Алан Саваж - Восемь знамен
Наглость этого человека или представляемого им правительства казалась почти невероятной.
— Правительство ее величества намерено также вести торговлю с Сыном Небес или хотя бы с его народом. Нам нужны порты, куда наши корабли могут спокойно заходить и так же спокойно уходить: чтобы их не беспокоили эти ваши мерзкие знаменные. У меня здесь список портов, которые нам нужны. Я его вам прочитаю. Конечно, Кантон. Затем Амой, Фучжоу, Нинбо, Шанхай. Запишите.
— Вы хотите, чтобы я передал эти предложения Сыну Небес?
— Это не предложения, дружище, это требования. И есть еще одно, четвертое, которое вы тоже передадите. Мы хотим, чтобы этот уполномоченный, Линь, был передан нам и ответил за свои преступления против английских подданных.
— А если император отклонит такие условия? Вы знаете, сколько человек он может поставить под ружье? Не меньше десяти миллионов.
Хок сдержанно улыбнулся.
— Судя по тому, что мы видели за последние несколько месяцев, мистер Баррингтон, десять миллионов китайцев стоят всего ста тысяч англичан.
— А у вас шесть тысяч. И эскадра.
— В эскадре-то все и дело, Баррингтон. Передайте Сыну Небес, что, если он не согласится на наши требования, мы заставим пустовать все порты в этой стране.
— Можно я выскажу свое мнение, сэр?
— Валяйте.
— Ваше правительство проводит политику самой неприкрытой агрессии.
— Так оно и есть, — не стал спорить Хок, причем без всякой обиды. — Когда торгаши из лондонского Сити чуют возможную прибыль, они готовы ломиться хоть в небесные врата, лишь бы ее заполучить. Так поступают все в этом мире, мистер Баррингтон.
— В европейском мире, сэр. Не в китайском.
— В реальном мире, мистер Баррингтон. Ваш Сын Небес должен будет это понять. А теперь — сколько времени займет у вас дорога в Пекин и обратно?
— По суше — четыре месяца. Морем и затем по Великому каналу — четыре недели.
— Можете взять одну из ваших джонок. Я буду ждать вас с ответом через месяц.
— Вам не стоит вообще меня ждать.
— Вы отказываетесь везти мой ультиматум императору?
— Я отвезу ваш ультиматум, сэр. Но я не рассчитываю вернуться с ответом. Император наверняка велит меня казнить.
— За поражение или за то, что вы выступите нашим посланником? — поинтересовался адмирал Эллиот.
— Думаю, и за то и за другое.
— В таком случае мы должны послать кого-нибудь другого, сэр Хью, — сказал Эллиот. — Мы не можем отправить человека на смерть.
— А почему нет? Не думаете ли вы, что если мы здесь и сейчас проведем военный трибунал, то этот парень еще до захода солнца украсит рею «Веллесли»? Он обречен. Пусть предстанет перед императором.
— И все-таки вы едете? — спросил Сун Танчу.
— Я обязан хотя бы доложить о том, что произошло.
— И, как вы сказали англичанам, потеряете свою голову. Мой вам совет, Баррингтон, — взять джонку и плыть на ней куда глаза глядят.
— И обречь моего отца и мою золовку с детьми на гнев императора?
— Но если казнят вас, то наверняка расправятся и с ними.
— Это я могу предотвратить лишь в одном случае: если честно изложу факты перед Сыном Небес. Сэр Хью Хок говорил правду, когда заявил, что эта война развернута по указке лондонского Сити. Сражение идет не из-за опиума или ареста кучки британских подданных — сражение идет потому, что денежные мешки в Англии ищут новые рынки сбыта для своих товаров, а Китай — это самый большой еще неосвоенный рынок в мире.
— Что в таком случае вы посоветуете императору?
— Отвергнуть английские притязания и приготовиться к войне, собрав для этого все силы, которыми он только располагает. Потому что если не нанести англичанам сокрушительного поражения, они не уйдут, а станут требовать все больше и больше, пока не проглотят весь Китай, как проглотили Индию, воспользовавшись слабостью императоров моголов.
Сказано смело. Но разве в глубине души не пожалел он тысячу раз о том, что написал тот роковой меморандум? Приговор ему будет означать приговор его семье. Так заведено в Китае: если провинился кто-то из членов семьи, она несет ответственность за его проступок.
Вместе с верным Канцзюем он отплыл на север от устья Жемчужной к Янцзы, а затем в Нанкин. Всего один день Мартин позволил себе провести в родном городе, прежде чем продолжил на сампане путь по Великому каналу вверх к Вэйхэ. Но он успел рассказать отцу о последних событиях. Тот, сгорбившись, слушал сына.
— Ты подвел нас, — сказал он, когда Мартин замолчал, — ты подвел Китай, ты подвел этот дом, ты подвел своего брата. И ты подвел меня.
Это было несправедливо. Мартин хотел возразить, но вместо этого опустил голову.
— Слава Богу, у меня есть другой сын, — сказал Роберт Баррингтон и взъерошил волосенки Джона. Мальчику исполнилось уже восемь лет. — Дожить бы мне только до того времени, когда он станет мужчиной.
Отослав детей, Джейн выслушала Мартина.
— Он умер сразу. — Его слова звучали как-то неубедительно.
— Думаешь, я заплачу?
— Нет. Но как же дети?
Она скривила рот.
— Я скажу им, что их отец умер как герой, чтобы они всегда чтили его память. А как твой отец воспринял эту весть?
— Он фактически от меня отрекся.
— Что ты теперь будешь делать?
— Я должен ехать в Пекин и доложить императору.
— А потом?
— Я вернусь сюда. Если смогу. И если ты этого захочешь.
Неожиданно она очутилась в его руках, он целовал ее рот, нос, глаза и щеки.
Теперь не было нужды таиться. В тот вечер Мартин, поцеловав детей и пожелав им спокойной ночи, ужинал вдвоем с Джейн в ее покоях. После ужина они пошли в ее спальню.
Рано утром, однако, он счел необходимым заглянуть в свои комнаты.
— Ты был с ней, — осуждающим тоном сказала Чуньу.
— Да. Ладно, я очень спешу. Упакуй мне сундук с одеждой.
— У тебя больше нет времени на Чуньу. — И печаль и гнев слились в голосе наложницы.
Он обнял ее за плечи.
— Поверь мне, Чуньу, в моем доме всегда найдется для тебя место. Когда я вернусь из Пекина…
Она стиснула его руки.
— Ты едешь в Пекин? Ты берешь ее с собою?
— Нет. Она остается здесь с детьми.
— Тогда возьми меня. Как ты можешь отправляться в Пекин без женщины?
На языке у Мартина так и вертелось, что ему не привыкать месяцами в плавании обходиться без женщин, но он вспомнил, что как-никак отправляется за собственной смертью, и не мешает хотя бы последние деньки провести с комфортом.
— Это очень опасно, — предостерег он.
— Мне плевать на опасности, когда я рядом с тобой.
— Что такое? — спросил сэр Хью Хок. — Еще одна чертова делегация?
На корабле его королевского величества «Веллесли» перебывали уже почти все кантонские купцы, испрашивающие ту или иную концессию.
— Ну, если это можно назвать делегацией, — сказал Эллиот. — Два молодых человека, которые утверждают, что им крайне необходимо с вами переговорить.
— Может, убийцы? Пусть их обыщут.
Через несколько минут в каюту провели двух юношей. Они имели потасканный вид и явно не кантонское происхождение — это Хок определил с первого взгляда.
— Изложите ваше дело, — приказал генерал на кантонском диалекте, который освоил с обычной для него сноровкой за проведенный волей обстоятельств год в Китае.
— Меня зовут Хун Сюцюань, сэр, — сказал вошедший первым. — Это мой товарищ, Фэн Юньшань. Мы из народа хакка, который живет в горах. Во-первых, мы хотели бы поздравить вас с вашей великой победой.
— Что-то новенькое, — заметил Хок по-английски Эллиоту. — И во-вторых? — обратился он к Хуну.
— Мы хотим предложить вашему превосходительству поддержку и помощь народа хакка в уничтожении негодяев-маньчжуров.
Хок поднял брови:
— Кто такие хакка?
— Мы народ, покоренный китайцами. Это мы еще допускаем, но только не подчинение маньчжурам — ни за что!
— Вы живете под ними две сотни лет, приятель.
— Двести лет позора. Двести лет, в течение которых развращали наш народ. Что вы увидите, если оглянетесь по сторонам? Блуд, нарушение супружеской верности, лихоимство, пьянство и, самое худшее, опиекурение. Ваш долг положить конец всем этим непотребствам.
Хок улыбнулся горячности молодого человека:
— Я несу ответственность только перед ее величеством королевой. А она приказала восстановить торговлю опиумом.
Хун был поражен.
— Вы не поможете нам в нашей борьбе с маньчжурами?
— Я здесь не для того, чтобы вмешиваться в местную политику, приятель. Если маньчжурское правительство падет, кто его сменит? Только анархия. Или вы видите себя в роли императора?
— Вы, сэр, такой же большой негодяй, как и все маньчжуры! — воскликнул Хун.
