Кристофер Гортнер - Мадемуазель Шанель
Разливая чай, великая княгиня перехватила мой взгляд.
— Вы должны обязательно навестить меня, когда вернетесь в Париж, — сказала она, грациозно наклонив голову. — Я открыла небольшое ателье, назвала его «Китмир», мы специализируемся на вышивке, в частности бисером. Мадам Вионне заказала у меня отделку своих платьев. Может быть, я и вам как-нибудь пригожусь.
Ну уж если сама Вионне заказала, значит работает великая княгиня превосходно. Это тоже произвело на меня впечатление. В отличие от своего братца с его вечными причитаниями и бесконечными попойками, Мария Павловна засучила рукава и трудится.
— Теперь мы должны сами пробивать себе дорогу в жизни, — прибавила она, когда я твердо пообещала навестить ее. — Прошлое уже умерло. Надо как-то приспосабливаться, учиться самим решать ежедневные проблемы.
Мне хотелось спросить, не знает ли она чего-нибудь о судьбе духов, которыми пользовалась царица, но меня опередил Дмитрий.
— Я рассказал Коко, — произнес он, стряхнув оцепенение, — про особенные духи Александры. И они ее очень заинтересовали, она хочет знать, нет ли у нас формулы или сведений, где сейчас Эрнест Бо.
Вместо ответа Мария повела меня через глухое, похожее на пещеру палаццо к себе в спальню. Там подошла к бюро, открыла ящичек и достала крошечный стеклянный пузырек в форме ограненного бриллианта.
— Вот духи «Ралле № 1». Эти дикари разграбили наши дворцы и украли все, что только могли, включая и запасы духов Александры. Возможно, это единственный из оставшихся образцов.
Благоговейно, едва дыша, я отвернула крышку и поднесла пузырек к носу. Аромат мгновенно пронизал нервные окончания и распространился по всему телу: я ощутила сложнейшую алхимию цветочных запахов и легкий, едва уловимый намек на нечто еще более глубокое и таинственное, пробуждающее мысли об исключительности, о высшем статусе императрицы: тщательно культивированный, этот запах говорил о роскоши, которая стоит очень больших денег. Хотя он был и не совсем то, на что я надеялась, тон этих духов передавал ощущение некой старомодности уже не совсем молодой женщины, хотя и был, вне всякого сомнения, уникален.
— Попробуйте, — предложила Мария. — Я ими не пользуюсь. Они мне никогда не принадлежали.
Нанеся крохотную капельку на запястье, я подождала. Потом подняла руку к носу и еще раз втянула воздух. Вот оно: та самая эссенция, которую я искала, еще сама не понимая, что именно ищу, скрытый аромат, столь же тревожащий, сколь и неожиданный, содержащий и выражающий собой тайное обаяние женской страсти, пролившейся на хрустящие, белоснежные простыни.
Я завороженно посмотрела на Марию, и выражение лица ее стало мягче, нежнее.
— Эрнест Бо действительно сейчас находится в Грасе, в Ла-Бокке. Он все еще работает у Ралле, но у него есть и своя лаборатория, где он изготавливает духи на заказ. Если кто и знает формулу духов Александры, так только он.
— Я… я должна с ним встретиться.
— Думаю, это возможно. — Она повернулась к своему рабочему столику. — Сейчас напишу рекомендательное письмо.
* * *Из Венеции мы отправились во Флоренцию и Пизу, а потом в Рим.
Остановившись перед выжженными солнцем руинами Колизея, Серт выбросил вперед обе руки и объявил Колизей непогребенным скелетом Древнего Рима.
— Архитектура — это кости города. Все обладает костным строением — живопись, скульптура, даже мы сами: лицо без костей не способно сохранить форму. А вы, — прибавил он, ущипнув меня за щеку, — даже мертвая будете все так же красивы.
Не только ошеломленная увиденным и пережитым за время поездки, но и ужасно уставшая от Миси и чемоданной жизни, я жутко хотела вернуться к работе, хотела поскорей отправиться в Грас на поиски своих духов. Теперь я уже была уверена: Мария Павловна подарила мне свой образец «Ралле № 1», утверждая, что для нее это лишь память, аромат же своей царицы она всегда хранит в душе.
Взамен я обещала посетить ее в Париже и помочь расширить ее бизнес заказами из своего ателье. С ее помощью я создам такие платья, которые будут достойно соперничать с платьями Вионне, поскольку сейчас не видела необходимости поддерживать дистанцию со своей соперницей. Я выпущу собственную марку духов, и надо будет спроектировать такие модели, которые станут гармонировать с ароматом; это будет одежда в особом русском стиле, пробуждающем воспоминания о былом блеске и величии.
По возвращении во Францию осенью 1921 года Дмитрий больше не вызывал во мне никакого интереса.
Я уже нашла новый предмет страсти.
5
Год закончился трагической новостью.
Моя младшая сестренка Антуанетта, неожиданно выскочившая замуж за Оскара Флеминга, уехала в Канаду, и этот необдуманный поступок получил вполне предсказуемый печальный исход: она познакомилась с каким-то аргентинцем и сбежала с ним в Буэнос-Айрес. Антуанетта забеременела, и, как это случилось и с Джулией, любовник ее бросил. Оставшись без гроша в чужой стране, она послала мне длинное письмо через одного любезного иностранца, проявившего к ней участие, но оно пришло слишком поздно. Антуанетта подхватила испанку и пала жертвой этой страшной болезни.
Я закрылась в своей комнате, приказала слугам не беспокоить меня и долго плакала. Вспоминала, как я легкомысленно отнеслась к ее намерению выйти замуж, вспоминала, как раздражалась, сердилась на нее за ее готовность выскочить за первого встречного, вспоминала о том, что с самого начала была почему-то уверена, что мы с ней больше не увидимся. И вот теперь ее нет. Из всех дочерей, появившихся на свет в результате злосчастного союза моих родителей, осталась я одна. Оправившись от ужасного известия, я сразу написала в Мулен Луизе, спрашивая в письме, не знает ли она, где сейчас мои затерявшиеся братья Альфонс и Люсьен. Луиза ответила, что оба брата живы. Альфонсу, как ветерану войны, государство дало субсидию, и он открыл табачную лавку. Он женат, и у него трое детей. Люсьен стал странствующим торговцем, как и наш отец, поменял за время своих странствий несколько любовниц, а потом все-таки тоже женился и угомонился, насколько способен на это мужчина из рода Шанель.
В память об Антуанетте и Джулии я назначила братьям ежемесячную сумму в качестве прибавки к их заработкам. Я также списалась с руководством школы, где учился мой племянник Андре, и вызвала его в Париж погостить. Сама мысль о моих родственниках пугала меня, среда, в которой я родилась, всегда была мне чуждой, но со своим племянником увидеться мне очень хотелось.
Наконец он приехал. Я очень удивилась, как он похож на мою сестру Джулию, но его острые скулы и мечтательный взгляд красивых, опушенных длинными ресницами глаз, присущих мужчинам из рода Шанель, живо напомнили мне о жестоком поступке отца. В свои почти десять лет Андре был удивительно хрупкого телосложения, как и я в свое время. Войдя в мой бутик на улице Камбон, он сразу принялся внимательно и с интересом разглядывать мои витрины с выставленными моделями одежды. Я сбежала к нему по лестнице, на шее у меня висели ножницы, из жакета, к которому пристали обрывки ниток, торчали булавки, а у ног весело прыгали собаки. Андре протянул мне руку.
Я замялась, а потом с улыбкой схватила его ладошку. Он вытянулся в струнку и пожал мою руку с таким видом, будто знакомился с каким-то важным, но чужим для него человеком.
— Мадемуазель Шанель, — сказал он на превосходном французском, и его произношение было четкое, с легким отпечатком, который дает образование, полученное в английском закрытом учебном заведении, — мне очень приятно с вами познакомиться.
На Питу и Поппи он даже не посмотрел, когда они тщательно исследовали его ботинки.
По собравшейся вокруг нас толпе сотрудников прошел негромкий одобрительный шепот, женщины стояли сложив руки на груди, как делают всегда, когда видят прекрасные манеры ребенка, не важно чьего.
— Да-да, — подмигнула я ему. — Но я надеюсь, мы с тобой скоро станем не просто знакомыми. Ты должен называть мне Tante Коко. Мадемуазель Шанель не пойдет, я ведь не школьная учительница. Смею думать, у тебя их сейчас и так хватает.
На его бледных щеках проступил румянец.
— Tante Коко, — повторил он.
Видимо, моя доброжелательность и прямота застали его врасплох. И вдруг лицо его сморщилось, будто он пытался сдержать несвоевременную икоту. Но как он ни старался, из него все-таки вырвался негромкий влажный кашель, который он тут же попытался подавить, прикрыв ладошкой рот.
— Ты что, болен? — воскликнула я. — Не простудился ли ты на корабле?
— Нет-нет, — ответил Андре, но тут же снова закашлялся, на этот раз сильнее, и Адриенна побежала в заднюю комнату за стаканом воды. — Ничего страшного, просто немного устал, я всегда кашляю, когда устаю, — смущенно произнес он, будто страдал заячьей губой или еще чем-то некрасивым. — Из-за этого мне не разрешают играть в крикет. Директор школы говорит, что во всем виноваты мои французские легкие.
