Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы
Снова - строжайший смотр. Наказывать никого не пришлось. Трое сотников, чьи всадники оказались лучше подготовленными к походу, были объявлены тысячниками, и хан самолично приколол к их плечам золотые знаки. Шестеро десятников стали сотниками, а их места заняли сильнейшие из простых всадников. Возвышение почти неслыханное, по Орде пошел говор о щедрости великого хана.
Ордынский воин получал жалованье в размере стоимости от двух до пяти лошадей: все зависело от того, как он нес службу и воевал. Десятник получал жалованье своего десятка, поэтому он был прямо заинтересован в том, чтобы каждый его подчиненный имел наибольшую плату. Сотник получал жалованье, равное жалованью пяти своих худших десятников. Тысячник - жалованье пяти худших сотников. Система оплаты воинской службы в Орде заставляла каждого начальника только и думать о том, чтобы его люди были лучшими в походах, на смотрах и на войне. Эту систему Тохтамыш и привел в действие внезапной проверкой - по ее результату заново определялось жалованье каждого всадника.
Слух о происшедшем разнесся по Орде мгновенно. Всюду теперь ждали тревоги, мурзы и наяны беспощадно мордовали подданных за малейшее небрежение к лошадям, за всякую неисправность снаряжения. Начальники вдруг стали понимать, что Тохтамыш не менее беспощаден, чем Мамай, только он опаснее - потому что законный хан и потому что никто заранее не знает его мыслей.
Орда снова медленно кочевала к закату по привольным долинам предгорий. Рассылаемые ханом гонцы заверяли князей племен в миролюбии и благосклонности повелителя. Князья же спешили задарить владыку, чем могли: нередко разоряя свои земли, покупали мир. Степной хищник откармливался, залечивал опасную рану, полученную на Непрядве.
Трудно обвыкался Тупик в новом положении - в доме его на Великом Посаде поселилось маленькое горластое существо, которое потребовало столько забот, сколько не требует целый воинский десяток. Дарья и слышать не хотела о няньках - все время отдавала беспокойной дочке. Сердце Тупика исходило нежностью и тревогой при каждом детском крике, но все время чувствовал себя лишним в светлице жены, громадный и большерукий, пропахший ременной сбруей и лошадьми. Впервые, кажется, с болью отрывался от дома, выезжая для встречи царьградского посольства. Только служба семейные дела в расчет не принимает, и нынешняя служба не в пример прежней.
Кончилась пора молодого ухарства, иное прозвище надо заслуживать. А то - "Тупик". Оружие страшное, да годится оно лишь железо плющить, дубовые кряжи колоть. Чтобы заслужить иное достойное прозвище, надо показать не одну силу и смелость, но и разум зрелого мужа. Не то до седых волос ходить сотским, да из сотских могут выпереть при случае, как вон Олексу. Хотя Олекса все ж молодец. Еще осенью, когда стало известно о замирении в степи и потребовались люди в Кафу для встречи и охраны в пути царьградских послов, он первым вызвался, заявив, что протирать штаны, сидя в стольной, есть кому и без него. Его послали начальником стражи, и теперь Боброк велел передать Олексе: коли доведет посольство до самой Москвы благополучно, быть ему снова сотским.
Зачастили на Русь константинопольские посланники - со всех сторон припекает ныне Византийскую империю бесконечные войны с соседями, внутренние восстания, предательский разгром крестоносцами Константинополя в четвертом крестовом походе и создание ими на территории Византии Латинской империи, которую лишь через полвека императорам удалось сокрушить с помощью болгар и генуэзцев, а главное - веками работавшая изощренная система высасывания соков из своих крестьян и ремесленников для прокормления пышного двора и громадного чиновничьего аппарата довели Второй Рим до жалкого состояния. Некогда самое могущественное и богатое государство мира превратилось в бессильный обломок самого себя, неспособное изменить закостенелых форм. По его землям беспрепятственно водили свои полчища военачальники султана Мурада, враг уже стучался в ворота его столицы.
Смерть государства наступает, когда собственный народ не может или не хочет защищать его. Византийцы еще могли, но уже не хотели сражаться за свою империю. Как и в прежние времена, императоры старались привлечь наемников, но никогда наемники не возбуждали в народе доверия, ибо их мечи правительство обращало столь же часто против внешних врагов, сколь и против недовольных в своей стране. А ведь известно, что войско, которое предназначено для подавления своего народа, оказывается самым негодным в борьбе с внешним врагом. Никто так не склонен к трусости, шкурничеству, панике и прямой измене на войне, как люди из числа внутренних карателей, тюремщиков и палачей - наемных или добровольных. Ни разу за всю историю войн истина эта не была опровергнута.
Пришло, однако, время, когда и наемников содержать стало не на что: завоеватели-османы разоряли крестьян до нитки или угоняли в рабство, а основной доход с торговли шел в руки генуэзцев, которые за военную помощь в борьбе с Латинской империей вырвали у Константинополя исключительные привилегии. И тогда взоры императорской власти стали все чаще обращаться к единоверной Руси, поднимающейся на севере над пепелищами ордынских пожогов. Стремясь опереться на Москву, изощренные византийские политики понимали, как важно им любой ценой удержать патриарший контроль над русской церковью. За рукоположение духовных сановников, угодных князьям, за присылку на Русь ученых проповедников и богомазов, предметов культа, освященной церковной утвари взималась крупная плата в патриаршую и императорскую казну. Бывало, императоры прямо просили денег для дела защиты православия от "неверных" и не знали отказа. Летописи сохранили весть, что и куликовский герой - троицкий монах Ослябя доставлял крупную казну в дар византийцам. Русская помощь, заметно усилившаяся после Куликовской битвы, продлила жизнь Второго Рима, по меньшей мере, на сотню лет.
Принимая щедрые дары великих князей, императоры старались подольстить им, именуя своими братьями; византийские принцессы чаще других иноземок становились русскими княгинями; Киев, а затем Владимир и Москва назывались вторым центром православия - так не без участия самих византийцев, особенно переселившихся на Русь православных священников, еще задолго до окончательного свержения ига Орды была посеяна идея "Третьего Рима". Те, кого привлекала эта идея, вряд ли задумывались о том, что величие Рима вырастало в его поработительских войнах, в то время как величие Москвы складывалось в упорной, ожесточенной борьбе с самыми страшными поработителями своего века.
Однако уже все дороги Руси и ближних земель вели в Москву.
Путь посольства лежал через Коломну, ставшую как бы далеко выдвинутой московской заставой с юго-востока. Отряд Тупика на день опередил послов. Воины отдыхали. Уже скинувший доспехи Тупик вышел на подворье, привлеченный шумом, и увидел в толпе дружинников приземистого человека нерусской наружности в сером халате и лохматой шапке. Тот быстро подошел, покачиваясь на кривоватых ногах степняка, в лице его и узких глазах сквозила пьяная усталость. Заметил Тупик и пару взмыленных лошадей у коновязи.
- Откуда гонец?
- Беда, боярин Васка! - выкрикнул татарин. - Беда пришел на Мещер-Сарай! Спасай, Васка!
У Тупика поползли брови на лоб: какой это там "Сарай" спасать надо? И где он видел этого человека?
- Коназ Хасан нету - Мещера ходил, где искат, когда воротит? Коназ нет - два сотня чужих пришел. Авдул богатур меня звал: скакай, Маметша, на Коломна. Спасат нада Мещер-Сарай. Тридесят джигитов там, бабы, ребята.
Так вот оно что: в отсутствие Хасана на Городец-Мещерский совершено нападение. Если враг случайный - не так страшно. А если отряд ханский?!
- Когда случилось, Маметша? Ты-то как прорвался?
- Шибко скакал я, боярин Васка. Мой конь сытый, стоял долго. Его конь худой, шел лесом - где догнат? Вчера обед звонил - я там, нынче обед звонит - я здес. Авдул-богатур говорил: ден - стоим, другой ден - стоим. Третий ден - лежим, нет Мещер-Сарай.
Коли спасать - нельзя медлить минуты. Но как же со встречей посольства? Дело-то нешуточное. Поймет ли государь? Должен понять: военный набег на московские владения!
- Алешка, Микула! Всем - сбор, сыщите десятских. Коней седлать. Я - к воеводе.
По счастью, коломенский тысяцкий Василий Вельяминов оказался в своем тереме. Августовский день выдался жарким, воевода сидел в столовой палате, простоволосый, в распущенной рубахе, прохлаждаясь клюквенным квасом из ледника. Тупик с порога стал выкладывать вести, боярин, слушая, не отрывался от кружки, лишь поглядывал исподлобья серыми прозрачными глазами. Допил квас, отер ладонью подстриженную русую бородку, рявкнул в дверь:
- Эй, кто там есть, живо ко мне!
Вбежавшему отроку приказал немедленно поднимать по тревоге воинов, находящихся в детинце. На дворе часто зазвенело било.
