Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II
Дворец так же неприятно поразил Хасана — огромное количество позолоты и ни намёка на подлинное величие. Придворные — в роскошных одеждах, а лица — тупые и самодовольные. Всюду — раболепство и никакого достоинства.
«Перед истиной нельзя ползать на брюхе, — думал Хасан. — Истине надо служить честно и самоотверженно. Богатство, власть и сама жизнь теряют значение для человека, если он приблизился к истине, у него на губах уже не заиграет рабская, угодливая улыбочка. А эти».
И вот — имам. Крепкий худощавый мужчина с безмерно уставшими глазами. «Есть от чего устать в этом дворце», — подумал Хасан. Ал-Мустансир произвёл на него большое впечатление. Да и не мог он увидеть перед собой никого, кроме имама, если столь страстно стремился к этому.
— У тебя очень хорошие рекомендации, юноша. Ты хочешь служить мне? — равнодушно обронил имам.
— Да мой повелитель. Я брошу к вашим ногам весь мир.
Имам при этих словах не изменился в лице. Хасан понимал, что имам не может встретить его обещание проявлениями восторга. Юноша боялся, что имам иронично и презрительно усмехнётся. Но нет, имам оставался бесстрастен. Это окрылило Хасана. Наконец повелитель обронил:
— Весь мир — это очень много, мой мальчик.
Хасан почувствовал, что имам хочет ещё что-то сказать и замер в ожидании. Но имам молчал, а потом сделал знак своим приближённым удалиться. Когда они остались вдвоём, ал-Мустансир выдавил:
— Расскажи о себе.
Хасан рассказал всё, что считал имеющим значение, стараясь по возможности быть кратким. Ал-Мустансир слушал его, не перебивая и, казалось, без интереса, равнодушно, но Хасан чувствовал, что имам ловит каждое его слово. Когда Хасан закончил, повелитель сказал уже не так вяло, но по-прежнему очень ровно:
— Ты будешь служить мне, мой мальчик. Будешь хорошо служить. Но не уверен, что тебе понравится среди моих придворных шакалов.
— Для меня имеете значение только вы, мой повелитель. Без вас весь мир не имеет смысла.
Ал-Мустансир смерил Хасана чуть удивлённым, пристальным взглядом. Слова юного перса нисколько не походили на обычную придворную лесть. Они дышали невероятной, запредельной убеждённостью, некой сверхъестественной силой. Халиф, никогда не имевший таких слуг, был поражён. Он не нашёл ничего лучшего, как молча хлопнуть в ладоши, давая понять, что аудиенция окончена.
* * *Через неделю халиф позвал Хасана.
— Ты уже познакомился с моим главнокомандующим Бадром ал-Джамали?
— Да, мой повелитель.
— И как он тебе?
— Самодовольное ничтожество. Он не хочет воевать ради славы имама. Он вообще не хочет воевать и думает только о наслаждениях.
Халиф привык к тому, что его придворные плетут утончённые интриги, никогда открыто не пытаясь опорочить друг друга в глазах повелителя. А этот мальчик рубит с плеча. Он не придворный и никогда не станет придворным.
— А ты смог бы возглавить мою армию?
— Да, мой повелитель.
— И что бы ты стал делать с армией?
— Сначала — на Иерусалим, потом — на Антиохию, затем — Багдад, оттуда — на Исфахан, и тогда можно будет всерьёз заняться завоеванием Индии.
Ал-Мустансир не растерялся. Он задумался. Этот мальчишка не похож на юного безмозглого бахвала, не понимающего о чём говорит. В нём — огромная сила. Халиф чувствовал эту силу. Если её почувствует Бадр, мальчик не проживёт больше недели. Можно надеяться только на близорукость Бадра. Халиф продолжил разговор без тени иронии:
— Значит — весь мир. Но наша династия правит в Египте уже вторую сотню лет, и за всё это время мы не смогли завоевать даже Палестину.
— Может быть, слуги имама недостаточно верили в своего повелителя? Этот мир не имеет смысла, если не починён имаму. Но Аллах не творит бессмыслицы. Значит, мир должен подчинится вам.
Усталость вдруг ушла из глаз халифа. Он пристально посмотрел в жёлтые глаза Хасана и молча хлопнул в ладони.
* * *Призвав Хасана на следующий день, халиф сразу же взял быка за рога:
— Знаешь ли ты, мой мальчик, что я — не хозяин даже в собственном дворце? — заметно было, что каждое слово ал-Мустансир выговаривает с большим трудом.
Хасан попытался уловить в словах имама скрытый эзотерический смысл, но не смог и просто сказал:
— Весь Египет — лишь сотая доля тех земель, которые по праву должны принадлежать вам, повелитель.
Халиф горько усмехнулся:
— Я не шучу, Хасан. Я пленник в этой золотой клетке. Пленник Бадра. Без его согласия я и шага не могу ступить.
— Его надо арестовать и обезглавить.
— У меня нет ни одного надёжного человека, которому я мог бы поручить это. Как бы ещё меня не обезглавили, если я посягну на жизнь Бадра. Он подкупил всех моих слуг, всех гвардейцев, а армия и так в его руках.
— Может быть, подкупить его людей? — задумчиво протянул Хасан.
— Все его люди — это вообще-то мои люди. Как ты представляешь себе халифа, который подкупает собственных людей? Ты обещал завоевать для меня весь мир. Так завоюй для начала вот этот дворец.
— Я сделаю это, — спокойно сказал Хасан.
— Завтра я назову тебе имена нескольких человек, вместе с которыми ты будешь действовать. Пара-тройка друзей у меня ещё осталось. Они очень преданы мне, но они не вожди. Моим вождём будешь ты.
* * *На следующий день, когда Хасан в сопровождении слуги халифа шёл в покои повелителя, путь ему преградил сам главнокомандующий Бадр ал-Джамали в сопровождении двух гвардейцев.
— Наш повелитель не хочет тебя видеть, — гнусно улыбнулся Бадр.
— Но повелитель только что приказал привести к нему этого юношу, — робко заметил слуга халифа.
— Он передумал, — Бадр расхохотался, даже не пытаясь скрыть, что лжёт.
Хасан понял, что дело проиграно, но не почувствовал страха. Глядя Бадру прямо в глаза он прошипел так, как мог это сделать только разгневанный царь:
— Как смеешь ты, собака, преграждать мне дорогу?
Страшная сила этих слов привела главнокомандующего в ужас. Словно защищаясь, он сделал гвардейцам знак схватить Хасана.
* * *В тюрьме у Хасана было время обо всём подумать, и он даже обрадовался этой возможности. Перспектива на завтра же быть обезглавленным ни сколько не пугала его. Он знал, что Аллах заберёт его жизнь только тогда, когда он будет не нужен здесь, на земле. Если он уже не нужен Аллаху, тогда его жизнь не имеет ли ценности, ни смысла и жалеть о ней просто глупо.
Хасан начал понимать, что произошло нечто куда более страшное, чем смерть. Кажется, халиф ал-Мустансир — не имам. Умереть за имама было бы куда легче, чем остаться в живых, но без имама. Хасан не боялся остаться один на один со всем миром. Он знал, что стоит ему лишь захотеть — толпы людей склонят перед ним головы и легко признают его власть. Но зачем? Ни власть, ни богатство не интересовали Хасана. Он хотел лишь одного — служить истине. Нет имама — нет истины. Зачем завоёвывать мир?
Но точно ли ал-Мустансир — не имам? Этот человек произвёл на него очень сильное впечатление, он выглядел настоящим повелителем. Но сейчас, вспоминая каждое слово, каждую интонацию, каждый жест халифа, Хасан постепенно пришёл к совершенно ясному выводу: ал-Мустансир — человек, лишённый настоящей внутренней силы. При более благоприятных обстоятельствах из него мог бы получиться неплохой царь, но всего лишь царь — не более. В нём не было достаточной силы для того, чтобы стать царём царей и повелевать всем миром. А нет силы — нет истины. Это совершено очевидно.
Как мог настоящий повелитель превратиться в раба этого жирного и тупого борова — Бадра? Ещё когда Бадр только начинал прибирать к рукам реальную власть, все его ходы можно было просчитать на несколько лет вперёд и уже тогда уничтожить. Мог ли подлинный имам, которому ведомы даже тайные замыслы Аллаха, не разгадать тайных замыслов этого примитивного животного? Сомнений больше не было: ал-Мустансир — не имам.
Но как такое возможно? Да очень просто! Хасана вдруг озарило. Убейдаллах, более века назад объявивший себя имамом, который вышел из сокрытия, и основавший фатимидский халифат, был заурядным самозванцем, и все его потомки, включая ал-Мустансира — самозванцы, даже если не подозревают об этом. Нет силы — нет истины. И думать тут больше не о чем.
Думать, однако, было о чём. Мир не может существовать без имама, как человек не может существовать без еды. Вывод прост — подлинный имам, Махди, до сих пор находится в сокрытии. Дано ли Хасану познать сокрытого имама, или он так и умрёт язычником? У Хасана есть сила, и она проложит ему дорогу к истине. Сам он не Махди, это ясно, иначе не было бы в его сердце этого всепоглощающего стремление служить Махди. Но сила! Не бывает бессмысленной силы. Впрочем, Аллах знает об этом лучше. И Аллах обязательно подаст ему знак, что делать дальше.
