеленую ветку руты и подал их Матасвинте.
— Вот, — сказал он, — корона и венок невесте, Матасвинта. Носилки ждут. Садись и поезжай венчаться и короноваться.
Арагад схватился за меч.
— Кто прислал тебя? — спросила Матасвинта с бьющимся сердцем, все еще держась за кинжал.
— Кто же, как не Витихис, король готов? — ответил Тейя.
Глубоким торжеством сверкнули прекрасные глаза Матасвинты. Быстро надела она корону на голову и, подняв обе руки к небу, вскричала:
— Благодарю тебя, о небо! Твои звезды не лгут, и верное сердце также. Я знала, что это будет… Идем, Тейя, я готова. Веди меня к своему и моему господину.
Они уехали.
Арагад не в состоянии был вымолвить слова от изумления.
К нему подошел один из его свиты.
— Ну, что же? — спросил он. — Лошадь готова. Куда же?
— Куда? куда? — повторил Арагад. — Остается только одна дорога, — по ней я и пойду. Где теперь византийцы — и смерть?
Через неделю после этого в Равенне был большой пир в честь бракосочетания короля. Вечером Матасвинта вошла в приготовленную для нее комнату.
— О Аспа, — вскричала она, остановившись на пороге. — Как чудно, волшебно ты убрала ее! Вся в цветах! Но запах слишком уж силен.
— А ты как хороша теперь! — вскричала Аспа, любуясь ею. — Никогда, никогда не видела я тебя такой прекрасной. Ты точно богиня любви.
Матасвинта взглянула в зеркало и увидела, что Аспа права.
— Уйди, Аспа, я должна остаться одна с моими мыслями.
Невольница повиновалась, Матасвинта подошла к окну и открыла его.
— О, каким чудесным образом исполнилось мое предчувствие, желание, мои надежды! Как некогда он осушил слезы девочки, привел ее, безнадежную, в дом, так и теперь он утешит все мои страдания. Во все эти одинокие годы, последние месяцы, полные опасности, внутренний голос громко говорил во мне: «Это будет, будет так, как ты веришь! Твой спаситель придет!» И — о несказанная милость неба! — это свершилось: Я — его. Прими мою благодарность, горячую, священную благодарность, ты, могущественная сила, которая указывает путь людям своею любящею, мудрою, благословляющею рукою. Я хочу быть достойной этого счастья: он должен жить, как в раю. Говорят, что я красива. О небо, оставь мне эту красоту для него! Говорят, что я обладаю сильным, быстрым умом. Боже, придай ему крылья, чтобы он мог следовать за его геройской душой! И вместе с тем, о Боже, дай мне силы исправить свои недостатки, победить гордость, упрямство, вспыльчивость.
Она склонила голову на руки. В эту минуту комната ярко осветилась. Матасвинта оглянулась в открытой двери стоял Витихис, за ним несколько знатнейших готов с факелами.
— Благодарю, друзья, — сказал Витихис. — Благодарю, идите, продолжайте пировать.
Они ушли. Витихис и Матасвинта остались одни. Невольно она отступила в дальний угол комнаты. Витихис заметил это.
— Королева, — сказал он серьезно, торжественным голосом. — Успокойся. Я догадываюсь о твоих чувствах. Но так должно быть: я не могу пощадить тебя. Благо готов требовало этого, и я женился на тебе. Но ты должна заметить в эти дни, что я, по возможности, щажу тебя, — я все время избегал тебя, охотно ушел бы и теперь, но это невозможно. Ты знаешь обычаи готов: знатнейшие готы — шесть мужчин и шесть женщин — проведут эту ночь на страже у нашей двери, и если бы я вышел, это наделало бы много шуму. Ты должна эту ночь потерпеть мое присутствие, хотя, — верь мне, — я гораздо охотнее склонил бы свою усталую голову на твердый камень самого пустынного горного ущелья, чем на пышное ложе здесь.
Молча, дрожа всеми членами, Матасвинта прислонилась к стене. Как ни тяжело страдал сам Витихис, но ему стало жаль девушки.
— Оставь, Матасвинта, — сказал он. — Будем благородно выносить нашу долю и не станем огорчать друг друга мелочностью. Руку твою я должен был взять, но сердце свободно. Я знаю, что ты меня не любишь, — ты и не можешь, да и не должна любить меня. Но верь мне, я честен, и тебе следует уважать человека, с которым ты разделяешь корону. Итак, будем друзьями, королева готов!
И он протянул ей руку. Матасвинта не могла дольше владеть собою: быстро она схватила его руку и опустилась перед ним на колени.
— Нет, дорогой, я не хочу избегать тебя. Узнай наконец все. О Витихис! Меня учили, что женщина должна скрывать свое чувство. Но я не хочу этого, я буду откровенна с тобою. Ты говоришь о принуждении и страхе. Витихис, ты ошибаешься. Меня не надо было принуждать, охотно…
С удивлением смотрел на нее Витихис. Теперь ему показалось, что он понял ее.
— Прекрасно и величественно поступаешь ты, Матасвинта: ты так горячо любишь свой народ, что без принуждения жертвуешь ему своею свободой. Верь мне, я глубоко уважаю тебя за это. Я тем лучше могу, оценить эту жертву, что я сам сделал то же. Только для блага государства я женился на тебе, но никогда не могу любить тебя.
Матасвинта побледнела, руки ее бессильно опустились. Она большими глазами смотрела на него.
— Ты не любишь меня? Не можешь любить? Так звезды лгут! Да разве уже нет Бога?
Король не понимал и не хотел понять этого возбуждения, но решил положить ему конец.
— Матасвинта, ты получила мою корону, но не мое сердце. Ты супруга короля, но не жена бедного Витихиса. Знай: мое сердце, моя любовь навеки отдана другой. Раутгунда — моя жена и всегда останется ею.
— А, — дрожа, точно в лихорадке, вскричала Матасвинта: — и ты осмелился! Ты осмелился! Прочь, прочь, от меня!
— Тише, — сказал Витихис, — неужели ты хочешь созвать людей? Успокойся, я не понимаю тебя.
Стыд и гнев, любовь и страшная ненависть бушевали в груди Матасвинты. Она бросилась было к двери, но упала без чувств. Витихис положил ее на постель, а сам сел подле.
«Бедное дитя! — сказал он про себя. — Здесь так душно. Она сама не знала, что говорила».
Долго сидел он, склонив голову, прижав губы к медальону с волосами сына и жены. Наконец пропели петухи, и стража ушла. Вслед за ней ушел и Витихис.
