KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Историческая проза » Эфраим Баух - Пустыня внемлет Богу

Эфраим Баух - Пустыня внемлет Богу

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Эфраим Баух, "Пустыня внемлет Богу" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Так или иначе, странным намеком, явно ко времени подвернулись эти шахматы. Глядя на фигуру фараона, главную цель игры, Моисей думает о том, что внезапный ход ставит противника в тупик, во всяком случае заставляет задуматься над будущим, а не рубить сплеча, понять, что стоящего перед тобой нельзя просто раздавить, как насекомое, а следует вести с ним хитрую игру. Но как найти этот ход, памятуя, что уйма случайностей подстерегает за пределом самого выверенного расчета и нельзя полностью полагаться на то, что Он вовремя придет на помощь? Ведь вот уже давно не подавал знака, и нет-нет, да вдруг нахлынет ощущение, что все случившееся — сон или галлюцинация.

Хотя вот же перед ним живое доказательство — Аарон, посланный ему навстречу, да и слишком сильным потрясением было свершившееся у куста терновника, чтобы восприниматься как иллюзия или сон.

9. Блеск и нищета страны Кемет

Странную радость, кажущуюся печалью, внушают эти облака, скорее пылевые, чем дождевые, низкое солнце, освещающее вдали верхи башен крепости Чеку. Чувство интенсивного проживания жизни явно не к месту заставляет трепетать душу, глаза жаждут запомнить впрок — ведь предстоит вернуться — горб дороги на закате, силуэты пространства, отдельного дерева, колодца, затаившегося в складке земли, ухо напряженно ловит проговариваемые тихим голосом Аарона имена предков, и память Моисея, непривычная к родословным, жадно ловит эти имена как главную новость: оказывается, род их от Леви, третьего сына Иакова, который родил Кеата, родившего Амрама, взявшего в жены Йохевед; Амрам и Йохевед — родители Мириам, Аарона и Моисея. Выходит, они впрямую связаны с историей Иосифа, сына Иакова, историей, которая своим величием и легендарностью когда-то потрясла Моисея, возвышаясь воистину одним из столпов в основании мира. Моисей и представить себе не мог, да и сейчас еще не может до конца поверить, что по-земному столь близко повязан собственной пуповиной с этой историей: так-то, прадед его, Леви, был среди братьев, которые ели хлеб над колодцем, куда бросили Иосифа, а затем продали его измаильтянам.

Вот и ворота крепости Чеку, стоят меджаи, губастые, чернокожие, свирепо, по-лошадиному, косят глазом на съеживающиеся от страха фигуры людей, вступающих в пределы страны Кемет. Женщина с детьми на осле, ведомом главой семейства в сопровождении человека в священническом одеянии, подозрения не вызывают.

Внезапно Моисей вздрагивает, ощутив чей-то дальний, пристальный взгляд. Поднимает голову: над зубчатой стеной крепости Чеку замер незнакомый человек, скрестив руки на груди. Но глаза, Моисей готов поклясться, — глаза Яхмеса.

— Знакомо ли тебе имя Яхмес?

— Это он, — Аарон говорит негромко, но отчетливо, — начальник тайной полиции и пограничных войск. Давным-давно, когда ты еще был во дворце, он выпытывал о тебе. Мать призналась, что была твоей кормилицей, но ты не ее сын. Думаю, он-то о тебе знает все.

— В этом, быть может, наше спасение.

— Не понял, — глупейшее выражение впервые за все эти дни возникает на лице старшего брата, который привык все схватывать мгновенно, нередко даже опережая вопрос.

— По-моему, сейчас границу пройти легче, чем тогда, когда я бежал, не так ли?

— Все дело в страхе, — оживляется Аарон, словно бы оседлав любимого конька. — Страх настолько опережает любую мысль о сопротивлении или заговоре, что вот уже много лет не было и намека на бунт. Ведь хватают каждого третьего, чтобы двум первым неповадно было. Ощущение, что в любой момент они знают всё про всех. Преувеличено, но действует безотказно. В зеркало на себя смотришь с боязнью, и все чудится: кто-то стоит за твоей спиной. Шутка: у каждого в шкафу свой доносчик. Мы вот живем скученно — большой семьей в малой хибаре, зато в любой ее точке мгновенно скрещивается несколько пар глаз. Чужому не проскользнуть.

— Но ведь свободно можно уйти за кордон?

— Куда? К кому? Здесь хоть крыша над головой, циновка на ночь, жаркое с луком хотя бы раз в месяц, а то и чаще: набил живот — и доволен до следующего раза.

— Выходит, надежда на успех нашего дела невелика?

— Только вот омерзение, которое египтяне испытывают к нашему племени, равно омерзению нашему к их богам с ястребиными и собачьими головами, к их поклонению животным, включая крокодилов.

Дорога на Раамсес неузнаваема: финиковые пальмы, тутовые деревья, смоковницы по сторонам почти целиком покрывают дорогу тенью. Сверкающая панорама города разворачивается сквозь узорчатые папоротникообразные листья высоких кокосовых пальм. Вдоль дороги тянется нескончаемый массив растительности подобием ботанического сада, и глаз, привыкший в течение стольких лет к пустыне, невозможно оторвать от зарослей бамбука, от одиноких и мощных баобабов и тамарисков на зеленых полянах с прудами и речушками, пестрыми павлинами и розовыми фламинго. Обилие ароматов сменяется запахом гниющей древесины, подобно тому как погруженные в дремоту поляны внезапно сменяются лианами, кажущимися сплетением греющихся на солнце влажных змей, среди которых то тут, то там, каждый раз вздрагивая, отмечаешь замершего, подобно змею, чернокожего охранника с остекленевшим взглядом.

Уже издалека, возвышаясь в середине Пер-Раамсеса, подавляет своим тяжким великолепием сверкающий мрамором, золотом и бирюзой дворец повелителя неба и земли, барельефы которого украшают стены, двойным кольцом окружающие город, а на консолях, поддерживающих башни над входными воротами, головы врагов — семитов, ливийцев, негров.

— Почему все же там, в пустыне, зовут его Рамсес, а тут — Раамсес? — негромко спрашивает Моисей.

— Праотца нашего звали Аврамом, а Господь наш возвысил его до Авраама, — так же негромко, но уверенно отвечает Аарон, как будто он с Ним давно накоротке, — но не дай Господь, какой ушеглот услышит, что ты неправильно назвал наместника Солнца, — ты пропал.

— Ушеглот в смысле — глотает ушами?

— Ну да.

Опять охранники — молчаливые, черные, огромного роста, со свирепо раздувающимися ноздрями, лоснящиеся, отражаемые водами канала, через который предстоит пройти внутрь города, где сразу же, за углом высокой мраморной стены, поверх которой балки экзотического дерева и золотые пластины, малыш лет пяти, в лохмотьях, как бы прячущийся и все же отчетливо видный массе проходящего люда, держит табличку с надписью «Помогите выжить».

Казалось бы, на фоне ошеломляющей красоты аллей, ведущих к дворцу, вымощенных базальтом, со львами из черного гранита по сторонам, чередующимися со сфинксами из розового, на фоне опрокидывающихся на тебя массой и четкостью выточенных мраморных стен куда как легко заметить нищего, но, вероятно, все эти, просящие подаяния, до того искусно освоили профессию мимикрии, что глаз новичка лишь постепенно начинает замечать их, скрывающихся в каждой нише, складке, переулке, только не в тупиках, ибо оттуда невозможно сбежать. Вот старуха, изможденная, с пучком цветов якобы на продажу, вот безногий, по виду явно бывший воин славного египетского войска, вот опять малыш, другой, но с такой же табличкой «Помогите выжить».

— Ходят слухи, — говорит Аарон, — что вся эта империя нищих тоже кем-то управляется, пополняя казну фараона.

— Их тут нашествие.

— Иногда выскакивает из-за угла стража на колесницах, хватает одного-двух, кто под руку попадется, остальные врассыпную, по щелям, как мыши. Часа не пройдет, опять выползают на свои привычные места.

— Есть среди них наши?

— Евреи? Да ты что! Поймают — прикончат на месте. Мы же узаконенная рабская сила, и единственное ее предназначение — лепить кирпичи с восхода до заката, а то и ночью. Любое уклонение карается палочным избиением, чаще всего до смерти. Но даже самый законопослушный не защищен от внезапного ночного ареста, все дрожат по ночам при звуках несущихся колесниц, некоторые даже ждут с нетерпением, чтоб забрали их и кончилась бы эта невыносимость ожидания…

Когда возвращаешься в места своей юности, все окружающее кажется уменьшившимся, сжавшимся, тут же Моисей просто захвачен врасплох подавляющим гигантизмом и роскошью зданий и скульптур. Единственное, что не изменилось, — это море глинобитных лачуг, возникающих сразу, почти вплотную к мраморным и каменным стенам.

День на редкость ясен, полдневное солнце высвечивает верхи листьев, кусты, траву, и все это, трепещущее в ауре света, почти мгновенно обрывается спуском по извилистой тропке с озерцами непросыхающей грязи, ибо на дно этого моря лачуг солнце не доходит. Кривые проходы между хибарами да и сами хибары пусты: все на работах. Если кто и есть, прячется за стенами: любопытство — излишняя роскошь для этих мест.

И вдруг такая иссушающая тоска по пустыне, по лучшим ее ночным и утренним часам схватывает Моисея за горло, что кажется, еще миг, и он потеряет сознание. Все, что с ним случилось на этой земле Кемет, прожито и выжжено до корней. Дыхание свободы давно и навсегда очистило его от скверны, надо как можно быстрее выполнить возложенную Им на него, Моисея, миссию и оставить это роскошно гниющее срамное место.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*