Юрий Трусов - Каменное море
Светски воспитанная, получившая прекрасное образование, начитанная, из семьи, где любили литературу, Каролина Сабаньская не могла не заинтересоваться таким человеком, как Пушкин.
Большая охотница до всего пылкого, волнующего, необычного, а в порывистом поэте все это имелось с лихвой, она даже не думала узнавать от политически неблагонадежного поэта что-либо имеющее значимость для Витта, шпионский нос которого уже чуял вольнодумцев – членов тайного общества…
Нет, ее в Пушкине, как потом и в Мицкевиче, интересовало другое – чистый огонь настоящей поэзии, пылавший в их сердцах. Огонь, который она понимала глубже других женщин. Для Пушкина Каролина Сабаньская являлась в какой-то мере прообразом царственно тщеславной аристократки. Он разгадал, что связывало эту красавицу с карьеристом Виттом, – это химерическая мечта о власти. То самое тщеславие, что привело когда-то гордую вельможную Марину Мнишек в объятия самозванца Лже-Дмитрия, Гришки Отрепьева. Да, наверное, такой холеной, тщеславной, утонченно-фальшивой была историческая Марина Мнишек, которую, кстати, Каролина Сабаньская считала своей далекой родственницей!
Но Пушкин прощал ей это тщеславие. Прощал всю ее фальшивую двойственную игру даже тогда, когда она легко давала и нарушала самые святые клятвы и обещания. Прощал потому, что он разглядел в ней за всем этим искреннюю любовь к поэзии. Недаром этой обаятельной и греховной женщине он посвящал свои стихи. Недаром Каролину Сабань-скую воспели в своих стихах и другие ее великие современники – Адам Мицкевич и Юлиус Словацкий!
Явная благосклонность, с которой встретила Пушкина Каролина, была необычной. При всей своей страстности внутренне холодная и расчетливая, она, очевидно, любезна не без причины.
И верно, попросила она немного. Всего лишь не пойти на очередной бал, который давал начальник края граф Воронцов. Не пойти – это значит огорчить и обидеть устроительницу праздника, саму Елизавету Ксаверьевну. Между Сабаньской и Воронцовой существовало соперничество примерно такое же. как между Елизаветой Ксаверьевной и уехавшей Амалией Ризнич.
XXX. Бал без Пушкина
Пушкин не мог отказать Сабаньской, хотя ему хотелось встретить на этом балу двух женщин, с которыми его связывали искренние и добрые чувства. Одна из них пробуждала в нем прекрасные воспоминания о счастливых часах его юности. Это о ней, тогда еще пятнадцатилетней девочке, он писал:
…Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою.
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Ныне эта девочка повзрослела. Мария Раевская – грациозная девушка с некрасивыми на первый взгляд чертами лица. Но только на первый взгляд. А если внимательно посмотреть, Мария Раевская – прекрасна. Сколько в ней утонченной одухотворенности. Недаром ее руки добивались такие люди, как граф Олизар или князь генерал-майор Сергей Григорьевич Волконский. Олизару Мария отказала. Сергей Волконский намного старше ее. Но этот красивый, обаятельный, острого ума человек, наверное, станет ее мужем. Счастливец! А ему, Пушкину, видно, не судьба, но Мария, дочь героя Бородинской битвы Николая Николаевича Раевского, дорога ему, как брату любимая сестра.
С такой же доброжелательностью он относится и к дальней родственнице Марии – Елизавете Ксаверьевне Воронцовой.
А званый вечер у Воронцовых, на котором не присутствовал Пушкин, как всегда был великолепен. Огромный танцевальный зал освещался ожерельем огней, которые как бы выплескивали десятки бронзовых канделябров. Огни отражались в высоких зеркалах, заливая волнами лучистого света пеструю расфранченную публику, поблескивая на золотых и бриллиантовых украшениях.
Бал открылся под призывные звуки полонеза. Его исполняло более ста пар. Хозяева бала Воронцовы, бывший генерал-губернатор Ланжерон с супругой, Голицыны, Нарышкины, Волконские, Долгорукие, Ислентьевы, Киряковы, Курисы, польские магнаты Ржевужские, Пржидецкие, Бржовские, чиновник Воронцова Левшин, гвардии полковник Казначеев, негоцианты барон Рено и Сикард, консулы – английский, французский, австрийский. Тут сегодня показывала свое искусство настоящая царица полонеза, грациозная, с тонкой осиной талией госпожа Потемкина. Она танцевала в небесно-голубом платье.
Маленький пунцовый рот хозяйки дома приветливо улыбался, а взгляд искал среди гостей Пушкина. Она старалась вести непринужденный светский разговор, быть как всегда, любезной и веселой, хотя отсутствие поэта беспокоило.
Его отношения с ней с самого начала стали сложными. Отвращение, которое внушал ему ее вельможный муж, не мешало Пушкину преданно любить ее.
Елизавета Ксаверьевна хорошо знала, что она в свои тридцать лет совсем не красавица. Небольшого роста, с чертами лица крупными и неправильными,[85] она, возможно, нравилась ему тем, что сумела разглядеть в нем гениального поэта Разглядеть то, в чем, например, с надменной тупостью и черствостью отказывает Пушкину ее супруг.
О, сколько раз она всем своим тактом пытается сгладить оскорбительную надменную вежливость, которой ее муж дает понять Пушкину, что он для него лишь ничтожный чиновник. Она старается замаскировать свое увлечение и близость к поэту. Недаром на людях она бывает к нему не только холодна, но и порой нарочито надменна.
Она специально собирает у себя цветник из красивых дам Затевает со своей подругой Шуазель балы, танцевальные вечера, ставит любительские спектакли… Пушкин принимает участие в этих увеселениях, вовсю ухаживает за многими дамами из ее окружения. И Елизавета Ксаверьевна не только ничем не обнаруживает своего неудовольствия, – никогда не проявляет чувства ревности. Да, она умеет владеть собой и очень мило относится к своей родственнице Ольге Станиславовне Потоцкой, красивой молодой женщине, которая совсем недавно стала Нарышкиной, выйдя замуж за кузена ее супруга.
Молва недаром говорит, что Нарышкин женился из материальных соображений. Ольга Станиславовна баснословно богата. Но молва и утверждает, что Нарышкин влюблен в свою тетку – Нарышкину, метресу императора Александра Первого. А Елизавета Ксаверьевна вышла замуж за Воронцова тоже не по любви. Она хорошо знала: он женится на ней без особых чувств, лишь потому, что она из богатого знатного рода Бранецких, а главное ее достоинство в его глазах, очевидно, то, что ей принадлежит большое селение – Белая Церковь.
Вот и сейчас Ольга Станиславовна танцует с ее мужем Статная красавица Нарышкина ослепительна в полном смысле этого слова. Весь перед ее кроваво-крепового платья осыпан бриллиантовыми шатонами. Конечно, белое из неразрезного бархата платье с глубоким декольте и единственное украшение Воронцовой – золотой крестик, сверкавший в углублении груди не идут в сравнение с пышным нарядом Ольги Нарышкиной.
Ольга Станиславовна, улыбаясь, выразительно играя глазами, напропалую кокетничает с ее мужем, высоким, поджарым, красивым. По блеску их глаз заметно, как они увлечены друг другом. О, все знают на что способна Ольга Станиславовна!
Недаром у нее репутация не только записной красавицы, но и опасной соблазнительницы. Она вскружила голову генерал-губернатору Петербурга Милорадовичу и добилась от него решения дела в пользу ее матери по закреплению прав на огромное наследство своего отца. Это она недавно была героиней семейного скандала, когда, приехав погостить в Тульчин к своей сестре Софье Станиславовне, завела роман с ее мужем Павлом Дмитриевичем Киселевым. Войдя как-то в комнату сестры, Софья Станиславовна увидела ее в объятиях своего мужа. С этой минуты Софья рассталась с мужем и навсегда рассорилась с сестрой.
Ольга Станиславовна не горевала. Богатая владелица огромных имений на Волыни, Уманщине, Киевщине, владелица многих тысяч крепостных душ, она приехала в Одессу и вскоре после этой скандальной истории благополучно вышла замуж. Не успели еще окончиться медовые месяцы ее супружеской жизни, как она уже стала принимать ухаживания от кузена.
Елизавета Ксаверьевна на миг гневно нахмурила брови. Но только на миг. В эту секунду закончился полонез. Музыка смолкла, чтобы дать короткую передышку танцующим перед новым туром.
К Воронцовой приблизилась возбужденная Ольга Станиславовна.
– Элиз, твой муж великолепно танцует! Я не удержалась и уговорила его подарить мне еще тур мазурки, – обратилась она к Елизавете Ксаверьевне, порывисто дыша после танца.
– Ради бога, Ольга! Пожалуйста! Хоть на десять туров… если тебе доставляет это такое удовольствие, – любезно улыбнулась Воронцова.
Заиграла музыка, и кровавый креп платья Ольги Нарышкиной снова закружился вокруг синего мундира Воронцова.
XXXI. Полумилорд
На другой день Елизавета Ксаверьевна, увидев Пушкина, из деликатности не спросила его, почему он отсутствовал вчера. Но, когда их разговор коснулся Ольги Станиславовны, Воронцова не удержалась от попытки узнать, что, собственно, слышал он о ее родственнице. И дошел ли до него слух о новом увлечении Ольги?
