Дорога в 1000 ли - Федотов Станислав Петрович
– А где его шибануло-то? Он же ж не призывной.
– Он теперича рядовой Третьей сотни Четвёртого полка, – чуть ли не с гордостью выложила Еленка. – И не шибануло его, а китаец ножом ударил. В вылазке на том берегу.
– Ишь ты! – присвистнул дед. – В вылазке?! Выходит, сто́ящий парень? Истинный казак?
– А ты как думал? – встала Еленка – руки в боки и подбородок вверх. – Стала бы я не с казаком… – и прикусила язык: ещё бы слово и – проговорилась!
Однако и сказанного хватило, чтобы мать охнула и прижала руки к груди:
– Ты слышал, папаша?! Они ж уже… – не договорила и заплакала.
– Мам, ты чё? – бросилась к ней Еленка. – Ничё же не случилось!
– А я глазам своим не поверила, – не слушая её, запричитала Арина Григорьевна. – С подружками она купаться ходила!.. Да с Пашкой она была! С Пашкой, злыднем этим…
– Никакой он не злыдень! – крикнула Еленка со слезой в голосе. – Он хороший! Он лучше всех! Я замуж за него пойду! – Осеклась, увидев ужас в глазах матери, и торопливо добавила: – Когда шестнадцать сполнится.
– Дык это ещё год возёкаться, – усмешливо прогудел дед. – Нагуляетесь, поди, намилуетесь.
Разговор происходил в летнике. Дед сидел за столом, склонив голову, ковырял ножом какую-то червоточину в столешнице.
– Ну, папаша, ты и сказанул! – воскликнула мать. – Можа, и оставим его тут, у нас?
– Да-а, ему жить негде, – вставила Еленка. – Дом сгорел.
– Цыть, поганка! – хлестнула дочь кухонной тряпкой Арина Григорьевна. Несильно хлестнула, для острастки. – Не хватало выблюдком обзавестись!
– А чё? – подал голос дед. – Дело хорошее. Ты вон с Федькой бежко вошла в положение.
– Папаша! – осуждая, вскрикнула Арина Григорьевна. – Ну, чё ты такое девке говоришь!
– Девке? – удивился дед. – А мне балакала… – начал было, но под яростным взглядом невестки смолк.
Наступило тяжёлое молчание.
Спустя некоторое время Кузьма снова заскрёб ножиком по столу.
– Да оставь же стол в покое! – в сердцах сказала мать.
– Ну вот чё! – твёрдо сказал Кузьма Потапович и воткнул нож в стол. – Гнать Пашку не будем. Из него может хороший казак выйти под нашим присмотром. Ну и муж для Еленки, коли у них всё так срослось. Но определим его к Татьяне, у неё местов полным-полно.
– Мы ж к ней Чаншуня определили. Забыл?
– Ничё я не забыл! Полк скоро в поход пойдёт. На Айгун и, может, дале. Вот вернётся Павел из похода, тады и определим. А пока пущай на месте Ваньки передохнёт.
…В первую из двух оставшихся ночей Павел даже не пытался попасть в комнату Еленки. Прислушивался изо всех сил, что там у неё творится, но не услышал ничего. То ли девка спала, ни о чём не думая, то ли затаилась, подобно мыши в укарауленной кошкой норке.
Рано утром он спустился по нужде во двор и, возвращаясь, услышал частицу разговора деда Кузьмы с Ариной Григорьевной. Еленкина матушка сказывала свёкру, что незваный гость ведёт себя некрутельно, блюдёт, мол… Что именно он блюдёт, Пашка не расслышал, зато дедово веское слово не пропустил.
– Ну и дурак! – припечатал Кузьма.
Вот уж истинно дурак, думал парень во вторую ночь, глядя в заоконную сумеречь. Что ж я сам-то себя в узде держу? Еленка, поди, измучилась, ожидаючи. Да и ночка нонче последняя, завтра в полк, а там – в поход, и вернусь, нет ли, только Богу и ведомо.
Пашка выглянул из своего убежища – в доме было темно и тихо. Хозяева уже спали, но спала ли Еленка? На площадку перед её комнатой падал лунный свет; отражаясь от деревянного пола, он освещал весь теремок. Из тёмного угла вышла рыжая кошка, потёрлась о Пашкины ноги, муркнула и ушла обратно в свой кошачий уют.
Подкравшись к Еленкиной двери, Черных обнаружил, что она вроде бы и не заперта и даже наоборот – лишь притворена. Он вдруг ощутил, как забилось сердце – часто-часто и, кажется, прямо в рёбра.
Протянул осторожно руку и прикоснулся к филёнке – дверь легко отошла в сторону, как будто только и ждала его прикосновения; открылось зыбкое пространство девичьей спаленки, отражённый от пола свет проник в него, но лишь обозначил контуры предметов – кровати, столика со стулом, невысокого комодика… Окно, выходящее в сторону собора, было открыто – оттуда чувствовалось свежее дыхание июльской ночи, слабые остатки вечерней зари закрашивали чуть розоватым его прямоугольник.
Сдерживая дыхание, Павел шагнул внутрь; он успел заметить, как с постели вихрем взметнулось что-то светлое, шею обвили обнажённые сильные руки, его запёкшиеся губы встретились с мягкими девичьими, и всё вокруг перестало существовать.
36
В ночь с 19 на 20 июля в районе Верхне-Благовещенского русские войска под командованием генерал-лейтенанта Грибского начали форсировать Амур.
За две недели до этого события генерал-губернатор Гродеков приказал сформировать три воинских соединения для восстановления судоходства и зачистки берегов от ихэтуаней и поддерживавших повстанцев китайских войск.
Из Хабаровска вверх по Амуру вышла группа войск под командованием полковника Сервианова, из Сретенска – вниз по Шилке – два эшелона второго отряда: первый во главе с генерал-майором Александровым, второй возглавил генерал-майор Суботич. Третий – мобильную конную группу – заканчивал формировать генерал-майор Ренненкампф.
Все они после восстановления порядка на реке становились под начало Грибского.
Городское и крестьянское ополчения распускались с благодарностью от военного губернатора Амурской области.
Часть отряда Сервианова была оставлена за Зеей под командованием полковника Фотенгауэра, которому Грибский подчинил все зазейские силы. Его задачей было обстреливать Айгун, создавая впечатление, что русские намерены высадиться именно здесь, а когда произойдёт настоящее форсирование Амура и завяжется сражение у Сахаляна, перебросить свои части на правый берег и перерезать дорогу Айгун – Цицикар.
18 июля Сервианов с основной частью отряда прибыл в Благовещенск. Накануне ночью 60 казаков-добровольцев во главе с капитаном Генерального штаба Запольским совершили вылазку с целью рекогносцировки и поиска дорог для движения войск. Отряд захватил 2 орудия, убил около 20 китайцев и, главное, нашёл удобный путь, напротив посёлка Верхне-Благовещенского. Это определило место форсирования. Войсковым группам из Сретенки последовало указание не заходить в город, а сосредоточиваться вблизи предполагаемой переправы.
Первоначально высадка планировалась на 21–22 июля. Но генерал Грибский учёл, что китайцам дата может стать известной, и воспользовался тем, что группа Сервианова явилась на сутки раньше ожидаемого. Штаб сводного Благовещенского отряда подготовил подробный приказ, в котором всем частям, как боевым, так и вспомогательным, предписывались конкретные действия в определённых условиях.
Для пущего отвлечения внимания китайцев от столь масштабной переброски войск от Зеи вверх по Амуру один за другим были пущены пароходы «Михаил», «Гражданин», а затем «Сунгари» и «Селенга». С китайского берега на них обрушился шквал артиллерийского и ружейного огня. Пароходы и благовещенские ложементы отвечали. Завязалась продолжительная дуэль, под прикрытием которой русские войска благополучно переправились на правый берег.
Когда противник заметил появление на своём берегу крупного скопления русских, началась паника. К переправе была брошена колонна солдат с пушками, но её рассеяла батарея из Благовещенска. Лишь одно орудие успело обстрелять наступавшие части, да ещё китайская конница и пехота попытались атаковать с фланга. Конницу перехватила 3-я сотня Амурского казачьего полка, обратив китайцев в беспорядочное бегство. После этого началось общее наступление переправившихся войск.
К полудню 21 июля русские части вошли в опустевший Сахалян и зажгли его.
Первая фаза задуманного штабом Грибского плана была выполнена. Далее открывался путь на Айгун.
Стоило Сахаляну заполыхать, как Благовещенск преобразился. Толпы народа высыпали на берег любоваться огромным пожаром на том берегу. В городском саду собрался духовой оркестр. Открылись магазины и палатки с напитками и закусками. Всюду слышен был смех, весёлые крики и даже нестройное хоровое пение. Городская дума направила депутацию к военному губернатору с выражением признательности за освобождение от «жёлтой опасности», но Константина Николаевича в городе не было – он находился с войсками в Сахаляне.
