Евгений Карнович - Пагуба
«Лопухинское дело», возможно, и не состоялось, если бы не было «извета» Бергера и Фалькенберга. Но нужно иметь в виду, что Лопухины и Бестужева-Рюмина относились к «намеченным» лицам, то есть были уже заподозрены в преступных намерениях только лишь потому, что имели родственные и иные связи с опальными вельможами, к тому же сами были близки к прежней правительнице. Секретарь саксонского посольства Пецольд полагал, что доносчики Бергер и Фалькенберг действовали не по собственному почину, а были агентами Лестока, который тщательно спланировал все «дело». Карнович не развивает в романе эту версию, но можно предположить, что Бергер действительно имел связи с окружением могущественного лейб-медика или с Тайной канцелярией. Укажем хотя бы на два первых доноса Бергера, которые принесли столько несчастий несколько комичному майору Шнопкофу, честному вояке, преданному не отечеству, а воинскому знамени.
«Рыжий кирасир» Бергер — это чистый тип предателя, подлеца и изменника, случайно попавшего в благоприятную для его низких замыслов политическую среду и ценой чудовищных «изветов» достигающего своих целей. В его случае трудно даже говорить о честолюбии, ибо он просто бесчестен, и лучше всего это понимали сами немцы, русские же относились к нему гораздо снисходительнее. Примером тут может служить молодой Иван Лопухин — фонвизинский «недоросль», правда, с дурными наклонностями.
С Бергером, играющим в романе роль злодея, связана «немецкая тема». Засилье иноземцев в двух предшествующих правлениях вызывало недовольство в различных слоях русского общества. С воцарением Елизаветы падение Остермана, Миниха и Левенвольда воспринималось как конец господства немцев. Новая императрица с первых дней своего царствования стремилась вернуться к правилу Петра Великого: «должно пользоваться искусными иностранцами, принимать их на службу, но не давать им предпочтения перед русскими». Любопытно, что на роль «лидера» «русской национальной партии» претендовал маркиз де Шетарди, который раздувал вражду Елизаветы к Остерману и советовал ей заменить всех немцев русскими, особенно на дипломатической службе.
Иноземцев на русской службе в конце 1730-х гг. было не больше, чем при Петре I, к тому же они не оказывали определяющего влияния на политическую жизнь России. Бирон, объявленный в середине XVIII века «главным врагом России», не имел, например, касательства к делам Тайной канцелярии, а в штате последней не было ни одного иностранца. Елизавета же, по общему мнению, не любившая немцев и изгнавшая их из правительства, благоволила к Бирону и даже освободила его из ссылки (она была благодарна ему за то, что во времена Анны Иоанновны он спас ее от заточения в монастыре). Конечно, многие русские дворяне были недовольны фаворитами Анны Иоанновны — Бироном, Минихом, Левенвольдом, но несравненно сильней их беспокоило усиление власти олигархов (русских и иноземцев), подрывающее основы абсолютной монархии.
В романе «немецкая тема» подается взвешенно и исторически объективно. Запоминается сцена в немецком трактире, когда в ответ на раздраженные высказывания, направленные против русских (тогда была сильна угроза расправы с немцами), старый немец Карл Майглокен произносит искреннюю и мудрую речь в защиту русского народа: «среди моих почтенных единоплеменников заявляю, что русские — народ добрый, ласковый и приветливый…».
Бергер же предстает в романе как человек, чуждый по существу какой-либо национальности. Он губит старого приятеля своего отца майора Шнопкопфа, доносит на пастора Грофта, губит семейство Лопухиных (Наталья Федоровна была немкой и сохраняла лютеранскую веру), губит молоденькую Софью Лилиенфельд. Он по-подлому рассуждает, что ему как немцу выгодно было бы «воспользоваться раздражением русских против его единоплеменников» и тем самым заслужить благосклонность правительства. Начисто лишенный чувства национального достоинства, Бергер передает свой донос на пастора Грофта старцу Варсонофию, лютому врагу иноземцев («нечестивых лютеров»), призывающему изгнать их из России, а «божницы их предать поруганию».
«Лопухинское дело» относилось к политическим процессам по «государеву слову и делу». К ним причисляли действия и умыслы против царя, правительства, оскорбления царского имени и титула, измену, бунт и другие преступления.
Приготовления к арестам и розыску по этому делу приобрели поистине грандиозные размеры. 21 июня 1743 г. в Петербурге появились военные отряды, улицы опустели, столица замерла. Жители в страхе думали, что возвращаются старые (бироновские) времена, когда по улицам в сопровождении конвойных шагали «языки», по указанию которых хватали «намеченных». Однако главную задачу следствие видело в том, чтобы отыскать связи между заранее признанными виновными Лопухиными и братьями Бестужевыми-Рюмиными. Лестоку, ставшему «душой» следствия, нужны были люди, готовые оговорить его соперника. После первых допросов и очных ставок в Тайной канцелярии круг обвиняемых расширился. Елизавета читала «экстракты» из допросов и давала распоряжения следователям. Лопухиных и Бестужеву заключили в Петропавловскую крепость, откуда путь обычно вел к месту казни на площади или в самую гибельную сибирскую ссылку. Затем приступили к истязаниям: мужчин поднимали на дыбу, женщин — на виску. Несмотря на пытки, Анна Гавриловна мужа своего не оговорила. Наталья же Федоровна упорно выгораживала Степана Васильевича. Выбитые истязаниями показания были шатки и противоречивы. На полях доклада следственной комиссии о ходе дела Елизавета начертала: «А что они запирались и в том верить нельзя, понеже, может быть, они в той надежде были, что только спросят, а ничего не сделают, то для того и не хотели признаваться».
Чудовищный по своей жестокости приговор она смягчила, ибо верна была своему обету, данному накануне переворота: никого не казнить (а через год, в 1744 г., императрица своим указом отменила смертную казнь в России). Но еще до суда «кроткая» (как ее называли придворные историографы) Елизавета к докладу комиссии приписала о «заговорщиках»: «…жалеть не для чего… лучше… век их не слыхать…».
Наталья Федоровна Лопухина во время варварского наказания сопротивлялась палачам, ее избили до полусмерти и вырезали у нее большую часть языка…
С. М. Соловьев писал о «Лопухинском деле»: «Люди, дурно отзывавшиеся о поведении императрицы, жалевшие о падшем правительстве, желавшие его восстановления и питавшие надежды на это восстановление, были наказаны».
Замечательный историк князь М. М. Щербатов полагал, что в России «писаные законы» уступают «власти государевой и силе вельмож». Корень зла он видел в отсутствии основополагающего закона о престолонаследии, что «подвергает государство к смятениям», «возбуждает честолюбие в сильных и вражды в царском доме, всегда грозящие междуусобною бранию и разорением государства». Цари же окружают себя вельможами, которые «двор считают своим отечеством» и сильны лишь «в дворцовых происках». Жизнью и честью русских подданных играет «деспотичество». «А под сими-то правителями, — писал Щербатов, — российской гражданин должен влачить тяжесть жизни своей, не имея ни твердых законов, ни знающих правителей… он должен ежедневно страшиться и вельмож; жизнь, честь, имение его не более в безопасности, как слабая лодка без руля среди сурово волнующегося моря».
Именно об этом роман «Пагуба» забытого русского историка-романиста Е. П. Карновича, стремившегося воссоздать достоверный облик елизаветинской эпохи.
В. Смолкин
Примечания
1
Мыза — хутор, усадьба.
2
Палаш — прямая, длинная и широкая сабля.
3
Кнастер — сорт табака.
4
Карл XII (1682–1718) — король Швеции с 1697 г., полководец.
5
Под Нарвой во время Северной войны шведские войска Карла XII 30 ноября 1700 г. нанесли поражение русской армии.
6
8 июля 1709 г. в сражении под Полтавой русская армия под командованием Петра I нанесла полное поражение армии Карла XII.
7
Левенвольд Рейнгольд Густав (1693–1758) — граф, фаворит императрицы Екатерины I.
8
Петр I Великий.
9
Экзерциция — упражнение, учение войск.
10
Маркграф, ландграф, пфальцграф — правители германских княжеств.
11
Миних Бурхард Кристоф (1683–1767) — граф, русский военный и государственный деятель, генерал-фельдмаршал.
12
