Жорж Бордонов - Кавалер дю Ландро
— Комнату? — проговорил Ландро. — Хорошо, отдайте ей мою. А мне приготовьте в пристройке.
— Но хозяин, — вмешалась Перрин, — у нас же есть флигель.
— О, мне жаль, что я приношу столько беспокойства, — сказала Виктория.
— Мне достаточно походной кровати. Не беспокойтесь, мне будет удобно.
— А флигель? — настаивала Перрин.
— Это обиталище Десланда. На этом закончим.
— Я не хотела бы затруднять господина шевалье.
Пока женщины накрывали на стол, мужчины перетаскали багаж в комнату шевалье.
— Черт возьми! — воскликнули они, берясь за небольшой кованый сундучок. — Какой тяжелый. Что же там внутри?
— Не твое дело!.. А ты, Перрин, хватит рассматривать мадемуазель, принеси скатерть и накрывай на стол, и побыстрее…
Комната выглядела отнюдь не изысканно: стены ее были оштукатурены, а потолок закопчен. В ней стояла кое-какая мебель, висели семейные портреты предков Ландро, спасенные шуанами Форестьера в трагическую ночь в Нуайе, в девяносто четвертом. Портреты были в том виде, в каком их тогда унесли, разрезанные полосы полотен свисали из рам, фигуры в напудренных париках и кружевных воротниках, красный наряд мальтийского рыцаря и голубой офицерский мундир армии короля были исколоты и изрублены саблями. Отец шевалье стоял с двумя дырками на месте глаз.
— Комната холостяка, моя дорогая, но ты можешь переставить все, как тебе нравится.
— Мне кажется, будет лучше, если мы перейдем на «вы», особенно здесь.
— А! Ты знаешь, рано или поздно…
— Что такое, господин Ландро? Я заметила, что вы обращаетесь на «ты» к прислуге. Я не служанка.
Он протянул руку и погладил ее по щеке, чтобы разрядить атмосферу.
— Хорошо, будем на «вы», — сказал он. — Это действительно более удобно… Эти бездельники оставили сундук прямо посреди комнаты… Черт, какой он тяжелый!
Виктория вынула из-за корсажа маленький ключик и открыла им три замка, откинула крышку и тихо засмеялась, увидев изумление шевалье. Не считая небольшого футляра, обитого велюром; и связки бумаг, сундук был набит золотыми и серебряными монетами.
— Что это, Виктория?
— Мое приданое, мое достояние, если вам будет угодно.
— Я не понимаю.
— Это неважно.
— Вы продали ваше дело? Лесопилку и дом?
— Нет, шевалье. Всегда что-то надо иметь на черный день, так любил приговаривать мой отец. Дом остался моим, и лесопилка под управлением хорошего мастера работает прекрасно. Его предшественник очень хорошо вел дело, но в один прекрасный день уехал без объяснений.
— Кому тогда принадлежат деньги?
— Никому.
— Что за сказки?
— Наденьте очки и посмотрите внимательно. Это все денье и луидоры, на них портреты ваших Бурбонов.
— Виктория, вы смеетесь надо мной?
— Я повторяю вам, что эти деньги ничьи. Лишь сундук мой, достался в наследство от родителей. Я нашла их около водопада, вы помните его? Дернула за какую-то ветку, и выпал какой-то позеленевший баул. Там не было никакой записки, никакого письма. Я оттащила его к мельнице. По-моему, его спрятал какой-нибудь эмигрант, за которым гнались синие. А может быть, награбил какой-нибудь республиканец во время революции. Мы об этом никогда не узнаем.
— Почему вы его привезли сюда?
— Не могла же я оставить его на мельнице.
— Справедливо.
— К тому же что я с ним могла сделать? У нас, если бы узнали, что я внезапно разбогатела, меня бы обвинили в проституции. А вы…
— И речи не может быть, чтобы я принял такой подарок! Даже на первый взгляд здесь больше ста тысяч франков.
— Это на первый взгляд, говорят, эти старинные монеты могут преподнести сюрприз. Но, впрочем, оставим это, шевалье. Я не хотела бы начинать нашу встречу с ссоры… Однако, я удивляюсь, что вы отдаете столько внимания этому сундуку и не спросите, вы, человек столь воспитанный, о «моем» ребенке.
— Да, мне стыдно за себя. За это поспешное бегство и за то, что я вас оставил в таком состоянии.
— «Яблоко от яблони не далеко падает», — помните, вы привели эту пословицу мне в назидание?
— Не травите душу, мне и так тяжело.
— Успокойтесь. Я хотела сохранить малыша на память о вас, но он не выжил. Его забрали ангелы, сразу после рождения. А может, тоска по вас, безрадостное, без надежд наше существование сделали свое дело. Я много плакала. Но сейчас я, кажется, даже не жалею об этом.
— Потому, что он мог быть похож на меня?.. Но тогда почему вы не разорвали мое письмо и так быстро приехали?
— Потому, что мне хотелось приехать.
Он сделал шаг к ней, протянул руки и неловко пробормотал какие-то нежные слова. Она перестала улыбаться.
— Мне показалось, что, читая ваше письмо, я услышала зов, я сама не могла больше оставаться в том доме, видеть этот водопад, быть среди этих людей. Но, ради Бога, оставьте эту комедию. Между нами нет любви, речь идет о другом. Вы получите все, что вы хотите, начиная с этого момента, хотя я не испытываю никаких иллюзий относительно нашего будущего, но я хочу того же, что и вы, и пусть мне будет хуже.
— Виктория, я вам клянусь…
— Не клянитесь! Вы меня не любите или не можете любить. Я не вашего круга. Я для вас, только не надо делать такой оскорбленный вид, не больше, чем животное, которое доставляет удовольствие, вроде вашей Тримбаль для верховых прогулок.
— Если вы такого обо мне мнения, говорите дальше!
— Самое интересное, что вы сейчас искренни. Но я не уеду, шевалье. Тримбаль и я, мы получаем такое же удовольствие от общения с вами, как и вы.
— Вы так говорите потому, что у вас был другой мужчина. Он вас разочаровал, и вы вернулись ко мне.
— Вы отняли у меня даже желание полюбить еще раз.
— Тогда почему вы не порвали мое письмо?
— Оно раздуло угли, которые казались уже потухшими. Но хватит громких слов. У Тримбаль и у меня только один хозяин.
— Довольно, оставьте ваши сравнения. Что, касается вашего сундука, вы оставите его себе.
— Как скажете.
После обеда он пришел к Десланду, чтобы «подышать свежим воздухом».
— Ну что? Ты рад?
— Черт возьми, не очень удачное начало. Еще немного, и я оттаскал бы ее за волосы.
— Это обычные ссоры влюбленных, мой друг. Ничего серьезного!
В полночь, когда он со свечой в руке уходил от нее, она сказала:
— Шевалье, если я правильно поняла, пристройка совсем близко? Вы не боитесь опозориться? Неужели это все, на что вы способны?
— Черт возьми, вы меня считаете молокососом?
Он втолкнул ее в комнату и закрыл за собой дверь.
И снова они любили друг друга, как в первую ночь. Однако к их страсти уже примешивалась злость.
Черный пес
Шевалье перестал появляться в кабаре, искать стычек с бывшими республиканцами. Его приятели забеспокоились. Они решили отправить Соважо навестить его в Ублоньер и разузнать, в чем дело.
— Друзья мои, — сказал Соважо, — мой визит ни к чему не приведет. Ландро нас не забыл, но птичка попалась в сети. Их видели недавно, они прогуливались верхом.
— Около Эрбье?
— Нет, старина Гиняр, наш шевалье ведет себя скромно.
Друзья прыснули со смеху. Гиняр заказал еще кувшинчик вина. Это был уже пятый на их столе.
— Ну что ж, когда он хочет, он может быть скромным.
— Скорее, он прячет свою красавицу. Просто он ревнив. Он не доверяет товарищам.
— Да, — вступил в разговор Ланьо, — он не хочет ее показывать! Дело в том, на сколько его хватит?
— А я говорю, что он на крючке. Чертов шевалье.
Смех Соважо был таким громким и заразительным, что обычно компания не могла удержаться от того, чтобы не поддержать его, не зная подчас, почему смеется. Но на этот раз его никто не поддержал. Друзья грустно опустили носы.
— К тому же, друг мой Соважо, мне кажется, что это старая знакомая.
— Если возобновляются старые связи, это всегда опасно. Привычка, знаешь ли. Он был свободен как ветер, и вот пожалуйста, веревка на шее. И это парень, у которого сердце как камень и весь он из твердого дерева, ни одна женщина не могла пробить его до сих пор. Какая жалость!
— А зачем я тогда поеду в Ублоньер?
— Ну, ты из нас самый опытный.
— И что от этого изменится?
— Ты оценишь ситуацию, кроме того, шевалье к тебе прислушивается.
— Он меня слушает? Идите вы к черту. Даже своего воспитателя он не слушает. Господин Форестьер, его любимый наставник, мировой судья, в прошлом генерал королевской армии, бывший генеральный комиссар над всеми лавками, приезжал к нему в Ублоньер. Пробыл он там всего полчаса. Но и этого хватило.
— И что он говорит?
— Что эта мадемуазель Виктория очень красивая девица.
Симпатичная и сложена прекрасно, а глаза такие, что солома от взгляда загорается. Он рассказывал: «Самое главное, что ведет она себя соответственно, говорит складно и образованна. Но своим колдовством окрутила бедного Юбера. Что тут поделаешь?»
